Библиотека Виктора Конецкого

«Самое загадочное для менясущество - человек нечитающий»

Морской литературно-художественный
фонд имени Виктора Конецкого

НИКОЛАЙ ЛАПЦЕВИЧ

НАШИ ЖЁНЫ

(Заметки о женщинах советского поколения)

Некоторое время назад на одном из каналов телевидения обсуждались вопросы семьи. В завязавшейся дискуссии один из экспертов – режиссер, поставивший в театре «Короля Лира» и потому, видимо, считающий себя знатоком семейных проблем, заявил: «Вы же знаете, как в нашей стране в течение восьмидесяти лет уничтожали и разваливали семью!».

И среди участников обсуждения (по возрасту наши дети и внуки) не нашлось никого, кто бы ему возразил – слова режиссера были приняты как само собой разумеющийся факт.

Что же тогда ожидает следующие поколения? В обстановке тотальной распущенности нравов, царящей в СМИ, и все более входящих в сомнительную моду так называемых «гражданских браков», молодые люди и впрямь станут считать, что прочные, закреплённые законом, брачные узы между мужчиной и женщиной – это пережиток прошлого…

Мириться с такой перспективой недопустимо, ведь речь идёт о явлении чрезвычайно серьёзном, определяющем не только настоящее, но и будущее любого общества: о семье, по сути – о судьбе последующих поколений.

ЧАСТЬ 1. ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ

Нашему поколению – единственному, прожившему практически целиком свою жизнь в советское время (начало 1930-х–конец 1990-х годов), испытавшему на себе его плюсы и минусы в период взросления и в период расцвета – как страны, так и собственного – конечно, есть что сказать, в том числе и по вопросу, затронутому выше.

В семьях военных, особенно моряков (да и во всех, где мужья отсутствуют часто и подолгу), главной фигурой в семье неизбежно становится жена. Фактически она её создаёт, цементирует, бережёт, семья – главный приоритет в жизни, объект постоянных забот.

Муж, как правило, играет в таких семьях хотя и очень важную, но всё-таки вспомогательную роль, обеспечивая в первую очередь существование семьи материально. Главная сфера приложения усилий военного – служба, а семья – среда взаимной любви и уважения, отцовской заботы и места восстановления сил – под опекой любящей жены.

Кратко о том, «как закалялась сталь»

На процесс формирования мировосприятия мальчишек и девчонок, рождённых перед войной, оказывала сильное воздействие атмосфера того времени – суровая и аскетичная, и социальная среда, в которой все жили почти одинаково: небогато, а то и просто бедно. А если кто и имел повышенный материальный достаток, то подчеркивать его, а тем более кичиться им, было общественно неприемлемым. К тому же, в условиях коммунальных квартир, а в них проживало тогда подавляющее число городского населения, особенно не «пофорсишь».

В Ленинграде. 1950-е годы.

