Читая прозу Иосифа Бродского о его трудном послевоенном детстве, невольно ловлю себя на мысли, что он счастливый ребенок. У него был Отец! Оба наших с братом-близнецом Михаилом родителя – мать Лидия Ивановна и отец Вячеслав Георгиевич – были на половину сиротами и выросли с матерями, убитыми горем от потери любимых мужей. Если мне пришлось бы предъявлять личный счет на Нюрнбергском процессе, я бы представил фотографии обеих бабушек до и после войны. На них разные люди.

Бабушка по отцовской линии Прасковья Корнеевна всю Блокаду от первого до последнего дня защищала осажденный Ленинград, работая шофером на легендарной полуторке. Двухлетнего отца буквально в последнем эшелоне ей удалось отправить в Ярославскую область в Детский дом. Полугодовалая дочь Валя осталась с бабушкой и умерла от голода и холода. Бабушка на всю жизнь разучилась улыбаться и ожесточилась сердцем. О Блокаде она не рассказывала почти ничего, да и спросить мы ее правильно еще не умели.

Бабушка по материнской линии Любовь Васильевна утратила былую красоту, потемнела от скорби. Однако после войны ей не пришлось тянуть вдовий век. Она вышла замуж за вернувшегося с Фронта мужа своей непутевой сестры, овдовевшего при живой жене. Свои люди, оба потерявшие опору в жизни, нашли друг друга. К матери Борис Иванович относился исключительно тепло как к дочери погибшего фронтовика, выделяя ее среди своих трех родных дочерей, наших любимых тетушек. Мы называли его Дедом. Орден Славы III степени за номером 643 698, которым Дед был награжден за бои в городе Бреслау, является самой дорогой военной реликвией нашей семьи. Борис Иванович призывался дважды, в 1942 и 1944 году. Война по первому призыву на самом кровавом Волховском фронте завершилась тяжелейшим ранением и отправкой домой – умирать. Мать поставила его на ноги, выходила народными средствами. И снова была война на передовой в составе 4-го Украинского фронта. Дед был ярким представителем «выбитого» поколения 1922 года рождения, в котором из каждых десяти мальчишек уцелел один. Умер он в неполные 60 лет – сравнительно небольшой возраст, если не учесть, что уже в 20 лет Дед стал стариком. И снова, с сожалением отмечу, что не сумели мы правильно спросить его о войне. Как хорошо было бы узнать номера воинских частей, записать фамилии его командиров и имена сослуживцев, чтобы глубже проследить фронтовые дороги Бориса Ивановича. Светлый был человек, но бабушка завещала похоронить ее отдельно от него. Единственным, с кем она хотела бы лежать рядом, был Иван Петрович. Но где он похоронен? Спроси у войны.

Дед по материнской линии Иван Петрович Семеновых был призван в 1941 году. Молодой директор сельской школы села Верховойское Богородского района Кировской области оказался в Сталинградской битве на внешнем фасе окружения в конце 1942 года в составе роты противотанковых ружей 51-й механизированной бригады 6-го мехкорпуса 2-й армии Южного фронта в звании младшего политрука. Фронтовая судьба оказалась трагически короткой – 5 января 1943 года он погиб на подступах к железнодорожной станции Зимовники Ростовской области.

Дед по отцовской линии Егор Никифорович Крамаренко был кадровым военным. Срочную служил на Балтийском флоте комендором первой башни главного калибра на линкоре «Марат». Сверхсрочная была на Ржевском полигоне под Ленинградом в составе расчета самого крупного на тот момент экспериментального орудия калибра 406 мм, проходившего испытания для последующей установки на линкоре «Советский Союз». Война прервала испытания, и деда направили на Ладожскую военную флотилию, комендором на канонерскую лодку «Конструктор». Он погиб в Новой Ладоге во время авианалета на боевом посту, ведя огонь из зенитного автомата, 7 октября 1941 года, на две недели пережив своих сослуживцев на линкоре «Марат», пораженном вражеской авиабомбой в ту самую первую башню главного калибра.

