30.03.2021
30 МАРТА – ДЕНЬ ПАМЯТИ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО
ДОМ, В КОТОРОМ ТЫ ЖИВЁШЬ
Виктор Викторыч Конецкий,
дорогой наш капитан,
дом писательский стал чтецким,
как без музыки баян, –
пуст писательский «монблан»:
старый классик жил последним
и теперь меж этажей
только топот малолетних
неписательских детей…
Нету книг – нужна ль бумага
в цифровые времена?
Сл
ова «русскаго жив
аго» –
медный грош теперь цена,
нет профессии «писатель»,
книгу пишет каждый «сам»:
сам-писатель, сам-издатель –
не текло бы по усам.
То английский, то немецкий
в стенах дома зазвучал…
Виктор Викторыч Конецкий –
сл
ова полный адмирал,
сквозняки свистят над миром,
пр
обил вроде грустный час,
но – жива ваша квартира,
всё в ней живо, как при Вас!
Анатолий Домашёв. «Письмо Конецкому»
ПЁТР ИЛЬИНСКИЙ
КАПИТАНСКИЙ МОСТИК
(не только воспоминания)
Всё надо излагать хронологически, иначе не получится. Тогда первыми всплывают две пачки жевательной резинки: одна стандартная, из пятка прямоугольных пластинок, завёрнутых в мягкую фольгу, а другая – закупоренная, наподобие пилюль, каждая подушечка в отдельном гнезде (они были ароматные, эти подушечки!), их было труднее хранить, сложнее выковыривать и невозможно разделить на части, но, как уже сказано выше, это были подушечки, роскошь неслыханная!
Возраст мой – пять или шесть. Скорее всего, пять. Жевательную резинку мне передаёт бабушка. Или мама? Наверно, одну бабушка, а другую мама. Что они говорят? Их привёз для меня знакомый бабушки, моряк, из загранплавания. Говорятся ли слова «капитан» или «В.В.»? Скорее всего, нет. Они появляются позже (бабушкино изобретение, которым я рискну воспользоваться). Хотя слово «капитан» было бы мне понятнее, чем «моряк загранплавания», возможно, оно и было употреблено для простоты. Капитан, знакомый бабушки. Вот так. Как у моей бабушки, редактора и литературоведа, появился знакомый моряк? Непонятно. Да, я знал, что бабушка – редактор (редактор – это тот, кто всё время читает) и даже провёл несколько часов в её кабинете в помещении журнала «Нева». Потом стало понятно – он не только моряк.
Затем появляются рассказы о соседе сверху. Их всегда излагает бабушка, дед остаётся в стороне. Постепенно слагается вместе: капитан, В.В., писатель, сосед. У писателя-капитана весёлые знакомые: бабушка держит в спальне швабру с намотанной на неё тряпкой, чтобы ночью твёрдо, но без особого ущерба для потолка, стучать верхнему, если исходящий от него шум окажется слишком хорошим подспорьем для частой бессонницы. Швабра успешно применяется: как-то ночью капитан чересчур громко включает Высоцкого, но после нескольких шваберных заходов приглушает звук. Диалог на следующий день: «Что же, Виктор Викторович, вы не могли сразу сделать магнитофон потише!» Смущённый капитан: «Ну так это Володя сам пел. Они ко мне с Далем после съёмок зашли». Думаю, что тут лёгкое преувеличение (не знаю, с чьей стороны): скорее всего, речь шла об озвучании «Плохого хорошего человека». А может, меня подводит память и сказано было не «после съёмок», а просто «с Ленфильма». Мне уже восемь лет. Или семь.
Как меня подвели к капитанскому рукопожатию, не помню. Но подвели. Поэтому затем сразу всплывает Комарово. Тяжкое лето 1980-го, куцая олимпиада, смерть Высоцкого (Даль умрёт в следующем году), в газетах нет ни слова правды, время, казалось, останавливается. И отчего-то балкон, «встань с той стороны, смотри в объектив», очень быстро проявленная фотография, и непонятный приговор бабушки, к громким словам вовсе не склонной – на её похоронах В.В. так и скажет: «Она не любила громких слов». Громких? Или всё-таки «лишних»? «Она не любила лишних слов», – да, так будет правильнее, это больше похоже на В.В. и на бабушку (потом небольшую речь скажет Александр Алексеевич Нинов, и гроб уедет, но всё это будет потом), а пока тот самый непонятный приговор: «Эта фотография войдёт в историю русской литературы».
Р.И. Файнберг, В.В. Конецкий и Пётр Ильинский.