На самоощущение детей в школе работал ещё один важнейший фактор: государственное финансирование народного образования позволяло его учреждениям (школам, дворцам и домам пионеров, лагерям отдыха и т. п.) предоставлять весь набор необходимых «услуг» бесплатно, что делало их в своем большинстве одинаково доступными для всех учащихся, независимо от их имущественного положения. Соответственно, дети из самых необеспеченных семей не чувствовали себя в школе ущемлёнными, их достоинство в школе не унижалось вольными или невольными поборами и постоянными напоминаниями в связи с этим о деньгах, которых у большинства родителей всегда не хватало. Некоторые различия в одежде, питании, наличии карманных денег тогда в глазах ребят не имели столь существенного, как сейчас, значения.
Национальные вопросы для нас вообще не существовали. В советской школе 1940-х годов, и я испытал это на собственном опыте, ребята любой национальности и находившиеся в самом низу социальной лестницы, чувствовали себя вполне равноправно в моральном плане и достаточно комфортно.
Цели советского образования и воспитания – на формирование «нового человека – строителя коммунизма», конечно, тогда определялись КПСС. В советской школе согласно партийным установкам уделялось максимум внимания воспитанию в учениках таких неотъемлемых для «нового человека» качеств как гражданская и общественная активность, самостоятельность (вернее сказать – инициативность), моральная чистота.
Подобную устремлённость воспитательного процесса следовало бы только приветствовать, но, к сожалению, при этом слишком жёстко была задана извне колея, и предельно сужены рамки проявления указанных качеств.
Колеёй служили партийные решения, отклонения от которых не допускались ни «вправо», ни «влево». Рамки – провозглашаемые и последовательно осуществляемые во всех сферах жизни принципы: примат общественных (сиречь партийно-государственных) интересов над личными, право общества (опять же практически партии и государства) на этой основе контролировать и «направлять» как трудовую, так и личную (включая моральную и духовную стороны) жизнь граждан.
Программа средней школы тех лет, – отработанная и просеянная сообразно идеям партии, – представляла собой монолит без единой щели, в который невозможно было проникнуть свежему воздуху сомнения или просунуть лезвие критики. Всё, что было написано или сказано когда-либо Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным, преподносилось как окончательная истина и являлось «печкой», от которой должен был «танцевать» любой изучающий или, тем более, покушающийся на «развитие» марксистско-ленинской теории.

Ленинград. 1954 год

На демонстрации в Ленинграде. 1954 год.

В средней школе марксизм-ленинизм как таковой не изучался. Этот процесс начинался в ВУЗах, а также в той или иной форме осуществлялся в сфере трудовой (служебной) деятельности. Однако, так сказать, «оценочная шкала», с которой подходили в школе к разбору всякого исторического события, любого литературного произведения, роли того или иного исторического деятеля, учёного, писателя, литературного героя и т. д., безоговорочно основывалась на положениях «единственно верного учения». И подобно тому, как цыплёнок, только что вылупившийся из яйца, признаёт за курицу-мать первое увиденное им живое существо, так и подавляющее большинство молодых людей нашего поколения, абсолютно лишённого доступа к какой-либо информации, кроме преподносимой нам ежедневно и ежечасно партийными печатью и радио, усваивали почти на уровне подсознания, вдалбливаемые в нас догмы в качестве единственных и незыблемо верных.

Так «трамбовалось» в наших мозгах прочное основание под марксистско-ленинское мировоззрение.

Хочу отметить, что прочность этого основания определялась не только непрерывным промыванием мозгов и информационной блокадой, устроенных КПСС своему народу. На мой взгляд, важную роль в этом процессе играло и то обстоятельство, что фундаментальные положения теории Маркса, на основе которых преподаватели поясняли нам ход общественного развития, формирование политических устремлений и судьбу исторических личностей или характеры литературных героев, по существу были (и остаются) правильными. Правда – для своего времени, то есть конца XIX–начало XX веков, а именно эти времена мы, в основном, и изучали в средней школе.

Следует отметить, что в стране была создана широкоохватная и эффективная система воспитания подрастающего поколения, включающая повсеместно, в каждой школе, организации октябрят, пионеров и комсомола – под эгидой школьных партийных ячеек. В их состав последовательно, по мере взросления, вовлекалось подавляющее большинство учащихся.

Лежащие в основе функционирования этих организаций коммунистические идеи и принципы коллективизма, умело адаптированные сообразно возрасту школьников, становились глубоко созвучными стремлению растущего человека к высоким идеалам, были с ними как бы в «резонансе».

Всё это создавало возможность школе достаточно успешно противостоять и негативному влиянию на подростков улицы, где порождённые войной безотцовщина и беспризорность грозили увлечь их своей «романтикой».

Поэтому проводимые в советской школе коммунистические идеи воспринимались подрастающим поколением как естественные, даже само собой разумеющиеся. Это способствовало тому, что господствующими в школьной атмосфере, как и в целом в стране, при всех издержках, становились отношения солидарности.

