17 сентября у братской могилы «Ладожский курган» (станция «Ладожское озеро») состоялась мемориальная акция «Реквием над Ладогой», посвященная 79-й годовщине Ладожской трагедии 17 сентября 1941 года (тогда на барже № 752 погибло более 1200 человек). Инициатор ежегодной Акции «Реквием над Ладогой» Неонилла Самухина. Её бабушка военврач А.В. Белянко-Ткаченко погибла на барже вместе с другими женщинами, детьми, курсантами военно-морских училищ, которым предстояло стать врачами и гидрографами.

Акция началась с панихиды, Минуты молчания и возложения цветов к центральной стеле мемориала. После митинга, на котором выступили родственники погибших, поисковики, курсанты ВМА в воды Ладоги были спущены негасимые лампады как поминальные свечи по погибшим, оглашены имена погибших 17 сентября 1941 года на барже № 752. Участники церемонии Памяти спустили на воду цветы и 79 бумажных корабликов (по числу прошедших лет с Ладожской трагедии). У музея «Дорога Жизни» (филиал ЦВММ) была посажена сирень в память о погибших на Ладоге, затем состоялся круглый стол «”Баржа № 752” в музее “Дорога Жизни”», в котором приняли участие родственники погибших и выживших на барже № 752, музейные работники, активисты и представители общественных морских организаций. Неонилла Самухина поделилась результатами исследовательской работы за год – поисковая работа ведётся ею в течение сорока лет.

Новая Ладога помнит и чтит имя этого человека. А помнят ли его сегодня ленинградцы-петербуржцы? Думается, что немногие.

Иван Дмитриевич Ерофеев – один из тех, кто привнес свою особенную лепту в нашу общую Победу. Первопроходец, он положил начало движению судов по большой водной трассе Ладожского озера в тяжелейших условиях начавшейся блокады Ленинграда. Легендарный капитан, а знаем мы о нем до обидного мало. Ушли из жизни жена и сын, внучка родилась в 1950-е годы, уже после того, как Ивана Дмитриевича не стало. Он умер рано: в 1949 году (1). Да и тех, кто работал и воевал с ним, уже не спросишь ни о чем. Хотелось бы поведать читателю то немногое, что удалось узнать об этом человеке из устных рассказов знавших его людей и письменных источников.

Родился Иван Ерофеев на изломе времени – в 1901 году (2) в деревне Шальдиха Шлиссельбургского уезда, жители которой издавна занимались рыбной ловлей, булыжным промыслом и разработкой плитняка. Известно, что его отец был рыбаком, зарабатывал он и на перевозке бутового камня. В семье было два сына: Иван и Михаил (3). Оба с ранних лет и навсегда связали свою жизнь с Ладожским озером. Михаил, переехав в Новую Ладогу, плавал на пароходе «Симферополь», а когда началась война пересел на госпитальное судно. После оборудования порта в Кобоне, откуда брала начало малая трасса Дороги жизни, его назначили капитаном рейда, в обязанности которого входила безопасная расстановка флота на рейде.

Трудиться Ваня Ерофеев начал с десяти лет. Сначала помогал отцу, а потом подался на флот. Работал и маслёнщиком, и матросом, и кочегаром, и даже… коком. Несколько лет плавал рулевым, был лоцманом. В Новоладожском музее хранится тетрадный лист, где рукой Анны Ивановны, жены Ивана Дмитриевича, помечено, что он «имел 32 года капитанского стажа», следовательно, капитаном он стал в семнадцать лет, плавал до войны на буксирах, приписанных к Свирицкому порту. (Кстати, начальником затона в ту пору был Андрей Гаврилович Петриков – будущий Герой Советского Союза.) Свою первую награду – Почетную грамоту от Наркомфлота СССР И.Д. Ерофеев получил в двадцать один год – и это в значительной мере свидетельствует о раннем профессионализме молодого капитана. Многолетняя практика позволила ему хорошо изучить лоцию и навигацию Ладожского озера, а пароходы он знал, как говорят моряки, «от киля до клотика».

В 1920-е годы Иван Дмитриевич встретил свою половинку, Анечку Никифорову (4), женился. Семья поселилась в Шлиссельбурге. Анна Ивановна зимой занималась домашним хозяйством, а летом отправлялась в плавание вместе с мужем, как и многие жёны речников. 1929 год был отмечен рождением сына Леонида.

По воспоминаниям Василия Георгиевича (Егоровича) Ишеева, старейшего ладожского водника, до войны вся жизнь речников была связана с Ленинградом: «По приладожским каналам и Ладожскому озеру мы доставляли для города различные строительные материалы. Помню, в довоенные годы, когда работал капитаном парохода “Морской лев”, широкий размах приняло движение за вождение большегрузных караванов. Команды буксиров “Орёл”, “Боевой”, “Никулясы”, “Олонка”, “Морской лев” от Свирицы до Петрокрепости совершали путь за 18 часов, они первыми начали водить караваны из 6–7 барж».

До 1940 г. И.Д. Ерофеев плавал на «Боевом». Леонид Иванов, в ту пору еще юнец, которого Иван Дмитриевич не побоялся назначить вторым помощником и взял под свою опеку, через всю жизнь пронес глубокое уважение к своему наставнику: «Мне сразу понравилась какая-то внутренняя душевность капитана Ерофеева, его простота… Не раз вспоминаю рейсы с гонками на Свирицу из Олонки, когда какое-то чутье капитана Ерофеева позволяло вовремя уйти от непогоды и укрыться перед надвигающимся штормом где-либо за островом Большой Яков или зайти в Андрусовскую бухту».

