О комсомоле сказано и написано не меньше, чем о христианстве. Ныне, когда один за другим уходят из жизни комсомольцы моего поколения, показалось уместным рассказать об одном из них. Пусть одном из сотен тысяч, но – моем друге и соратнике и на фоне той жизни, что выпала нам.

Мы встретились где-то в октябре – ноябре 1951 года. Это произошло в 25-й Краснознаменной дивизии торпедных катеров Тихоокеанского флота. В ней мы оказались после призыва на военную службу и окончания специальных флотских школ. Я – школы мотористов, а он – радиометристов флота.

Мы оба угодили в заново создаваемый дивизион с боевым почетным званием «Сахалинский»: в годы войны он успешно воевал с японцами, а после из-за полного износа техники его списали. Но в 1951-м его создавали заново. Однако поместили дивизион в бухте Большой Улисс с базой на побережье полуострова Назимова под Владивостоком. Новые, вполне тогда современные катера были изготовлены в Ленинграде и доставлены на Дальний Восток.

Дивизион – это девять торпедных катеров с внутренним строением из трех звеньев, по три катера в каждом звене. Катера не имели имен и на бортах носили свои номера: от 1201 и до 1209. Мы оба угодили в третье звено: я мотористом на головной катер звена – 1207, а мой друг радиометристом на концевой звена и дивизиона – 1209.

Соединило нас великолепное русское понятие, особо ценимое в такой дали – земляки. Мы оба оказались чкаловскими (так тогда называлось Оренбуржье). Я из Бузулука, а он из областного центра. Вместе с ним были еще двое чкаловцев: радиометрист Володя Лобзенко и моторист Андрей Кобелев.

Землячество связало нас крепко. Каждый из нас служил на своем катере, но за его пределами мы были как братья (помните, у Киплинга: «Бывает друг, сказал Соломон, Который больше чем брат»).

Последнему катеру нового дивизиона не везло с комплектацией команды и командирами. Когда, наконец, во второй половине нашей первой флотской кампании (1952 г.) ее укомплектовали, пришел молодой, только из училища командир.

…В очередном учебном выходе дивизиона в море командир капитан II ранга Иван Борисович Антонов решил идти на последнем катере. Героический участник войны на Северном флоте (говорят, Героя ему не дали из-за острого языка) был отличным командиром – учителем! Он перевел концевой катер во главу строя, и девятка катеров ушла в море. Конечно, все учебные действия были плановые и заведомо проработаны с командирами катеров. Все прошло благополучно. Однако на обратном пути море и берега покрылись туманом. Да таким густо озверелым, что на вытянутой руке не видно ладони. А во главе каравана кораблей молодой еще не обученный командир и такая же команда.

Командир дивизиона с мостика управления кораблем спустился на три ступеньки в рубку радиометриста.

– Как тебя зовут?

– Гена Шорохов…

– Можешь показать на карте, где мы?

Гена, уступил комдиву свое кресло, на крохотном экране показал и назвал все акватории и их берега. Потом это повторил на большой карте и показал, где сейчас в тумане «ползет» дивизион. Комдив был приятно удивлен. Его молодые командиры катеров еще уступали матросу-мальчишке. Молодой матросик профессионально владел своей квалификацией.

Многие из нас дорожили службой в ВМФ и отдавали все силы и личное время на освоение флотской специальностью. Гена был ладно, по-спортивному сложен, с прекрасным лицом и аккуратен в быту.

Чкаловская вертикаль Разбойника. 1954 год.

Однако впереди нас ждало еще одно сложное испытание. На входе в пролив Босфор Восточный есть самое узкое место между материком и островом Русский. Сейчас по этой линии воздвигнут вантовой мост. В этом месте, поперек пролива, стояла заградительная сеть из полуметровых тросовых колец. Верх ее над водой держался на поплавках, и простиралась она до дна. Ни подводным, ни надводным судам ее не одолеть. Однако сеть имела ворота. Их свободный конец держался на громадном поплавке. Дежурный корабль морских пограничников буксиром переводил поплавок в «открыто-закрыто». Так вот, в густом тумане молоденький радиометрист и многоопытный комдив успешно провели всю девятку кораблей. Конечно, комдив перед строем наградил матроса как мог…