В результате в наших душах рано зародилось чувство, а затем сформировалось и глубоко укоренилось в сознании убеждение, что добровольное, по внутреннему влечению служение людям, обществу является для человека несравнимо более нравственным, а для общества несравненно более полезным, чем деятельность на алтарь личного преуспеяния и обогащения.

Думаю, что у большинства людей нашего поколения это убеждение не поколебалось до сих пор. Более того, можно предположить с большой долей вероятности, что в глубине души его разделяет даже самый закоренелый, но не потерявший здравого смысла, индивидуалист.

«Двух сердец одно решенье»

Во время молодости нашего поколения (средина ХХ века) семьи создавались, в своём подавляющем большинстве, сразу или в первые 2–3 года после окончания учёбы в ВУЗе или военном училище.

Встреча. Ленинград. 1954 год.

Возникали и образовывались они по-разному, но именно о них, практически всех, можно с уверенностью утверждать, что в основе брачного союза молодой пары лежала только любовь – и при этом чаще всего – первая. Социальный статус жениха и невесты тогда не имел существенных различий, богатством и недвижимостью они не были обременены.
Внебрачные связи не были распространены: это осуждалось партией и комсомолом, и в обществе в целом подобное поведение считалось предосудительным. Поэтому молодая семья начинала свою жизнь как бы с чистого листа, что, как показывает опыт, является для формирующейся молодой семьи дополнительным скрепляющим фактором.
Для семьи молодого лейтенанта-моряка такие факторы особенно требовались, ибо ей сразу же предстояли весьма нелёгкие испытания на прочность.
Страна приступила к созданию мощных Военно-Морских сил. Строительство и существование большого флота, его соединений невозможно без наличия оборудованных соответствующим образом мест их базирования с хорошо развитой инфраструктурой. К сожалению, этот элемент флотского механизма, решающим образом влияющий не только на уровень боеготовности кораблей, но и на обеспечение нормальных условий жизни моряков и их семей, не пользовался должным вниманием со стороны руководства страны.
Как пишет известный подводник контр-адмирал В.Г. Лебедько: «Порой новые места базирования встречали подводников одинокой плавбазой при пустынных берегах. Часто плавбазы служили не только местом расположения штабов, экипажей, но и семей подводников. В жутких и порой невыносимых условиях жили тогда подводники и их семьи. Великое терпение и самоотверженность требовалось от них».

В.Г. Лебедько

В.Г. Лебедько.

И далее о Северном флоте: «Жестокие морозы, полярные ночи, льды, ледяные и снежные ураганы, беспросветные туманы, постоянная борьба за жизнь гарнизонных городков, и при всём этом необходимость решения задач боевой подготовки, приёма оружия, выполнение различных ремонтов и докования – таковы были условия базирования…Ни один флот мира не базировался в таких условиях, а если бы попытался это сделать, то скоротечно развалился бы от аварийности и перестал существовать как боевое объединение. С нами этого не произошло, но всё же мы платили за это авариями и жизнями» (Лебедько В.Г. Героизм и мужество российских подводников. – СПб. : «Галлея-принт», 2006. – С. 14, 22).

О трагедиях аварий и людских потерь поговорим позже, а сейчас предложим читателю на миг представить самочувствие молодой жены – вчерашней горожанки, студентки, выросшей под крылышком матери и следующей с мужем, неоперившимся лейтенантом, к месту его службы.

Мытарства начинаются сразу, с вокзала или аэропорта города, в котором расположен штаб Флота. С этого момента и очень надолго, на годы, главная проблема семьи – обрести пригодное для жизни жилье. Все высокие флотские инстанции в лучшем случае что-то молодым семьям обещают в будущем и препровождают бедолагу-лейтенанта далее вниз по команде. И только в части (на корабле, лодке), куда офицер назначен, непосредственные сослуживцы (деваться некуда) начинают изыскивать варианты решения свалившейся им на голову проблемы. Как правило, это или временно пустующее жильё кого-нибудь, уехавшего в отпуск, или подобие комнаты в дряхлом бараке, или, при отсутствии того и другого, подселение к семье лейтенанта, уже обретшего какое-никакое пристанище.

