Библиотека Виктора Конецкого
«Самое загадочное для менясущество - человек нечитающий»
|
Писатель Виктор Конецкий |
Морской литературно-художественный фонд имени Виктора Конецкого |
Морская библиотека |
Контактная информация |
Морской литературно-художественный фонд имени Виктора Конецкого |
26.05.2020
В БЕЛУЮ НОЧЬ
КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ ГОРОДА
 Илья Львович Кац (1908 – 1992). «Ленинград. Белые ночи».
1966 год.
Вот и приходят в Петербург белые ночи, – время, когда вечерние сумерки сливаются с утренними, и не наступает ночная темнота. «Официально» началом белых ночей у нас считается 11 июня, днём окончания – 2 июля, а на самом деле наблюдать белые ночи в Петербурге можно дольше: вечерние сумерки сливаются с утренними, начиная с 25–26 мая и до 16–17 июля.
писала Татьяна Щепкина-Куперник. Поэты воспевали белые ночи во все времена. Пушкин и Лермонтов, Я. Полонский и А. Блок, Н. Гумилёв, Б. Пастернак и Н. Заболоцкий, Анна Ахматова и Марина Цветаева, Александр Кушнер и Виктор Соснора – многие запечатлели в стихах «дня и ночи перемены».
Предлагаем вниманию читателей очерк Виктора Конецкого «В белую ночь» (1957 г.) – посвящение начинающего писателя любимому Ленинграду.
ПРОШЛОЕ
ВИКТОР КОНЕЦКИЙ
В БЕЛУЮ НОЧЬ
Есть в природе удивительное мгновение.
Закатывается солнце, расплавленная верхушка его спустилась за горизонт. Укоротился и угас последний луч. Но сумерки наступают не сразу.
В какой-то миг, после заката, над землёй растекается мерцающий полусвет. Он как бы рассеян кругом, и воздух переливается дымчатыми оттенками. Предметы освещены со всех сторон и не отбрасывают тени. Они кажутся лёгкими и бесплотными.
Но мгновение коротко. Его тотчас сменяют сумерки.
В Ленинграде это мгновение останавливается.
От вечерней зари и до утренней блистает туманный воздух; в призрачном свете невесомо стоят дворцы и башни, шпили и заводские трубы; не спят люди, зачарованные почти невозможной, до боли в сердце щемящей красотой.
Это и есть белая ночь.
Нынче она входила в Ленинград под гул торжественного салюта. Кронверки Петропавловской крепости двадцать раз подряд окутывались орудийным дымом, красные и зелёные сполохи трепетали в небе, плотный грохот катился по площадям. Толпы людей на набережных считали залпы.
С последним выстрелом зажглись бледные огни на кораблях. Огненные силуэты как бы висели над белой водой. С них доносился звон, – это вахтенные на эсминцах и крейсерах отбили пять склянок.
Праздник продолжается.
На Кировских островах, где ленинградцы привыкли встречать белые ночи, у праздника была своя, особая прелесть. Он был и торжественным, и задумчивым.
Медленно разворачиваясь, поднимались над парком пёстрые нити ракет. Испуганные чайки прочертили вспыхнувшее небо, метнулись ввысь к редким и лёгким облакам. Зелёные острова – все в блеске текучих вод, в разноцветных огнях, в сером дыму между деревьями, в трепете и плеске флагов – медленно проплывают под ними.
Речные трамвайчики – белые, верткие – подвалили к пристаням. С них сбегали нетерпеливые весёлые люди. Запах отцветающей сирени наполнял аллеи. Звучала музыка.
На Стрелке и Масляном лугу танцевала молодёжь. Тесно, одна к другой, кружились пары. Карнавальные бумажные зонтики, стремительно, с лёгким треском распускались над головами.
На открытой площадке шло цирковое представление. Никогда артисты не видели такого числа зрителей. Клоуны старались как можно громче выкрикивать свои шутки, и всё-таки в задних рядах их не было слышно. Мальчишки, вскарабкавшись на столбы, подхватывали остроту, и её передавали по рядам, как эстафетную палочку.
Самой голосистой была поляна песен. Там состязались тенора и басы, и поклонников у них было не меньше, чем у известных актёров.
А чем глубже в парк – тем меньше видно людей. Они теряются, исчезают в зарослях. Их не видно, но они – всюду.
 А.Ф. Алексеев. На берегу пруда. Каменный остров. 1967 год.
Вот смех раздался за кустами, мелькнули фигуры в конце дорожки, вот шёпот за стволом берёзы…
Пёстрые лодки кружатся на прудах, проскальзывают под мостами. Они беззвучны, и только ненароком стукнет весло в зелёную сваю, стряхнёт брызги…
Заполночь кончаются концерты, спектакли.
Затих театр на воде.
Пустеют музыкальные раковины. Теперь, как большие уши, они всю ночь будут ловить тишину.
Уходят домой уставшие артисты. Но не всем удаётся уйти сразу. На лёгком мостике через протоку несколько десятиклассников остановили молоденькую певицу:
– Спойте нам ещё! Просто так, под деревьями… Спойте!
– Я уже столько пела сегодня, друзья, – пробует отказаться она, прижимая к груди маленькие перчатки. – И потом без аккомпанемента…
– Ну, только одну! Про Ленинград…
– Про Ленинград… Всё-таки вы бессердечные люди. Подержите сумочку, я не могу петь, когда руки заняты.