С давних пор и в советское время в устье р. Олонка, на берегу озера, формировались гонки – лес в плотах, – которые озерными пароходами буксировались в Ленинград. Для осуществления проводки судов с грузами по Ладожскому озеру, имеющему крутой нрав, требовалось высокое мастерство и, пожалуй, особое чутьё. Свирицкие водники вспоминали: «Еще до войны Ерофеев считался одним из лучших знатоков капитанского дела. Он умел определять погоду по признакам, характерным для Ладожского озера».

В августе 1941 года, к началу военных действий на Ладоге, Северо-Западное речное пароходство имело в своем составе в основном деревянные буксиры и баржи (всего 172 единицы), которые предназначались для плаванья по рекам и каналам, их так и называли: «канавные». Озерных барж было 29, а буксиров, годных для плаванья по Ладоге, – всего 5. Буксир «Боевой» был потоплен в первые дни войны, а сменившая его «Войма», наскочив на мель, весь 1941 год находилась в бездействии. Четыре буксира: «Буй» (капитан А.И. Патрашкин), «Морской лев» (В.Г. Ишеев), «Никулясы» (И.А. Мишенькин) и «Орёл» (И.Д. Ерофеев) – ратные труженики, прошедшие сквозь огонь и воду Великой Отечественной, стали честью и славой речного пароходства нашей страны. Их экипажи формировались из матросов и шкиперов Новой Ладоги и Свирицы, многие из них имели немалый опыт плаванья по крайне опасному для судоходства Ладожскому озеру. И этот профессиональный опыт не раз помогал решать поставленные задачи, казалось бы, в самых безвыходных ситуациях. Кроме естественных препятствий: мелей, подводных рифов, сокрушительных осенних штормов, на суда обрушились бомбежки, огонь корабельных орудий и береговых батарей врага. В темное время суток осложнения возникали из-за светомаскировки маяков, трасс, причалов. И диву даешься: как эти пароходы, тихоходные, маломаневренные, не обладавшие крепостью корпуса, да еще с «хвостом» на буксире – баржами с грузом, смогли остаться на плаву в течение четырех тяжелейших военных навигаций? Ведь гибли большие военные корабли: сторожевики, бронекатера, а тут – какие-то буксирчики…

Иван Дмитриевич Ерофеев с 1940 года и всю войну правил свое капитанское дело на «Орле». Этот буксир был построен в 1904 году в Финляндии и предназначался для озерных перевозок. Его технические характеристики таковы: длина – 30,75 м, ширина – 5,58 м, высота – 6,5 м. Мощность паровых машин 415 л.с. Осадка носа 1,8 м, кормы – 2,2 м. Водоизмещение 200 тонн. Численность экипажа – 22 человека.

Первая значительная операция, в которой участвовал «Орёл», – это эвакуация из Сортавалы, Лахденпохьи, Кексгольма и с островов населения, раненых бойцов, а затем и частей трех наших дивизий, прижатых финнами к кромке Ладожского озера.

Эвакуация началась 15 августа 1941 года и проводилась силами моряков Ладожской военной флотилии и речников Северо-Западного речного пароходства. В те августовские дни «Орёл» совершил 11 рейсов к острову Кильполансари. Пока буксируемые им баржи стояли под погрузкой, их бомбили вражеские самолеты, а вход и выход из бухты находились под прицелом минометов. Финны били по «Орлу» в упор, но используя дымовую завесу, ему каждый раз удавалось выйти из зоны смерти. Капитан буксира «Морской Лев» В.Г. Ишеев, вспоминая те дни, писал: «...В опасных местах под вражеским обстрелом судовая машина развивала такие скорости, которых никогда не знал пароход. “Орёл” около 130 раз подвергался обстрелам, получив при этом более 100 ран – различного рода повреждений».

23 августа капитан Ерофеев принял на борт последних 50 бойцов из отряда прикрытия. За девять дней моряки и речники сумели вывезти с северо-западного побережья озера 18 тысяч человек гражданского населения, 23 тысячи солдат и офицеров, а также всю боевую технику, что можно было сделать только при условии четкой и слаженной работы экипажей и, в первую очередь, тех, кто эту работу направлял – капитанов и командиров кораблей. В числе особо отличившихся в этой операции прозвучало и имя капитана Ерофеева.

Возвращаясь памятью к августовским событиям 1941 года, Леонид Иванов, в то время старпом на «Орле», писал: «Ерофеев мужественно нес боевую вахту на капитанском мостике, не страшась ни обстрелов, ни бомбежек». Вот так и ходили наши моряки и речники всю войну: под бомбами и под богом.

8 сентября 1941 года немцы захватили Шлиссельбург, и кольцо блокады на суше замкнулось. Выход из ладожских каналов в Неву был перекрыт. Отныне все перевозки могли осуществляться только по озеру. Еще 3 сентября 1941 года Государственный Комитет Обороны возложил обеспечение всех перевозок на Ладожскую военную флотилию. Ленинграду требовалась срочная помощь: к 12 сентября основных продуктов питания в городе оставалось лишь на 30–35 суток.

