Виктор Курочкин (в центре) с друзьями. 1945 год.

«…С фотографии Виктора Курочкина, сделанной сразу после войны, на нас смотрит широко распахнутыми глазами по виду мальчишка, лицо которого словно подсвечивается браво висящими на груди медалями и орденами, – писал Павел Басинский («Орден Виктора Курочкина»). – Глядя на нее, нельзя поверить, что перед нами боевой офицер, командир самоходной установки, не раз смотревший в глаза смерти… Вот чего нельзя найти в этих глазах, как ни старайся, как ни вглядывайся – печати смерти! И понимаешь, отчего этих деревенских пацанов не могла победить самая умная и жестокая военная машина в истории человечества»…

Виктор Александрович Курочкин родился 23 ноября (по официальным документам – 23 декабря) 1923 года. Блокадник. Фронтовик. Гвардии лейтенант. Русский писатель.

«Виктор Курочкин – гениальный русский писатель, – говорит Павел Басинский. – Под гениальностью я имею в виду, конечно, не масштаб творческой личности, но пушкинское понимание гения. Это отсутствие нарочитости, мучительности, то есть “декаданса” в широком смысле. Проза Курочкина тиха и беззлобна. Чиста, как родниковая вода, в которой даже самый опытный химик не обнаружит посторонних элементов. Казалось бы, незначительная деталь: он не использовал кавычки, полагая, что они унижают слово, выражают недоверие его собственному внутреннему смыслу. Вообще, всякое насилие над словом было ему чуждо. Он был органичен. Разбирать его прозу все равно, что анализировать… осенний лес».

19 ноября в Библиотеке им. М. Зощенко в Сестрорецке состоялся вечер «Война и жизнь Виктора Курочкина». Читатели Виктора Курочкина, друзья инициаторов встречи – Морского литературно-художественного фонда имени Виктора Конецкого и поэтического клуба «Лукоморье», собрались вспомнить книги писателя.

Ведущий вечера поэт Михаил Балашов читал отрывки из повести Виктора Курочкина «На войне как на войне», поразившие его поэтической чистотой русского языка.

Татьяна Акулова-Конецкая рассказала о творческом пути писателя-фронтовика, вхождении Виктора Курочкина в литературу и дружбе с Виктором Конецким, прототипах повести Курочкина «На войне как на войне» – лейтенанта Сани Малешкина и сержанта-наводчика Михаила Домешека – Иване Степановиче Кошелкине (1923–1945) и Михаиле Леонтьевиче (Львовиче) Дамешеке (1922–1976); показаны отрывки из кинофильмов, снятых по произведениям Виктора Курочкина – «Ссора в Лукашах» (режиссёр Максим Руф, 1959 г.), «На войне как на войне» (режиссёр Виктор Трегубович, 1968 г.); представлены фотографии из семейных архивов, книги с автографами писателей Виктора Курочкина и Виктора Конецкого.

Нами были подобраны стихи о войне и общей памяти о ней поэтов Александра Яшина, Глеба Горбовского и тверского земляка В. Курочкина Николая Тряпкина, прочитать которые было доверено читателям библиотеки – и они прозвучали в душевном прочувствованном исполнении Анатолия Анатольевича Мищенко (историк, зам. директора школы № 541) и Галины Георгиевны Солнцевой, а Алла Васильевна Николаева поделилась личным опытом поисковой работы по сбору сведений о танкистах Великой Отечественной войны, истории собственной семьи.

Модератор встречи – Юлия Ивановна Заглубоцкая (зав. отделом развития библиотек Курортного района Санкт-Петербурга).