Далее вообразим мысленно повседневные будни молодой жены офицера: борьбу один на один (муж сутками занят на службе или вообще в море), изо дня в день, с жестоким бытом – в жилье, как правило, временном, доставшемся по случаю, и потому плохо приспособленном для проживания.

В условиях суровой безжалостной природы, при почти полном отсутствии каких-либо атрибутов цивилизации, удовлетворение любой, самой элементарной житейской потребности, превращается в трудно разрешимую проблему. И требует немалых усилий из-за мороза, темноты, нехватки, а периодически и полного отсутствия (не подвезли вовремя), самого необходимого: угля, продуктов, воды, лекарств и т. д.

Излишне говорить, что наличие или появление в семье ребёнка (к слову, добрую половину своей молодости мы прожили при запрете абортов) влекло к возрастанию трудностей в геометрической прогрессии.

Конечно, выручали беззаветная любовь, запас здоровья и нерастраченных сил, стремление, во что бы то ни стало, сохранить семью. И ещё – поддержка, солидарность, взаимовыручка живущих рядом более опытных «подруг по несчастью».

Но так ли неизбежны были эти дополнительные трудности, обходившиеся молодой семье крайним напряжением физических и моральных сил, в чём-то унижающие её достоинство, приводящие в некоторых случаях к краху?

Контр-адмирал Б.В. Никитин, возглавлявший в годы войны группу офицеров по приемке кораблей, предоставляемых Америкой Советскому Союзу по ленд-лизу, в своих воспоминаниях рассказывал о посещении им в 1943 году созданной годом раньше американской базы в заливе Колд-бей на полуострове Аляска: «Вместе с кэптеном Максвеллом мы обошли утепленные прессованным картоном сборные металлические казармы-домики. Каждый был рассчитан на размещение взвода. Обогревались они печками на соляре. Осмотрели хорошо оборудованные душевые и прачечную, дизельную электростанцию и котельную, автоматическую хлебопекарню, камбуз, столовые. На базе были также клуб с вместительным кинозалом и госпиталь из нескольких домиков, соединённых крытыми переходами. Всё находилось в хорошем состоянии, и я еще раз убедился в умении американцев устраивать быт с максимальным комфортом, независимо от того, где приходится это делать – во Флориде или на Аляске». (Никитин Б.В. Катера пересекают океан. – Лениздат : 1980. – С. 191).

К сожалению, в книге не упоминаются условия размещения на базе семей американских офицеров. Но не приходится сомневаться, что точно не хуже описанных, вполне по-человечески приемлемых.

Значит, что-что, а обустроить нормально жизнь семей моряков одновременно с развёртыванием пункта базирования – на Севере, на Востоке, в любом месте – сначала во временных сборно-разборных сооружениях с достаточным уровнем комфорта, а затем в отстроенных без спешки и недоделок капитальных, возможно! Надо только заранее подумать об этом, проявить уважение к людям и заботу о них, априори исходить из того, что без полного решения вопросов жизнеобеспечения персонала, семей офицеров, личного состава, база столь же не способна к работе, как и без готовности, допустим, причальной стенки.

Конечно, материальные возможности нашей страны, особенно в то время, с ресурсами Америки были несоизмеримы. Но главная причина такого нетерпимо-позорного контраста в обустройстве людей состояла в том, что в нашей стране ни при социализме, ни сейчас, традиции придавать этому вопросу первостепенное значение не было, и нет. Фактически это циничное проявление со стороны власти пренебрежения человеческой личностью, его достоинством, насущными интересами и потребностями. Социализму оно дорого обошлось. И «грабли» по-прежнему на том же месте. Когда же, наконец, наш народ научится контролировать власть, и ему надоест верить её лживым посылам и ссылкам на трудности?