11 сентября пароход «Орёл» под охраной сторожевого корабля «Конструктор» и канонерской лодки «Шексна» вышел из Новой Ладоги, куда передислоцировались из Шлиссельбурга штаб и база Ладожской флотилии, и повел на буксире две баржи к мысу Осиновец. На барже № 1214 находилось зерно россыпью, на другой, под № 6207, – мука и рожь в мешках. Преодолев 115-километровый путь с южного побережья на западный берег, 12 сентября «Орёл» доставил к мысу 742 тонны муки и зерна (626 тонн зерна и 116 тонн муки). В тот же день сторожевой корабль «Пурга» доставил в Осиновец 60 тонн стрелкового оружия.

Глубина гавани у мыса Осиновец небольшая – от одного до двух метров, а осадка буксира и барж не позволяла подойти вплотную к берегу. «Орёл» бросил якорь в двухстах метрах от берега. И тут случилась беда: волной баржи выбросило на мель, и они получили повреждения. Экипаж буксира приложил титанические усилия, чтобы спасти бесценный груз. В ту пору еще не были оборудованы причалы, отсутствовали погрузочно-разгрузочные механизмы, не были сформированы рабочие команды. Матросы своими силами перегружали мешки с мукой и зерном на шлюпки, доставляли их на берег и грузили на машины.

Обратный рейс «Орла» был не менее ответственным: на борту находились эвакуированные из Ленинграда дети и женщины, которых буксир благополучно доставил в Новую Ладогу. Так начала действовать по Ладожскому озеру большая водная трасса, которую позже назовут «Дорогой жизни» – дорогой Надежды ленинградцев и защитников города. Поэт Николай Тихонов в те блокадные дни писал: «Ленинград знал хорошо, кому он обязан каждым мешком муки, каждым кулем сахара, каждым ящиком крупы… это моряки Ладожской Флотилии».

Задаешься вопросом: почему проводку первого каравана с бесценным для ленинградцев грузом доверили капитану Ерофееву, почему выбор пал именно на него? Ведь у других капитанов опыт вождения судов по непредсказуемому Ладожскому озеру был не меньше, и все они отличались отвагой и мужеством. Одни сослуживцы отмечали выдержку и решительность И.Д. Ерофеева в самых критических ситуациях, называли «человеком отчаянной храбрости». Другие – незаурядные организаторские качества: «Люди его боевой команды подбирались один к одному, каждый из них мог заменить выбывшего. Третьи подчеркивали его «исключительный авторитет среди сослуживцев». Судя даже по нескольким эпизодам из военной биографии И.Д. Ерофеева, можно отметить, что одним из корневых качеств этого человека было обостренное чувство ответственности за подчиненных ему людей и за то дело, которое он выполнял.

Осенью 1941 года, вплоть до ледостава, «Орёл», ведомый капитаном Ерофеевым, совершил по большой трассе около двадцати рейсов. Преодолевая изматывающие осенние штормы, пароход отбуксировал более тридцати барж с грузами для Ленинграда и фронта. На некоторых участках приходилось идти узким фарватером. Движение в сторону грозило подчас бедой: легко было сесть на мель или наткнуться на подводные валуны. А если еще фашистские самолеты висят над головой… Буксиры и баржи в акватории озера были для них очень удобной мишенью. В таких ситуациях все зависело от умений каждого члена экипажа, особенно капитана и механиков. Механик Николай Васильевич Меньков выжимал из котла все, что можно было дать для обеспечения необходимой скорости.

Как правило, караваны судов сопровождали хорошо вооруженные корабли, но часто экипажам буксиров и барж приходилось и самим отражать атаки. Одновременно – умело маневрировать, бороться со штормовой волной, ремонтировать повреждения, спасать грузы – все ради того, чтобы Ленинград жил и боролся.

Ладожанин Александр Анатольевич Лебедев, тоже речник, но поколением младше, как-то рассказывал мне, что, после одного рискованного и успешного рейса за проявленную храбрость и умелое маневрирование во время вражеской бомбёжки, командир, сопровождающий ценный груз, в конце рейса в знак признательности вручил Ивану Дмитриевичу свой офицерский кортик.

Корабельные раны в кратчайшие сроки залечивали в Новоладожских судоремонтных мастерских. «Рабочим не раз приходилось ремонтировать попавшие под бомбежку пароходы “Орёл”, “Никулясы”, “Морской лев”, “Буй” и другие. Иногда число пробоин в судах доходило до 70–100 единовременно», – вспоминал Александр Иванович Мутовкин, начальник мастерских в годы войны. Здесь занимались не только судоремонтом, часто приходилось вооружать и довооружать корабли. Чтобы буксиры были менее уязвимыми для врага, рабочие устанавливали на них 45-миллиметровые пушки и пулеметы. Иногда ремонт производился самим экипажем. Прочтем выписку из «Боевой трассы» – бюллетеня краснофлотской газеты «За Родину» Ладожской военной флотилии, где из-за соображений секретности «Орёл» назван пароходом «О»: «При очередном налете вражеской авиации судно получило около 100 пробоин. Нужна была стойкость и организованность. Команда во главе с капитаном приняла все меры, и груз доставила по назначению. После этого пароход “О” был поставлен на ремонт. Своими же силами на 5 дней раньше срока он был отремонтирован и опять вступил в строй».