Курочкин – один из самых значительных русских писателей второй половины ХХ века. Признание это не несёт в себе и тени посмертного преувеличения. При жизни Курочкин был не очень известен и заметен. Он никогда не был гоним, выходили его книги довольно большими тиражами, но если воспользоваться словами Пушкина, написанными совсем по другому поводу, жил писатель-фронтовик в «благородной и скромной полуизвестности». Кроме небольшого круга ленинградских писателей, в 60–70-е годы его почти никто не знал. Всё это чрезвычайно странно. Прежде всего потому, что Курочкин – дитя немыслимо огромной пушкинской стихии. Он ведь просто не очень законный, но сын Петруши Гринёва и его невесты, капитанской дочки. Сын по всем главнейшим статьям. Вряд ли поэтому его не очень-то слышали и слушали при жизни. Отсюда сторонность его в делах и началах словесно-литературных. Верно, во второй половине 60-х годов его прославил без труб и барабанов, без премий и официальных величаний превосходный фильм Виктора Трегубовича «На войне как на войне». Курочкин был соавтором сценария, написанного по его одноимённой повести. И какая редкость – в фильме нет даже дальнего отблеска фальши. Всё естественно и живо. Среди многого удачного в этой работе триумфом стало актёрское исполнение экипажа самоходной пушки. Актёры были потрясающим квартетом, где много значил каждый исполнитель, а ансамбль покорил и будет покорять зрителей. Это Михаил Кононов, Олег Борисов, Виктор Павлов, Фёдор Одиноков. И у фильма, и у этой четвёрки – неслыханное обаяние. Это русские люди в полный рост, причём в атмосфере исключительной правдивости. Благодаря фильму второе рождение обрела песня времён войны «Моторы пламенем пылают…». Русский люд пел её на праздниках и похоронах. Жаль лишь, что военно-политические инстанции заставили режиссёра сделать финал более оптимистическим: главный герой повести Саня Малешкин погибает, а в фильме он остаётся жив.

Даже в нашей великой и святой литературе мало таких неотвратимых строк: «Экипаж Малешкина сидел в машине и ужинал. Мина разорвалась под пушкой самоходки. Осколок влетел в приоткрытый люк механика-водителя, обжёг Щербаку ухо и как бритвой раскроил Малешкину горло. Саня часто-часто замигал и уронил на грудь голову.

– Лейтенант! – не своим голосом закричал ефрейтор Бянкин и поднял командиру голову. Саня задёргался, захрипел и открыл глаза. А закрыть их уже не хватило жизни…» Но хватило для бессмертия.

Дни и ночи войны страшны, но повесть вызвала у тех, кто что-то понимает в своём и чужих сердцах, восхищение и восторг. То был безусловный шедевр, да он таким и останется на долгие-долгие годы. Но тогда, за редчайшим исключением, оценки на страницах различных изданий были снисходительны, ироничны и плоски. Указывали на поверхностность, неуместную шутливость и бойкость. Этакие, мол, «скоморохи на войне». Прозвучало по частным поводам и другое мнение – «восхищённое». Оно принадлежало замечательным людям, писателям и в большинстве своём фронтовикам. Вот слова Фёдора Абрамова, который радел за Курочкина: «наивный, святой мальчик», «война увидена таким чистым, мальчишеским непорочным взглядом», «Саня Малешкин – открытие в литературе». Или из письма Александра Яшина, достойного человека и писателя: «С моей точки зрения, Ваша книга станет в ряд лучших художественных произведений мировой литературы о войне, о человеке на войне… К тому же это очень русская книга. Читал я Вашу книгу и ликовал, и смеялся, и вытирал слёзы. Всё действительно тонко, достоверно, изящно, умно. И всё – своё, Ваше, я не почувствовал никаких влияний. А это очень дорого. Саня Малешкин имеет лишь одного предшественника – Петю Ростова…» А сколь точно заметил Вадим Кожинов: «Оттеснена куда-то в загон повесть В. Курочкина «На войне как на войне», которая, на мой взгляд, является одним из лучших произведений о минувшей войне. Это самобытное изображение войны, с поразительной убедительностью раскрывающее, почему мы победили в этой войне».

Мне часто вспоминается возникший в стенах Литературного института особый нежный «культ» Курочкина. На протяжении нескольких лет мы разбирали со студентами на семинарах работы его, и как-то естественно, непредречённо , возникало имя Пушкина и то, что создатель нашего светского Евангелия сотворил в своей прозе – в «Капитанской дочке», в «Повестях Белкина», в «Путешествии в Арзрум». Молодые литераторы, восхищаясь Курочкиным, как пароль приводили фразу Пушкина: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей…» Среди них были и ныне известные авторы – Сергей Федякин и Павел Басинский. Их писания и дела приближали Курочкина к читателю. Здесь уместно вспомнить и тверских подвижников, которые гордились тем, что Курочкин был их родным, корневым человеком, и словом и делом обращали внимание на выдающегося земляка. Среди них известный писатель и издатель Михаил Петров и фанатически преданный памяти Курочкина литератор и педагог Сергей Панфёров. Лет двадцать назад он со своими студентами снял тонкий, пусть и любительский, фильм о родине Курочкина – деревне Кушниково Старицкого района Тверской области, о доме его семьи. Эти края сказочны и красотой – там быстрая Волга легко несётся почти в каньоне, – и зримыми и незримыми следами родившихся и живших там замечательных людей: адмирала Владимира Корнилова, поэта Николая Тряпкина и, конечно же, Пушкина (деревни Берново и Малинники). Да и всё пространство пронизано присутствием этого человека.