Флотская служба – сплошная учеба. Дважды в кампанию строгий экзамен «на допуск к плаванию». Видно это побудило меня продолжить учебу в средней школе. (В свое время меня призвали из восьмого класса школы рабочей молодежи.) Подговорил земляков и комдив дал нам «добро». Школа была на окраине Владивостока, в 8-9 километрах от нашей базы. В школу можно было ехать автобусом, ночью назад – только пешком. Ребят в 9-й класс взяли безропотно, а мне в 8-й отказали. Класс переполнен, и директор предложил самому в этом убедиться. Класс оказался на половину матросский, и староста – матрос, приветливо встретивший меня, предложил надуть директора школы. Он внесет меня в журнал на все предметы, кроме физики, ее ведет сам директор (тут я должен сам извертеться). И началась учеба… Когда директор впервые увидел меня на уроке – промолчал. Он служил на флоте и знал матросскую спайку. А я физику «грыз» и днем и ночью, и на отдыхе, и в море, и даже в строю. Она была вся на карточках в моем нагрудном кармане. Однажды никто в классе не выполнил домашнее задание по физике. И директор по моим очумелым глазам что-то понял и спросил:

– А ты выполнил?

– Да…

– Иди к доске.

И после этого приказал внести в журнал мою фамилию….

Однако учиться на берегу и служить в плавсоставе невозможно. Мы дружно отказались от учебы.

Неожиданно наш дивизион перевели в глухую бухту Разбойник. Это в пятидесяти милях от Владивостока. Позже мы узнали, что все корабли дивизиона советское правительство передало Северной Корее. Очевидно, подготовку к передаче решили спрятать от глаз шпионов.

В это же время комсорга дивизиона лейтенанта Ломова отправили куда-то на учебу. И начальство выбрало комсоргом меня. Конечно, формально, после голосования на комсомольском бюро. А я тут же навязал бюро своим заместителем Гену Шорохова. И мы, оставаясь на своих служебных местах, яростно взялись за комсомольскую работу. Нас уже хорошо знали, особенно Генку: мы служили флоту, как верующие Богу.

Особую сложность составляла организация культурного досуга. Кроме старых кинолент в клубе – ничего. Увольнение во Владивосток – бессмысленно: все время съедала дорога – три километра пешком и далее двумя пригородными поездами.

Однажды наши политработники надумали устроить экскурсию на соседний остров Путятин. Это через пролив Стрелок, полчаса хода на торпедном катере. На острове было два интересных, но нам не знакомых предприятия: зверосовхоз и рыбный заводик. Зверосовхоз выращивал красавиц лисичек, а на свободном выгуле были пятнистые (пантовые) олени, не знавшие боязни человека. Я бывал на острове и восхищался лисичками, пока не понял, что эту природную красоту растят для шкуродерства…

Руководил экскурсией замполит командира бригады. Я не знаю, как отбирали экскурсантов из всей бригады, но когда завершилось знакомство со зверосовхозом и мы организованно перешли к рыбному заводику, случилось неожиданное.

На обработке рыбы работали женщины, свезенные туда со всей страны. В основном молодые. И когда они увидели толпу молодых мужчин в привлекательной форме, они побросали работу и кинулись к матросам. А мы тоже обрадовались (в Разбойнике ни одного гражданского лица).

В магазине острова на полках – плахи ржаного сухого хлеба и ряды бутылок спирта. И больше ничего. Даже «Завтрака туриста»… Дамы подцепили парней, и повели в свой барак. Замполит понял, что сейчас его матросиков напоят магазинной отравой, и кинулся к нам, комсоргам. Мы с Геной были уже наготове, а вместе с нами насколько близких друзей. Мы бросились в барак. Там у каждой дамы была койка, огороженная занавесками. Гена громовым голосом скомандовал: «Все на катер!». Все ребята знали, что остров не имеет транспортной связи с материком. И все знали Гену: еще мгновение-другое, и он сорвет все занавески, обнажив бытие за ними.

Парни уныло выходили, отворачивая от нас взгляды, а дамы визжали и вопили…

В Разбойнике повторилась наша неудача с личным образованием. Командир бригады пошел нам навстречу: чтобы не огибать пешком бухту, а это около 20 километров до поселка Дунай и школы, он приказал дежурному по пирсу на шлюпке перевозить нас через узкую горловину входа в бухту (туда пешего хода около трех километров), потом возвращать на свой берег. Однажды дежурный прикорнул на посту, а мы надрывались в крике. Когда он, наконец, пригреб за нами, его чуть не утопили. Спас его Гена.