В ночь с 16 на 17 сентября капитану Ерофееву было приказано выполнить очередное задание: отбуксировать под конвоем канонерской лодки «Шексна» деревянную баржу № 752 из Осиновца в Новую Ладогу. На борту баржи находились курсанты военно-морских училищ, выпускники Военно-Морской Медицинской Академии, сотрудники различных морских учреждений, учащиеся ремесленных училищ, а также родственники некоторых эвакуированных. Всего, по последним данным – не менее 1700 человек, а может быть, и более, ведь списки некоторых гражданских пассажиров никто не составлял. Выход в озеро был назначен на 20 часов, но погрузка затянулась. Командир «Шексны», получив сообщение, что буксир с баржей уже вышли в рейс, а это было не так, в 22:45 взял курс на Новую Ладогу, чтобы их догнать. В результате баржа осталась без конвоя. Вечером на озере появилось волнение, которое быстро усиливалось. Опытному капитану «Орла» еще на рейде было понятно, что оно может предвещать шторм. В южной части озера при сильном ветре волна особенно коварна: короткая, но крутая и резкая, она для деревянной баржи с таким количеством пассажиров очень опасна. Свои опасения Ерофеев высказал начальству, но его доводам никто не внял. Подчиняясь приказу, «Орёл» натянул трос и отправился в роковой рейс. Примерно в 40 км от Новой Ладоги, в районе островов Сухо (в 6-7 милях) и Птинов, баржа под напором штормового ветра и крутой волны стала разваливаться и тонуть. Не буду вдаваться в подробности этой страшной человеческой трагедии, так как читатели уже имели возможность познакомиться с материалами катастрофы в различных публикациях, в том числе и в статьях Н.Ф. Морозовой, опубликованных в газетах «Волховские огни» и «Провинция». Предлагаю читателю сосредоточить внимание на действиях экипажа «Орла». Увидев, что людям грозит опасность, капитан Ерофеев немедленно подал сигнал «SOS». Когда баржа начала разламываться и тонуть, он приказал обрубить буксировочный трос, теперь уже не играющий никакой роли. И.Д. Ерофеев ни на минуту не сомневался, что надо спасать плавающих на обломках баржи людей. Обратимся к свидетельствам очевидцев:

Аркадий Шварёв (выпускник Военно-Морской Медицинской Академии – ВММА): «”Орел” вдруг развернулся и пошел на сближение с нашими плотиками. Я видел, как огромные валы воды бросали крошечный корабль, моментами виден был его обнажившийся киль, маневрировать ему было трудно, в любую минуту обломки и плоты могли разбить маленький буксир… Бывали такие затяжные крены, что приходится удивляться, как эта скорлупка действительно не пошла на дно».

В Новоладожском музее хранится рукопись врача А. Чернышёва, также выпускника ВММА, привожу отрывок из его воспоминаний: «На бревнах, досках плывут люди к буксиру, надеясь там найти спасение. На плоту подплывают матросы из команды, помогают людям карабкаться на палубу. Матросы бросали веревки, канаты, сами бросались в воду, чтобы помочь обессилевшим от борьбы со стихией взобраться на палубу».

Александр Великотный (бывший курсант Высшего Военно-морского гидрографического училища им. Г.К. Орджоникидзе): «И вот мы, собрав все оставшиеся силы, волю, храбрость и надеясь на удачу, непонятно как побежали, именно побежали, по плавающим ящикам, бревнам, каким-то обломкам прямо к буксиру».

Юрий Александровский (бывший курсант Высшего Военно-Морского инженерного ордена Ленина училища им. Ф.Э. Дзержинского – ВВМИУ): «Замерзших людей вытаскивали из воды в течение 2-х часов. В условиях жесточайшего шторма назвать эти действия иначе как героическими трудно».

А. Чернышёв: «Появились “мессершмитты”. Буксир ощетинился пулеметами и взрывным огнем. Команда спасает плавающих и отбивает налет самолетов».

Юрий Александровский: «Вот уже много часов среди 10-балльного шторма “Орёл” продолжал спасать людей. Буксир бросало из стороны в сторону, обнажая то его крашенное красным суриком днище, то бешено вращающиеся винты».

Спасенные отогревались в кочегарке, а затем матросы разводили их по кубрикам, растирали спиртом закоченевших людей, приносили все, чем можно было их согреть: одежду, обувь, одеяла.

Аркадий Шварев: «Матрос с “Орла” одел на меня свою сухую рубашку из рундука, а мое обмундирование отжали от воды… тот же матрос принес нам ящик портвейна».

Юрий Александровский: «Когда я забрался на веревке на буксир, там уже не было свободного места ни на палубе, ни в кубриках. Под тяжестью принятого на борт груза маленькое суденышко сидело в воде по самые иллюминаторы. О продолжении спасательной операции не могло быть и речи».

И вновь появились над «Орлом» самолеты неприятеля, и снова атака была отбита. Экипаж во главе с капитаном действовал четко и слаженно: одни отражали огонь противника, другие спасали людей, третьи делали все, чтобы обеспечить работу судовых механизмов. Волны накрывали буксир, и механикам Дунину и Кулеву приходилось нести вахту по колено в воде. Нелегко приходилось возле топок и кочегарам Плешивцеву и Бурову. В критический момент, чтобы остаться на плаву, «Орел» развернулся и взял курс на Новую Ладогу. «Это решение принял капитан буксира Иван Дмитриевич Ерофеев, как говорили, со слезами на глазах», – писал переживший страшную катастрофу Василий Максимов, в то время – курсант ВВМИУ им. Ф.Э. Дзержинского.

В эту трагическую ночь капитан И.Д. Ерофеев и его экипаж сумели спасти 216 пассажиров с баржи № 752.