Припоминаются мне и разговоры о Курочкине с Виктором Конецким, Глебом Горышиным. Они оба писали о нём. Помню я и радость выдающегося режиссёра и театрального педагога Михаила Буткевича, когда на его вопрос я ответил, что знаю и люблю Курочкина. Буткевич весь светился, что рядом с ним встречаются, пусть редко, люди, которые понимают, кто есть Виктор Курочкин. Буткевич называл писателя без всякой аффектации и преувеличений «гением, тихим и незаметным» , говорил о Курочкине с влюблённостью. Он познакомился с ним, когда шла работа над постановкой его пьесы «Сердце девичье затуманилось» в одном из московских театров. Буткевич был ассистентом режиссёра-постановщика Бориса Равенских. На репетиции несколько раз заходил автор. И Буткевич с расточительностью великолепного актёра рассказывал и рассказывал об этом.

Курочкин прожил обычно-необычную жизнь. Вот начало его последней незавершённой повести «Железный дождь». Это ритмический и интонационный шедевр, каждое слово в котором проходит испытание весом и мерой: «По распределению я попал в районный городок С. Поехал туда с самыми радужными надеждами. С. – крохотный городишко в окружении болот, озёр и сереньких деревень. Природа там и сейчас по-русски трогательная, климат сырой, а жизнь, как и везде, обычная».

Жизнь Виктора Александровича Курочкина, «как и везде, обычная» , сложилась так. Это совсем короткое перечисление. Родился он в 1923 году в деревне Кушниково, рос в крестьянской семье, с 1930 по 1941 год они жили в Павловске. Отец – управдом, мать – рабочая. Можно догадаться о переездах семьи, памятуя о 30-м годе. К началу войны он окончил девять классов средней школы. Затем бегство из Павловска в Ленинград. Работал вместе с отцом на заводе, обтачивал снаряды. В 42-м умерли от голода отец и бабушка. «Я остался один», – вспоминал писатель. В апреле 1942-го он в тяжёлом состоянии был эвакуирован через Ладогу в Ульяновскую область. Сразу попал в больницу, где долго отлёживался. С июня Виктор Курочкин – курсант Ульяновского танкового училища. С марта 43-го – в самоходной артиллерии. Он освобождал левобережную Украину, форсировал Днепр, был командиром самоходной артиллерийской установки. Не раз ранен. Конец вой­ны встретил в Польше. С 1943 по 1945 год был награждён орденами Отечественной вой­ны I и II степени, орденом Красной Звезды, медалями с очень хорошими названиями: «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией». В 1946 году он покинул армию, приехал в Павловск. И кем он только не работал! В 1949 году окончил юридическую школу в Ленинграде и стал судьёй в посёлке Уторгош Новгородской области. В 1952-м вернулся в Павловск и затем работал в газетах Павловска и Пушкино, корреспондентом ленинградской «Смены» и «Ленинградской правды». В 50-е годы начал печатать первые прозаические вещи. В 1959 году заочно окончил Литературный институт им. Горького. Я смотрел его дело из институтского архива. Бумага бедненькая, бедненькие фиолетовые чернила, а в тоне – уважительность и стыдливость, опрятность. Я расспрашивал стариков-ветеранов института о Курочкине. Отвечали: «Да, что-то помним», но ничего существенного сказать не могли.

В 1968 году он был жестоко избит в милиции, перенёс инфаркт и инсульт и тяжело болел до самой смерти. Вот слова Фёдора Абрамова: «Он умер как солдат. Жил солдатом и умер солдатом». Это произошло 10 ноября 1976 года. Похоронен гениальный русский художник слова на Комаровском кладбище.

Когда-то, в 60-е годы, немецкий философ Мартин Хайдеггер писал: «Подлинное, дельное истолкование искусства дарует нам сам художник – совершенством своего творения, заключённого в малый круг простоты». Святые слова. Хайдеггер связывает с «малым кругом простоты» то, что он называет «сиянием истинного». Это, несомненно, родовая черта и оправдание всякой подлинности, в том числе и подлинности Виктора Курочкина.

В последние годы жизни Виктора Курочкина мало у кого возникали намерения не просто должным образом похвалить, но сказать, по существу, правду, что писатель не просто «один из», а совсем другое. И даже сейчас в изредка появляющихся заметках о Курочкине людей, которые понимали и понимают масштаб сделанного писателем, всегда заметна боязнь «высшего звука», а при всех указаниях на глубинную связь с повествовательным искусством Пушкина сразу же следуют оговорки: да, да, да, но, но, но… Конечно, мол, Курочкин замечательно талантлив, но он, разумеется, не гений, а сравнение его с Пушкиным-прозаиком в известном смысле некорректно.