…Завершилась долгая и нудная подготовка кораблей к передаче за границу. Нас приветствовали адмиралы из штаба флота. Пожелали нам успешного плавания и передачи. Мы ушли в свой последний поход.

У порта Юки нас встретил «большой охотник» и провел между корейских минных полей. Позже, он же провел нас в порт Расин, где и состоялась передача. Неделя передачи ознаменовалась диким ураганом над Японией, зацепив и Корею. С прямой угрозой и нашим жизням.

Нас, командиров катеров и мотористов, обязали на чахлых шлюпках с такими же гребцами, добирается к уже чужим катерам, стоявших на «бочках». Командир взял управление и заменил корейцев на своих матросов. Мы, двое, гребцы лучшей шлюпки (я уже ее старшина) сели загребными. Победители всех гонок дивизии победили свою гибель…

Однажды в реанимации самарского кардиоцентра я вспоминал, что за годы службы во флоте четыре раза стоял «на краю» и каждый раз – жалобное письмо родителям…

Однако корабли мы сдали, в строю на баке пережили замену советского флага на корейский, сошли с родных бортов на чужой берег. Многие, в том числе и я, утирали слезы.

(вручена мне на последнем году службы). 1955 год.

Вечером нам дали концерт – от корейского железнодорожного театра. Пели наши песни на русском и корейском языках. Потом закатили банкет для всех русских моряков и старших офицеров корейской армии. Нас предупредили, что на банкет придут артистки. Мы с Геной переглянулись и за столом оставили одно свободное место. А когда лишь только появились артисточки, Гена кинулся к порогу и привел самую красивую из них. В стилизованном железнодорожном наряде это была куколка. Живых таких не бывает. Гена угостил ее шоколадом из нашего бортпайка, а она ничего даже не приблизила со стола к своим чудесным губам. Мы пили за ее здоровье воняющую болотом корейскую водку «Сури», а когда раздалась команда к выходу, она молча встала и ушла. Мы дружно смеялись над нашим «корейским флиртом».

Увозили нас из Кореи поездом в дряхлых вагонах. Над перроном висело слово «БРАТ», освоенное корейцами. На дорогу каждой команде дали ящики с московской колбасой и ветчиной, яблоками, сигаретами. На советской границе ее рьяные служители обобрали нас, оставив на брата лишь по паре яблок и пачке сигарет.

...Половина дивизиона были моими ровесниками, и у нас завершался пятилетний срок службы. В декабре нас погрузили в грузовые вагоны и отправили в зиму Приморья, Забайкалья, Сибири, Урала и далее с буржуйкой – без топлива, без воды, без туалета и почти без еды. Иного, видно, мы за пять лет службы не заслужили. В Омске мы с другом оставили эшелон, простояли ночь в очереди к кассе, взяли билеты. Когда оказались в тепле вагона сутки продрыхли, к удивлению попутчиков.

…Свои жизни, а это после личного 25-летия, каждый строил тогда по-своему: образование (школьное – высшее) и специальность, любимая женщина и семья, успехи и, увы, огорчения. Когда я бывал в Оренбурге, мы всегда встречались с Геной, он познакомил меня с семьей. Геннадий руководил каким-то строительством, и когда ему нужно было в Куйбышев, то на служебной «Волге» он заезжал ко мне.

Однажды, я уже был доцентом инженерного факультета института, показал ему лабораторию кафедры. Он возмутился ее дряхлым, разбитым асфальтовым полом и пообещал прислать мраморную крошку. Через пару недель громадный КРАЗ с прицепом вывалил у наших ворот свой груз. Институт, конечно, оплатил, но тогда деньги не имели веса. Главным было – «ДОСТАТЬ!». А тот пол блестит до сих пор уже около пятидесяти лет, под колесами тракторов и автомобилей.

Я утверждаю: комсомол и его комсомольцы были фундаментом всех преобразований той нашей страны. Комсомол перекрывал собой все национальные особенности и вероисповедования. Это было братство молодежи всех народов страны. Во всей своей тысячелетней истории Россия и мир такого и не знали.

Так может, стоит все-таки оглянуться назад?..