Не хотелось бы завершать эти размышления на горькой ноте. Тем более что дальше предстоит говорить о вещах ещё более грустных. Приведу пример, подтверждающий – в который раз – истину, что настоящая любовь преодолевает все преграды.

Лодка, на которой молодой лейтенант-минёр Николай Загускин проходил службу, при переходе Северным морским путём с Северного флота на Тихоокеанский вынуждена была зазимовать в устье Колымы, вблизи Нижних Крестов (ныне – посёлок Черского). Природа разнообразно одарила Загускина: фантазией, литературными способностями, здравым смыслом, чувством юмора, предприимчивостью. Всем этим он активно пользовался, чтобы разогнать полярную скуку себе и своим соплавателям.

Вот одна его, довольно невинная, проделка. Отправляясь с оказией на берег на почту, Николай предложил офицерам воспользоваться этим, чтобы сообщить о себе близким телеграммой. В ответ сомнения: «А что писать? Где мы сообщать нельзя, куда и когда придём, тоже нельзя, да и не угадаешь»... Загускин не унимался: «Где – станет ясно из самой телеграммы, а текст может быть любой, оптимистический… например: “нерпы имеют добродушный вид”, целую и подпись».

Текст понравился; все, кроме командования подводной лодкой, продиктовали адреса. На почте без возражений приняли одинаковый текст в семь разных адресов, в том числе и в Ставрополь, жене Николая Загускина.

На следующий день к борту лодки снова подошёл катер, на котором прибыл оперуполномоченный Особого отдела. Через некоторое время Загускин был вызван к командиру, где особист предложил ему написать объяснительную по поводу отправленных им телеграмм.

Особист негодовал:

– Вы переполошили все спецслужбы, от Диксона до Москвы! Текст был воспринят как условный сигнал. Проводной связи с Диксоном нет, телеграммы передают по радио – значит на весь мир!

После последовавших разбирательств «переполох», правда, имел благополучный конец, в том числе и для Николая, что, надо сказать, не совсем типично для того времени.

Но это так, присказка. А главное в том, что через некоторое время Загускин приобрёл себе «дом», недорого – всего за половину своего месячного жалованья. «Дом» сильно смахивал на сарай, но имел окошко; к тому же в нём, по требованию Николая, дополнительно к буржуйке сложили кирпичную печку. Хотя моряки ещё обили стены, пол и потолок брезентом, а сверху фанерой, при температуре –55° в жилище становилось не очень уютно.

Однако, для молодых, влюблённых – Николая и прилетевшей вскоре из Ставрополя жены Елены – это было счастливое время.

На золотой свадьбе Николай Евгеньевич Загускин вспоминал:

– Дежурство по лодке… ежедневная сколка льда вокруг корпуса… собачьи упряжки… шампанское, крабы, оленьи языки и консервированные ананасы в магазинчике… бочонок с самодельной брагой в нашей избе, по вечерам становившейся пристанищем для друзей-сослуживцев… Светлые, памятные времена!..

Николай Загускин. 1976 год.

И пожав плечами, добавил задумчиво:
– Поражает, насколько близко к реальности наша с Леной зимовка в Нижних Крестах описана мной за пару месяцев до окончания училища в стихотворении к годовщине нашей свадьбы. Многое совпало, хотя и не в деталях.

Загускины в Нижних Крестах

Лена Крылова и Николай Загускин. В Нижних Крестах.

Николай Загускин

Моей жене накануне выпуска из училища (в годовщину совместной жизни)

Год пролетел, родная,

Очень счастливый год.

Хочешь, я угадаю,

Что же нас завтра ждёт?

...Серое небо и серое море.