Рядом прошла канлодка «Селемджа», и всё происходящее было в пределах её видимости, в бинокль можно было разглядеть, что происходит с баржей и её пассажирами.

У людей затеплилась надежда на спасение. Стоя на уходящей под воду барже, они подняли белую простыню на палке, стреляли в воздух, кричали, но на капитанском мостике делали вид, что ничего не видят, хотя «Орёл» подавал сигналы бедствия. По расчетам капитана «Селемджи», канлодка могла выдержать крен не более 16 градусов, и рисковать не захотел. Когда «Селемджа» появилась еще раз, Ерофеев повел свой буксир на сближение, и находящийся на нем Алексей Тимофеевич Заостровцев, старший по званию среди пассажиров, приказал капитану «Селемджи» Антонову под угрозой расстрела спасать людей. На борт «Селемджи» матросам удалось поднять только 24 оставшихся в живых человека.

17 сентября в 17 часов «Орёл» пришел в Новую Ладогу. А. Шварев вспоминал: «Побежали босиком от корабля до какого-то клуба, начали составлять список погибших и спасшихся». Из огромного числа пассажиров баржи № 752 были спасены 240 человек.

Два капитана, оба не из робкого десятка, но каждый из них сделал свой выбор. В памяти спасенных и их родных осталось только одно имя. Ежегодно 17 сентября братья по ладожской купели отмечали свой второй день рождения. Как писал А. Чернышёв: «Не просто день рождения, не только сам факт спасения, а и скромных тружеников буксира “Орёл” под командованием Ерофеева Ивана Дмитриевича». И каждый раз, когда Юрий Викторович Александровский, также в ту осеннюю ночь крещеный ладожской волной, звонит в Новоладожский музей, то непременно просит передать низкий поклон внучке своего спасителя – Марине Леонидовне Кузнецовой.

Читатель наверняка решит, что за героические усилия экипаж «Орла» и его командир были отмечены наградами, но увы… (5). Долгое время о трагедии баржи № 752 умалчивали. Адмирал Трибуц, командующий Балтфлотом, в своих воспоминаниях описывает подвиг экипажа тральщика № 122 старшего лейтенанта Ф.Л. Ходова, спасшего тогда же, в ночь на 17 сентября, бойцов и командиров с потерпевшей крушение ещё одной баржи, но ни слова не сказано о гибели 752-ой и героизме команды «Орла». Нелогичной бывает порой военная арифметика: уничтожил десяток-два фашистов – и ты Герой Советского Союза, а спас 200 соотечественников ценой невероятных усилий – что здесь такого особенного?

Не раз Иван Дмитриевич Ерофеев приходил на помощь попавшим в беду. В статье «Боевое содружество» Л.Г. Разина, главного диспетчера речного пароходства в годы войны, запечатлен такой эпизод:

«”Морской лев” вел две баржи с бойцами и вооружением. Направляясь из Новой Ладоги в Осиновец, попали в шторм, а потом в течение нескольких часов их бомбила большая группа фашистских самолетов, и казалось, что выжить всем, находящимся под бомбежкой, шансов нет, но в это время проходивший в районе катастрофы пароход “Орёл” поспешил на помощь. Несколько человек из команды “Орла” обвязав себя тросами, среди бушующих волн спасали обессилевших людей».

Свою первую награду – орден Красной Звезды Иван Дмитриевич получил только в 1942 году (6). Навигация в этот год была самая напряженная. Немцы и финны активизировали свои действия на Ладожском озере, замыслив создать второе кольцо блокады и тем самым лишить Ленинграда помощи извне. Государственный Комитет Обороны обязал пароходство ежесуточно перевозить на западный берег 4800 тонн грузов, но речники, преодолевая все преграды, перевозили в сутки шесть, а то и семь тысяч тонн грузов. Буксиры-труженики тянули баржи с продовольствием и пополнением, вооружением и техникой для фронта. Они же, буксиры-воины вступали в схватки с врагом. Буксиры-спасители доставляли раненых бойцов и эвакуированных ленинградцев на Большую землю. Те же буксиры-спасатели поднимали со дна озера затонувшие суда и технику и буксировали их в мастерские на ремонт. И каждый рейс – это встреча со смертью. За навигацию 1942 года только на корабли ЛВФ было сброшено почти три тысячи смертоносных бомб.

Казалось бы, какие могут быть социалистические соревнования в таких смертельно жестких условиях? А ведь соревновались! Экипажи судов брали на себя обязательства работать без аварий и ремонта (устранять повреждения своими силами), сокращать время простоев и рейсов, перевыполнять норму перевозок. «Команда “Орла” первой стала буксировать по две-три баржи», – отмечал командующий Ладожской Военной флотилией В.С. Чероков. – В штормовую погоду водили по две-три, а в штиль – и по четыре баржи. Итоги соревнований подводили каждый месяц. По результатам за апрель 1942 года экипаж парохода “Орёл” завоевал Переходящее Красное Знамя НКРФ и ЦК профсоюза, за май – Переходящее Знамя Государственного Комитета Обороны».

Из «Докладной записки» политотдела СЗРП о работе буксирных судов за июль можно узнать, какие команды добились лучших показателей по перевозкам:

Пароход «Никулясы» (капитан И.А. Мишенькин) совершил через Ладожское озеро 23 рейса, перевезено 7045 тонн груза и 1520 человек.