– Пускай мы бессердечные! – соглашаются юноши. – Зато вам сирени можем нарвать.
– И все попадём в милицию, – смеётся артистка.
Ещё несколько прохожих останавливаются на мостике. Они обступают певицу тесным кружком.
– Только не смотрите на меня так… близко… Как же я здесь петь буду, на мосту?
– А вы ничего… По-простому! – вмешивается солидных лет гражданин и протискивается поближе.
– Миша, тебе завтра рано вставать! Миша, идём! – строго говорит супруга солидного гражданина, косясь на молоденькую певицу. – Миша…
Простые слова про город, который стал у моря, про город, который любит страна, медленно летят над влажными кустами сирени, над застывшей водой прудов, и клёны тише шуршат листвой, чтобы не мешать песне.
И так же медленно, величественно поднимается над парком последняя ракета и рвётся, разбрасывая на пустеющие аллеи длинные искры.
Умолкла песня, всё умолкло.
Но прислушайтесь: тихие шаги остались, и шёпот остался, и счастливый смех остался в парке.
Это мечтатели и влюблённые, – им не спать до зари.
Они видят, как раскрываются снежные звёзды табака, посаженного вдоль главной аллеи. Ночью запах цветов свеж и пьянящ. Кажется, его можно пить глотками.
Набежала реденькая туча. Потемнела вода. Коротенький, лёгкий дождик прошелестел в траве и пересчитал листья. Пробежав по дорожкам парка, он свернул на узкие улочки Каменного острова.
Там, на середине дороги, по-стариковски дремлет Петровский дуб – живой ровесник города. В морщины и шрамы его коры набилась пыль двух с половиной столетий.
 У Петровского дуба. Архивное фото.
Быть может сейчас, сквозь дрёму, он слышит в тишине белой ночи, твёрдую поступь разношенных ботфортов и удары по ним тяжёлой, мокрой от росы шпаги? А может, он вспоминает прикосновение грубых рук, которые держали его в младенчестве, и хриплый властный голос: «Заступ подайте! Здесь! Чтоб на море глядел, как взрастёт!»
– Я хочу с него листок, – просит девушка.
– Не надо… Не буди! – отвечает юноша.
Они укрылись от дождика, прижавшись к могучему стволу.
Сырой ветер с моря трогает ветки дерева, и тогда кажется, что дуб тихонько бормочет:
«Нет, я не сплю. Это просто так… немного. Не думайте, что я засну в сегодняшнюю ночь, что я стар… И можете сорвать листок, ладно. До ветки вам не дотянуться, а вот – в коре, возле корней, – берите…»
– Ты всё-таки разбудила старика! – говорит юноша.
– Он сам проснулся, – оправдывается девушка. – Честное слово, ты же видел… Пойдём теперь к морю, милый…
И они идут, спутав пальцы рук, среди туманного блеска вод и зелёного света, который отражают купы тополей в белую ночь. У прудов смеются берёзы, разглядывая себя в тёмных зеркалах. Они молоды, эти берёзы, и они всю ночь будут задирать друг дружку и пересмешничать…
О чём шепчутся влюблённые, когда сидят на гранитных ступеньках, ещё сохранивших тепло минувшего дня, и смотрят за стрелку – туда, где светлая вода сливается со светлым небом? Не узнаешь. Легче услышать, как качаются в траве одуванчики. Ведь когда люди переполнены красотой и нежностью, они молчат. Им просто надо быть вместе, вот и всё. И тогда, наверное, их касается счастье…
Стеклянная волна взбегает на гальку и никак не может удержаться на ней. Волна бы давно перестала плескать, но ей надо передать привет ленинградской земле. Откуда он? От штормовых просторов Балтики, от опалённых в битвах скал Гангута, от суровых часовых города – Кронштадтских фортов.
Море дышит спокойно, кутаясь у горизонта в дымку предутренних испарений.
Где-то, невидимые отсюда, распахивают винтами невскую воду корабли, проходя к причалам порта. Они тоже несут городу приветы от дальних стран, от незнакомых флагов…
Скользит, накренив шершавое полотнище паруса, низкая яхта. Девушки-яхтсменки в коричневых комбинезонах, с ромашками во влажных волосах, ищут ладонями ветер. Им, конечно, хочется, чтоб ударил шквал, чтоб лопающаяся пена неслась над гребнями волн и била в лица, чтоб шкоты дрожали и рвались из рук… Но ветер сегодня не хочет сердиться и злить море. Он дует лишь для того, чтобы не обвисли паруса и флаги.
Уже очень поздно, но дыхание города всё время долетает сюда – на острова, к заливу.
В один сплошной слабый рокот сливаются городские шумы – перестуки трамваев, шуршанье шин по асфальту, гул заводских корпусов, плеск бесчисленных флагов…
В кн.: Рассказ о празднике : [сборник]. – Ленинград : Лениздат, 1957.
|
24.04.2024 новое21.04.2024 новое12.04.2024 новоеАрхив новостей 2002-2012 |
© Морской литературно-художественный фонд имени Виктора Конецкого, 2019 г.
Карта сайта
Дизайн и разработка сайта - SK.consult
Дизайн и разработка сайта - SK.consult