В нашей семье свято сохраняется память о погибших дедах, но война с разных сторон оборвала сведения о них. Иван Петрович, полностью осознавая, что ему не суждено вернуться, в период формирования воинской части, написал две бережно сейчас сохраняемых и, на всякий случай, оцифрованных тетради, адресовав их однолетней дочери, нашей маме, родившейся через неделю после начала войны, и своей горячо любимой молодой жене, озаглавив: «Тебе, Любовь!» Первая тетрадь содержала подробнейший рассказ о его короткой 26-летней жизни, а вторая была уже дневником политрука. Смелая и честная рукопись, из которой мы впервые узнали вещи, далеко отстоявшие от официальных утверждений 1980-х годов. «По большому счету, – писал Иван Петрович, – половина бойцов моей роты для войны не пригодна и бесполезна. По уму, их надо отпустить домой. Однако этого делать не следует. Иначе лучшие люди погибнут, а шкурники и слабаки останутся». Война по-своему пощадила его. Иван Петрович не пропал без вести. Пришла похоронка с известием о гибели на поле боя, и хочется верить, что смерть его была мгновенной. Однако могилы нет. Брат Михаил нашел это поле в бескрайней степи. Где-то под посевами зерновых скрыт тот окоп, в который по весне, по рассказам местного краеведа, учителя истории Эмили Егоровны Ульяновой, подросток и старый дед стаскивали оттаявшие останки бойцов. Рыть могилы сил не было.

О Егоре Никифоровиче сохранилось, с учетом молчаливости бабушки, очень мало сведений. Но зато существует на воинском кладбище в Новой Ладоге мраморная плита, положенная на братской могиле, в которой он покоится вместе со своим командиром корабля, погибшем в том же бою. Отец нашел могилу лишь в конце 1980-х. Объяснение простое. В документах были перепутаны буквы фамилии, и вместо Крамаренко стояло Кромаренко. От того на запросы из архивов поступали отрицательные ответы. К слову, война отняла у нас фамилию предков. Бабушка, получая паспорт взамен утраченного в огне сгоревшего при артобстреле дома, не обратила внимания, что ее записали как Краморенко через букву «О». Попытка узнать больше о Егоре Никифоровиче на сайте «Память народа» привела лишь к пониманию того, как война стирала и калечила судьбы. Там он значится пропавшим без вести в 1943 году. Так и представляю, как разбирают забитый личными делами сейф в отделе кадров Ладожской Флотилии спустя два года после начала войны. Смертей столько, что о старшине 2 статьи, павшем на боевом посту в таком еще близком 41-м уже никто не помнил.

Будучи рядовым бойцом двух поисковых отрядов – «Ладога», куда записался в далекой юности, и «Верность имени А.А. Ерастова» Чудовского района Новгородской области, с которым я до сих пор работаю на «Вахтах Памяти» вместе с братом, со щупом и миноискателем каждую весну продолжаю искать и возвращать из небытия павших бойцов, надеясь в Душе, что в далекой Ростовской области такой же, как я, найдет Ивана Петровича, и он обретет имя на обелиске.

Представление о том волнении, которое охватит меня в случае получения известия об этом, я получил в 2018 году, когда мой друг белорус Игорь Матюк организовал нам с братом водолазные спуски на оторванную взрывом в ноябре 1941 года и лежащую на дне Ладоги носовую оконечность канонерской лодки «Конструктор». Я трогал рукой палубу, по которой ступала нога моего деда! От одной только этой мысли в горле встал ком, и потекли слезы под водолазной маской. Загубник легочного автомата чуть не выпал изо рта. Живой дед – залог счастливого детства отца встал перед глазами в темной желтоватой тьме ладожской глубины.

Я каждый день вижу их, своих дедов – политрука в буденовке и краснофлотца с ленточкой «Марат» на бескозырке, сурово смотрящих на меня с портретов на стене гостиной комнаты. Достоин ли я их? Честно ли служу Родине, став, как и брат, капитаном 1 ранга, и находясь на высоких командных должностях? Я отдаю им долг памяти, каждый раз обращаясь к родившимся в одном и том же 2007 году сыну и племяннику, которых мы с братом Михаилом по единодушному решению нарекли Иваном и Егором. Мы гордимся Вами, наши пращуры, павшие за то, чтобы жили наши родители, любим и Вас всегда будем помнить!

Фото: Морской фонд имени Виктора Конецкого. Июль 2020 года.