Пароход «Орёл» (капитан И.Д. Ерофеев, военком Сизмин, механик Петров) за июль совершил 17 рейсов, перевезено 11826 тонн.

В навигацию 1943 года, кроме всего прочего, водники занимались транспортировкой леса, большого количества скота, топлива. Буксирам приходилось выполнять даже роль паровозов для проводки через озеро порожних цистерн. В эту навигацию команда «Орла» прославилась рекордными сокращениями сроков рейсов через Ладогу. Ходовое время по буксировке караванов судов с топливом И.Д. Ерофеев сумел сократить на 25%. Показатели – показателями, а стрелка компаса – это внутреннее ощущение речников и моряков-ладожцев, как они себя называли, сделать все возможное (и невозможное в обычных условиях), чтобы Ленинград жил и боролся. Без их подвижнического ратного труда были бы невозможны ни прорыв блокады в 1943 году, ни полное снятие блокады в 1944-м. Отношение ленинградцев к ладожцам ёмко выражено в строках из блокадного дневника школьницы Майи Бубновой: «У нас в Ленинграде – все герои. Но когда я вижу человека с Ладоги, мне хочется поклониться ему, как доблестному среди доблестных!».

За самоотверженный труд в годы Великой Отечественной войны 1586 речников были награждены медалью «За оборону Ленинграда». 26 октября 1944 года эту медаль вручили капитану Ерофееву и восьмерым членам его экипажа (7). Среди них была и женщина – Мингова Валентина Петровна, корабельный кок. 152 речника Северо-Западного пароходства отмечены значком «Отличник социалистического соревнования» Наркома речного флота СССР, 98 – Почетными грамотами НКРФ СССР. Все эти награды трудом и потом были заработаны и Иваном Дмитриевичем Ерофеевым, так же, как и его главная награда – орден Ленина, которым он был удостоен 6 мая 1943 года (удостоверение № 13077).

Завершением военных действий на Ладожском озере стала Тулоксинская операция. Она заключалась в высадке десанта 70-й бригады морской пехоты в междуречье Видлицы и Тулоксы, а также в огневой поддержке десанта корабельными орудиями. В этой операции, успешно проведенной моряками флотилии и речниками СЗРП летом 1944 года, был задействован и «Орел». Выполняя приказ командования, И.Д. Ерофеев в срок доставил к месту высадки баржу (№ 4530) с морскими пехотинцами из 2-го эшелона десанта.

Опуская подробности операции, приведу лишь один маленький эпизод, высвечивающей еще одно душевное качество Ивана Дмитриевича.

На «Орле» в 1943 году в качестве радиста плавала 17-летняя Валерия Богданова. В 2013 году воспоминания Валерии Евгеньевны Киркач записала Н.Ф. Морозова, старший научный сотрудник нашего музея. Привожу отрывок из этой записи: «Буксир вышел рано утром из Новой Ладоги, на буксире была баржа с бойцами. Мы шли под маскировочной сеткой. Когда подошли к берегу и приступили к высадке десанта, финны начали сильный обстрел кораблей и людей. На нашем буксире даже сбило мачту. Когда я выбежала на палубу, увидела вокруг много убитой рыбы. Иван Дмитриевич увидел меня и закричал: “Марконя! В кубрик беги! В кубрик! Что я без тебя делать буду?!” И я побежала в кубрик. Может быть, он мне тогда жизнь спас…». «Маркуша», «Марконя» – так шутливо называли моряки радисток. Маркони был изобретателем прибора беспроволочного телеграфа.

В ночь на 25 июня, когда морским пехотинцам потребовалась помощь, «Буй» и «Орёл», взяв на борт 26 раненых, пошли в Свирицу двойной тягой с тремя порожними баржами, на которых обратным рейсом доставили в район боевых действий бойцов подкрепления.

За участие в Тулоксинской операции два капитана-речника – И.Д. Ерофеев и В.Г. Ишеев Приказом Командующего войсками Карельского фронта были награждены орденами Отечественной войны первой степени (удостоверение 79089).

И еще одно необычное задание было поручено И.Д. Ерофееву и его экипажу в том же, 1944 году. «Орёл» вместе с «Морским львом» (капитан В.Г. Ишеев) и «Ижорцем-8» (капитан Н.Д. Бабочкин) участвовали в демонтаже электрического кабеля, проложенного от Волховской ГЭС по дну Ладожского озера в Ленинград осенью 1942 года. После снятия пяти нитей кабеля буксиры перевезли его в Ленинград.

Наступили мирные будни. Для восстановления города-героя буксиры привычным курсом тянули гонки с лесом, баржи со строительными материалами, топливо, а также плавучие доки, катера и другие грузы, которые в диспетчерских сводках условно называли «почтой» и сопровождались военными. Иван Дмитриевич после войны всё также продолжал плавать на «Орле». Из рейсов возвращался к родному причалу – в Новую Ладогу. Семья в те годы жила на проспекте К. Маркса, в доме № 48. К сожалению, дом до сего дня не сохранился. А потом опять в плаванье – заниматься привычным с юности делом. И так – почти до последнего своего часа.

В Новоладожском музее хранится Удостоверение под номером 135, выданное 17 января 1949 года, где указано, что Иван Дмитриевич Ерофеев действительно состоит на службе в Северо-Западном речном пароходстве. В графе «Присвоение персональных званий» отмечено: «Старший лейтенант речного флота» (Приказ МРФ № 76-3в от 19 июля 1948 г.).