Во-первых, я сразу заметил, что не «советской», а «русской» (мне уже пятнадцать, я многое замечаю), но нет, конечно, это было во-вторых, а во-первых, почему сразу «в историю»? Почему именно эта? Да, я уже знаю, что он отличный писать, «не чета всяким орденоносцам». Но ведь у В.В. наверняка есть ещё сотни фотографий и поинтереснее этой, балконной? Ну да, там ведь рядом с ним бабушка, уже много лет один из его первых – и доброжелательно строгих – читателей, у которой именно тогда вышла книга «Виктор Конецкий (очерк творчества)», событие важное (для её творческой жизни – чуть не самое важное), но всё-таки «история»? «Русской»? «Литературы»? Да, там ещё стою я, с той стороны, куда указали, но ведь я к тому моменту написал-то от силы десять строчек и все плохие, я только собираюсь потрясти мир своими сочинениями, и бабушка, конечно, ничего об этом не знает.
Автограф на книге, подаренной Р.И. Файнберг писателю:
«Виктор Викторович, перечитав эту книгу, я поняла, что Конецкий – писатель талантливый и даже мог бы стать художником. Очень это интересно. С Новым годом! 31-XII-1980. Р.И.».
Я напишу что-то относительно приличное ещё лет через пятнадцать, а то и двадцать, а то и вовсе не напишу, но точно через семнадцать лет (в этой дате я уверен), капитан, уже чаще лежащий, нежели сидящий, спросит меня: «Ну и как? Получается что-нибудь? – и тут же добавит: – У меня никогда не выходили женские образы, прямо беда». У меня тоже не выходят женские образы, но я ещё об этом не знаю, как не вполне знаю и то, что писатели бывают очень разные и делятся не по жанрам и не по предметам, ими избираемым, а по гораздо более простым параметрам.
В.В., капитан, дядя Витя, Виктор Викторович Конецкий оказался счастливым писателем: его много публиковали при жизни, его много читали, в каком-то смысле его творческая деятельность постоянно опровергала суждения о том, что «всё погибло» и «ничего хорошего не печатают», его отдельное от всех лагерей стояние доказывало наличие серьёзной и доступной простому смертному литературы в тяжёлый, цензурно-убийственный период конца 70-х – середины 80-х, время бесконечного заката империи. Конецкий не был писателем политическим или намеренно аполитичным, он был просто хорошим писателем, который спорил с системой, со временем, с собой и Северным морем, только не посредством громкой фразы, выпирающей из якобы художественного текста, а самим этим текстом. Да, ему в какой-то степени повезло, что его дар, его творческий метод казался тогдашней системе относительно неопасным, его меньше других не печатали или выбрасывали из планов (выбрасывали тоже, но, как правило, за поступки, а не за произведения – многие ли могут этим похвастать?).
В первой половине 1980-х я учился в московском университете, на кафедре вирусологии, даже в самых фантастических мыслях не предполагая того, насколько нужны миру (и к тому же знамениты – не меньше известных писателей) станут некоторые её выпускники примерно через сорок лет. И вдруг выяснил, что В.В. действительно знают читатели – и совершенно не морские, и даже не люди его поколения, а мои ровесники (и не только мужчины, но и дамы – вот как!). Решив выпросить для одной из этих милых дам вышедший как раз двухтомник (доставленные из центрального издательства коробки временно хранились у нас дома), я как бы вскользь упомянул при ближайшем визите В.В. (меня уже звали к столу как взрослого и разрешали вести дозволенные речи), что мои собратья на храму знаний очень даже чтут одного ленинградского автора… «Студенты московского университета… – задумчиво и ни к кому не обращаясь, проговорила мама, – не об этой ли аудитории испокон веков мечтали русские писатели?» Капитан не спорил.
Мать Петра Ильинского Нина Борисовна (в центре) в гостях у Конецких. 1997 год.
Искомый двухтомник был получен (с дарственной надписью), торжественно преподнесён, быть может, до сих пор где-то хранится (и даже читается). И сказав это, так хочется отделаться от навязчивой в последнее время мысли, признака скорой старости: дескать, мы – последнее поколение, заставшее время книги, видевшее настоящих писателей. Кто наследует нам? И наследует ли?
Но повернём это так, не вдаваясь в сентенции о недоказуемом: мы – дети второй половины ХХ века – действительно читаем и сегодня, с охотой и большим разбором. И Конецкий, как легко выясняется, востребован нами по-прежнему, в совсем другую эпоху, отказавшуюся от многого, что было незыблемым, и бесчисленных культурных персонажей, когда-то казавшихся значимыми. Этот первый барьер: от своего поколения к следующему – недоступный для большинства обыкновенных достойных писателей, капитан несомненно прошёл. Так сказать, навёл мост к ближайшим потомкам, не сходя с капитанского мостика. И кажется уже, что прошёл и следующий, самый главный барьер: к тем поколениям, которые не могут помнить его самого и его время, но могут лишь узнавать о нём через его же книги. За этой преградой уже нет ни нас, его младших современников, ни счёта на поколения и столетия. Там начинается вечное плавание. Мечта каждого писателя – стать чем-то вроде летучего голландца. Хотя аварийно-спасательная служба Северного флота выглядит немного предпочтительнее.