Не хочу ни с кем спорить, но большая часть того, что написано Курочкиным, – рассказы, повесть для детей «Короткое детство», повести «Заколоченный дом», «Последняя весна», «Урод» – создания первоклассного таланта. Повесть «На войне как на войне», незавершённая вещь «Железный дождь» и существенная часть «Записок народного судьи Семёна Бузыкина» несут в себе черты и свойства естественной и гармонической гениальности, исток которой связан собственно с «пушкинским» в самом широком смысле слова. Это и магически устроенный дар, и многоликое ощущение пестроты, сложности и взаимосвязи жизненного знания, и много чего ещё. Всякий народ, всякая нация на протяжении столетий слагают некий канон художественного идеала. Это относится не только к искусству, но и к самой соорганизации жизни. Для русских, особенно после Пушкина и вместе с Пушкиным, такой стали высшая естественность и гармония. Это и отличает, скажем, повесть «На войне как на войне», от всего того, что писалось и печаталось. Так как в искусстве можно подделать даже красоту. Подделать естественность невозможно никому и никогда.

Повесть «Железный дождь» о первых месяцах войны, о её страшном начале. Она была задумана как 12 рассказов главного героя Богдана Сократилина. Она невелика, в ней только один первый рассказ Сократилина. После этого Курочкин тяжело заболел и мучительно прожил свои последние годы. Повесть – явление ошеломляющей изобразительной силы. Трагическое и смешное – всё рядом. Будь то смешная картинка, нечто анекдотическое, чудачества, или ужас и трепет боёв и мучений. Можно смело утверждать, что ничего подобного о первых месяцах войны, написанного в традициях пушкинской и лермонтовской прозы, тогда не было. И вот Курочкин сделал. В небольшой повести открывается то, что Гоголь назвал «бездной пространства» . Пространства как географического, так и метафизического порядка. Что только не происходит на страницах повести – начало службы Сократилина в Красной Армии, последние мирные месяцы на территории Литвы, первые бои, ужас немецких бомбёжек, плен, бегство на танке из плена… Всё это опутано историями, случаями, шутками, смертью и кровью. И полной потерянностью. Сократилин с товарищами пробивается к своим. Потом отступление наших к Пскову и Новгороду. Вот какой чудный фрагмент: «От Пскова до Новгорода на реках Великой, Шелони, Мшаге, Удохе (всех и не упомнишь) мосты и переправы были разрушены под руководством Богдана Сократилина. Взрывать приходилось и до прихода немцев, и после их прихода, и прямо у них на глазах, под носом. Подрывное дело опасное и даже интересное, во всяком случае, не скучное. Только душа к этому делу у Богдана не очень лежала. Ведь взрывать-то приходилось собственные мосты!» Написанное с редкой силой и напряжением, а потому больше, чем правда, – рукопашный бой с немцами на окраине Новгорода. Правдиво, картинно, с уместной улыбкой – то ли от чего-то смешного, то ли от отчаяния. «Город горел. Отсветы пожара полоскались в Волхове, и вода казалась кровавой. По золочёным куполам Софии тоже как будто стекала кровь, а на розоватых стенах собора плясали уродливые тени».

А вот в преддверии ада – отъявленные чудеса. «В 35-м меня призвали в армию и зачислили в пехоту. В районный центр на сборный пункт я прибыл во всём новом. В костюме, скроенном деревенским портным Тимохой Синицыным из новины цвета яичного желтка. На ногах были новые портянки и новые цибики, сшитые из яловых голенищ старых сапог. День был летний, солнечный, и костюм мой сиял, будто позолоченный крест. На меня глазели, как на заморское чудо». Вот такая получилась из уст Сократилина картина картин.

У многих близких Курочкину людей в памяти сохранился юный, мальчишеский облик писателя. Это присутствует в воспоминаниях.

У вещего Хлебникова есть стихотворное обращение к «Союзу молодёжи», написанное в конце Гражданской войны:

А завершается стихотворение так:

Вот так «око» Виктора Курочкина узрело и воплотило многое и далёкое.

«…Жил ради святой родины, проливал кровь на далеком Одере ради родины, любил родную литературу и родную красоту выше всего на свете и никогда 

ни за что не просил вознаграждения» 

(Виктор Конецкий «Памяти Виктора Курочкина»).