И только болезнь заставила капитана сойти на берег навсегда. Он ушел из жизни 6 декабря 1949 года, когда ему было всего 48 лет. Судьба отмерила Ивану Дмитриевичу Ерофееву недолгую, но насыщенную яркими событиями жизнь – событиями, которым суждено было стать вехами нашей общей большой истории. Он похоронен в Новой Ладоге, недалеко от храма во имя св. Николая – покровителя моряков и рыбаков, и это тоже, наверное, имеет сокровенный смысл.

До недавнего времени на могиле Ивана Дмитриевича возвышалась железная пирамидка со звездой – такие ставили после войны по всей нашей стране. В 2005 году сотрудники Новоладожского музея обратились к руководству СЗРП с просьбой установить новый памятник. И в канун 60-летия Великой Победы на новой памятной стеле было увековечено имя легендарного капитана. Отсюда, с крутого берега Волхова, хорошо виден рейд, где 11 сентября 1941 года по команде капитана И.Д. Ерофеева был поднят якорь, и «Орёл» взял курс на зов помощи блокадного Ленинграда.

Какова же дальнейшая судьба самого буксира? Владимир Ильич Курицын, свирицкий краевед, поведал мне, что в начале 1950-х годов на «Орле» плавал Николай Алексеевич Ермилов. Ермилов рассказывал, что в 1951 году его призвали в армию, а когда демобилизовался в 1954 году, то «Орла» в Свирицком порту уже не было, видимо, отправили его на слом в Подпорожье. Обидно…

1 Ерофеев Иван Дмитриевич умер 6 декабря 1949 г. в Чудновской больнице Ленинграда, не пережив операции на желудке, язву которого он во время войны не лечил, из-за чего она со временем переродилась, вызвав тяжелое онкологическое заболевание. Похоронен 12 декабря 1949 г. на городском кладбище г. Новая Ладога на берегу Волхова у стен Никольского храма XV в., находящегося на территории бывшего Николо-Медведского монастыря. – (Здесь и далее примечания исследователя Ладожской трагедии 17 сентября 1941 г. Неониллы Самухиной.)

2 Ерофеев Иван Дмитриевич родился по ст. стилю 24.02.1901 г., а по новому стилю 09.03.1901 г. Поэтому именно 9 марта 2021 г. и было отмечено 120-летие со дня его рождения. Дата рождения установлена Неониллой Самухиной на основе найденной в Центральном Государственном историческом архиве Санкт-Петербурга метрической записи о рождении (фонд № 19, опись № 127, дело № 1226, листы 20 оборот – 21), по которой мы можем узнать, что младенец Иоанн родился 24 февраля по ст. ст. 1901 г. у крестьянина Дмитрия Леонтьевича Ерофеева, выходца из деревни Ильенки Долысской волости Невельского уезда Витебской губернии, и законной его жены Анастасии Стефановны, а на следующий день, 25 февраля по ст. стилю 1901 г., он уже был крещен в Тихвинской церкви села Путилово Шлиссельбургского уезда Санкт-Петербургской губернии священником Димитрием Иоановичем Старопольским и псаломщиком Никанором Перетерским. Его крестными (восприемниками) были жительница села Путилово, крестьянская дочь девица Параскева Георгиевна Дубцова и родной брат его отца – Ерофеев Яков Леонтьевич. В настоящее время Тихвинская церковь активно восстанавливается.

3 Как показало наше дальнейшее исследование, продолженное и после написания данной статьи, в семье Ерофеевых было восемь детей: три сына – Михаил, Иван и Александр, а также пять дочерей: Елизавета, Клавдия, Мария, Валентина и Антонина, многочисленные потомки которых сейчас живут в Ленинградской области в городах Новая Ладога, Шлиссельбург, Кировск, а также в Санкт-Петербурге, в Кировске Мурманской области, в Витебске (Беларусь).

4 Как показали найденные позже метрические документы, девичья фамилия Анны Ивановны была Никитина, а не Никифорова, она была дочерью зажиточного купца в третьем поколении Ивана Михайловича Никитина, выходца из крестьян.

5 Недавно найденные документы, а именно наградной лист на Ерофеева Ивана Дмитриевича на представление его к ордену «Красная Звезда» и Приказ о награждении за спасение 200 человек с баржи № 752 во время Ладожской трагедии 17 сентября 1941 г. показывают, что этот подвиг капитана и его команды все-таки был оценен по достоинству.

6 Именно эта награда и была получена Ерофеевым И.Д. за подвиг 17 сентября 1941 г. по спасению 200 человек с баржи № 752.

7 Мы посчитали уместным привести здесь фамилии награжденных членов команды буксирного парохода «Орёл»:

Телефонный звонок Софьи Исаковны бы совершенно неожиданным. Уже много лет мы ничего о ней не знали. Она и её муж Борис Михайлович Брикман – друзья моих родителей ещё с Гражданской войны.

Теперь моей мамы уже не было в живых, а отец – тяжело болен. Поэтому на встречу с ней поехала я. У входа в метро у Финляндского вокзала я сразу узнала её – невысокую седую суховатую женщину – хотя и видела её очень давно. К Ладожскому озеру направлялась в 10 часов специальная электричка. На традиционную встречу ехали блокадники, оставшиеся в живых, военные врачи, офицеры-гидрографы, матросы, курсанты морских училищ, а также родственники и знакомые погибших. Это было 9 мая 1975 года.