Март 2021 года
О НАШЕМ ДРУГЕ И АВТОРЕ:
Пётр Олегович Ильинский родился в 1965 году в Ленинграде в семье учёных.
Внук автора книги «Виктор Конецкий. Очерк творчества» (1980 г.) литературоведа Р.И.Файнберг и театроведа Б.О.Костелянца, соседей В.В.Конецкого по Писательскому дому. Учёный-биолог, онколог. Писатель, член Союза писателей Санкт-Петербурга. Автор нескольких десятков научных статей, многочисленных эссе на историко-культурные и политические темы, книг «Легенда о Вавилоне» (2007), «Долгий миг рождения: опыт размышления над древнерусской историей VIII – X вв.» (2017), «На самом краю леса» (2019) и других. Работает в Кембридже (США).
Картина «Крыши» Леонида Александровича Зыкова (1940–2001) – известного художника,
жителя Писательского дома на улице Ленина (Широкой).
РЕПЛИКА
Виктор Конецкий. «Букет».
Акварель, подаренная писателем семье Ильинских. 1990-е годы.
Рукой счастливого
ребёнка
Он создал эти
акварели
И долго строго возглядал…
Он душу нежную скрывал,
Чтобы заметить не успели...
Цветы как бабочки летают,
Нам дарят солнечное
лето.
Я вижу это как сегодня,
Воспоминания не тают…
Художник Людмила Богатырёва.
Вспоминая акварели В. Конецкого на Широкой улице.
Смоленск – Санкт-Петербург. 2021 год.
НАША ПАМЯТЬ
6 февраля 2021 года исполнилось 90 лет со дня рождения поэта, прозаика и переводчика Алексея Николаевича Озерова (1931–1998).
Подростком в родном Ленинграде Алексей пережил блокаду. В 1950-м он закончил Нахимовское училище, в 1956-м – Североморское ВВМУ в Архангельске.
А.Н. Озеров служил на эсминцах Черноморского флота, вспомогательных судах КЧФ, затем – штурман и капитан на гражданских судах.
В 1976 году Алексей Озеров стал членом Союза писателей СССР: его уже хорошо знали как постоянного автора газеты «Слава Севастополя» и поэтических сборников «На горизонте – весна» (1961), «По звёздам выверяя путь» (1966), «Причалу» (1975), детской сказки в стихах «Про слонёнка-боцманёнка» (1963).
Алексей Озеров издал около десяти поэтических сборников, среди них «Добрые вести» (1981), «За горизонты» (1985), «Апрельский лёд» (1986) и другие книги. В 1994 году А.Н.Озеров стал лауреатом республиканской премии им. Л.Н.Толстого.
Многие годы жизнь Алексея Николаевича была связана с любимым Севастополем. Более 20 лет А.Н. Озеров возглавлял Севастопольское литературное объединение, которое с 2003 года носит его имя.
АЛЕКСЕЙ ОЗЕРОВ
ВСТРЕЧНЫМ КУРСОМ
Виктору Конецкому
Пространство океанское
и время,
как волны,
стали солоны-горьки.
А боцман неулыбчивый –
что кремень.
Что кремни – молчаливы моряки.
Разгон волны,
простор необозримый –
уже не в радость, а наоборот.
На горизонте вдруг –
полоска дыма.
Кого навстречу
случай нам пошлёт?
Как медленно
надстройка вырастает,
загадочно белея вдалеке…
Надежда – до наивности
простая.
Мечта – о пароходе-земляке.
И вот свершилось!
На высоком штоке
алеющий Отчизны светом флаг
несёт навстречу
транспорт крутобокий –
наш океанский родич и земляк.
И вроде стала
палуба не зыбкой
под натиском
въерошенной волны.
И озаряет боцмана улыбка.
И обретают слово молчуны.
Коллаж Ирины Рудневой – дочери однокашника В.В. Конецкого по Ленинградскому военно-морскому подготовительному училищу, ветерана ВМФ
Александра Петровича Раллева (1929–2021).
СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ В.В. КОНЕЦКОМУ, ЕГО УШЕДШИМ ДРУЗЬЯМ И ОДНОКАШНИКАМ, ДОСТОЙНО РАЗДЕЛИВШИМ СВОЮ ЖИЗНЬ С ФЛОТОМ.