За окном вагона мелькали берёзки, оттаявшая чёрная земля пестрела белыми звёздочками подснежников. Я вспоминала город перед войной, весну 1941 года. Мама взяла меня с собой к своим друзьям, жившим в коммунальной квартире большого серого дома на улице Марата, 36/38. Сын Брикманов – Володя, ученик 10-го класса 300-й школы, уделил мне всё своё внимание, так как наши мамы оживлённо разговаривали, а его дедушка в маленькой чёрной шапочке, накинув на плечи чёрное покрывало-палас, молился в своём уголке. Отец Володи ещё не пришёл тогда с работы.

Володя поразил меня добрым светом своего лица, теплотой больших чёрных глаз. Нежно и бережно открыв коробку, он показывал мне кукольный набор «для новорождённого» и рассказал, что у них в классе есть влюблённые, которые поженятся, и завтра ребята будут поздравлять их.

В том году он окончил школу. Золотых и серебряных медалей тогда ещё не было, но директор школы, чтобы как-то отметить блестящие способности Володи, вручил его родителям портрет с надписью: «Владимир Брикман – лучший выпускник 1941 года». Это было свидетельство его ума и редких способностей. Но мне открылся и неповторимый мир его чистой юной души, обаяние его личности.

Потом, видя, что я скучаю, он взял меня за руку и повёл на улицу. Он остановился у кинотеатра, но… фильм был неподходящий. По Невскому на трамвае мы доехали до Адмиралтейства, затем через мост мимо памятников и каналов. Одиннадцатилетняя девочка из маленького южного города, я словно попала в волшебную сказку. Белых ночей ещё не было, но сумерки стояли долго, и заря мягко окрашивала тёплыми тонами зеркало невских вод, где отражались ряды стройных домов, мосты и дворцы.

Я увидела Исаакиевский собор и устремлённого вдаль Медного всадника. Площадь вокруг него была вымощена торцами – шестигранными деревянными кубиками, пропитанными какой-то смолой. Ходить по ним было мягко и приятно. Всё вокруг было необычным и новым… А у мечети виднелся дом, в котором мне суждено будет прожить потом 60 лет…

Володя в немногих словах сумел передать главное обо всём, что я видела и открыл мне удивительную историю своего необыкновенного города, своеобразие его парадного центра и прелесть старинных особняков вдоль каналов.

Осенью узнала, что Володя поступил в Высшее военно-морское гидрографическое училище. Началась война. Курсанты сначала рыли окопы, а затем грузили на вокзале вещи начальства в вагон, уезжавший в тыл. А тысячи людей не могли уехать из-за нехватки вагонов. Я помню, что наша семья целую неделю сидела в пакгаузе на вокзале в ожидании, когда наконец, кто-то «выбил» несколько вагонов-теплушек для перевозки скота.

Телефонов-автоматов тогда не было, и Володя писал маме: «Каждый день грузим вещи начальников», «Когда же, наконец, я посажу в поезд вас и успокоюсь?..» Этого он не дождался. 17 сентября 1941 года на Ладоге был шторм, но несмотря на это, людей, в том числе курсантов 1-го курса училища, где учился Володя, загнали на баржу, заведомо негодную для перевозки такого количества человек. Люди стояли вплотную, а снизу поднималась вода, которая стала проникать в трюм, едва баржа отошла от берега. На Ладоге бушевал шторм.

О том, что случилось дальше, о трагедии гибели молодых людей, женщин и детей, не раз уже писали…

Родители Володи пережили блокаду. Желание увидеть сына поддерживало их всю войну. Узнав о гибели сына, его отец вскоре умер. А Софья Исаковна все свои силы отдала созданию памятника «Ладожский курган», вместе с другими матерями, следопытами Вагановской школы. Ей хотелось иметь место на земле, могилу, хотя бы с именем сына.

И вот в 1975 году на братской могиле появились мраморные плиты с именами погибших. В холодные коварные воды Ладоги опустили венок и букеты.

Мы стояли на берегу и Софья Исаковна показала мне фотографию Володи в курсантской форме, но не подарила её. Чувствуя, что её уже ничто не удерживает на этом свете, она попросила меня бывать на могиле, не забывать Володю. Софья Исаковна умерла в следующем году…

Каждый год 9 мая я ездила на Ладогу, пока хватало сил. Осенью бывать там не хотелось, так не подходили мрачные чувства и мысли к светлому образу Володи. В поезде, по дороге на Ладогу, я видела, что люди сдерживают радостные чувства, хотя играл баян и балагурил матрос в тельняшке и в сдвинутой набекрень бескозырке, из-под которой выбивался совершенно седой чуб. Хотелось сказать: радуйтесь от души, ведь люди отдали жизнь за вас, за вашу радость и счастье, за эту мирную, цветущую весну.

Почти каждый раз, бывая на Ладоге, я встречала пару, мужчину и женщину, и по тому как они спускали цветы на плиту с именем Володи, я поняла, что это те самые школьники 1941 года, которых тоже тронул огонь его души и соединил на всю жизнь. И я не ошиблась – это были они.

Сейчас в нашем городе много безликих невыразительных памятников, но самый верный – это памятник, который мы можем выстроить в нашем сердце.

…А мне было явлено чудо. Через несколько лет после смерти Софьи Исаковны в далёком от Володиного дома фотоателье, я увидела ту самую фотографию, которую показывала мне его мать… И теперь я храню его портрет, и его образ – свет его души – в своём сердце.