Серые скалы стоят в дозоре.

Море плюётся солёной пеной,

Ветер полощет промокший флаг.

Как хорошо, подходя к дому,

Свет увидеть в окне знакомом

И, услышав звуки Шопена,

Плыть на этот маяк!..

...А зимой – ни одной былинки,

Ни единого деревца.

Замело не только тропинки –

В снегу не видно крыльца.

Наш домик утлый –

Сплошной сугроб,

Чтоб выйти утром,

Я снег разгрёб.

Четыре месяца сложных

Полярная длится ночь,

Только вдвоём и можно

Такую ночь превозмочь.

Ветер морозный, вьюжный

Злобно стучит в стекло.

Здесь, как нигде, мне нужно

Милой моей тепло...

Вывод предельно ясен:

Я в любую дыру

Ехать с тобой согласен!

И знаю, что не помру!

13 августа 1953 года

ЧАСТЬ 2. ПРОВЕРКА НА ПРОЧНОСТЬ

«Дамоклов меч и меч правосудия»

Дамокловым мечом над каждой семьёй, в составе которой есть кто-то, профессионально связанный с объектом повышенной опасности, висит угроза аварии и человеческих потерь. И если такое происходит, то всю семью погибшего постигает катастрофа, а жену – ещё и личная трагедия.

У моряков наиболее опасной в этом смысле является профессия подводника. Поэтому преимущественно об этих семьях, о жёнах подводников и их самих и пойдёт речь далее.

Весь процесс становления и развития нашего подводного флота во второй половине ХХ века проходил в очень непростых условиях и сопровождался большими потерями.

В период с начала 1950-х–конец 1980-х годов произошло не менее 25 тяжелых аварий и катастроф, при которых погибло около 600 человек. В это число входит не менее восьми, случившихся с боеготовыми, перволинейными подводными лодками, в т. ч., произошедшие непосредственно в ходе несения ими боевой службы. Все эти атомные подводные лодки имели на борту ядерное оружие, и катастрофы грозили последствиями, сравнимыми с Чернобылем.

В сопоставлении с аналогичными данными по флотам других стран, включая и США, наши скорбные показатели превышают зарубежные в несколько раз. «Холодная война» набирала силу, решался вопрос о существовании государства. И здесь мы, как и в Великой Отечественной войне, за ценой не стояли.

Таким «рекордом», естественно, руководство страны и ВМФ не гордились, напротив, всячески старались утаить под покровом секретности или исказить как сам факт аварии, так и её причины, последствия, избегая огласки имён погибших моряков, не говоря уже о высокопоставленных виновных. Подобный подход практиковался не только по отношению к тем, кого трагедия задела больнее всего – жёнам и родственникам погибших, но и к коллегам-подводникам, которым правда о случившемся жизненно необходима как условие не допустить подобного впредь.

Причин высокой аварийности в подводном флоте было много, часть из них уже упоминались. К ним ещё следует добавить глубокие, системные: неравноправное, подчинённое положение ВМФ перед ВПК, который зачастую навязывал флоту решения не соответствующие его требованиям; плохое качество металла, низкая технология и культура производства.

К сожалению, немалая «заслуга» в этом «рекорде» принадлежит также нашим судебным и непосредственно флотским структурам, но об этом несколько ниже.

Аварии, происходившие в начальный период развёрнутого создания и освоения подводного флота (конец 1950-х, 1960-е годы), возникали преимущественно вследствие конструктивных просчётов, огрехов в технологии и строительстве, недостатка опыта эксплуатации. Как правило, предпосылки и причины случившегося тщательно исследовались разработчиками, после чего совместно с моряками определялись и реализовывались меры по устранению выявленных недостатков.

Доставшийся очень дорого, опыт был обобщён во введённых в действие в начале 1970-х годов «Курсах боевой подготовки ПЛ», установивших в частности, для экипажей всех проектов нормативы: «допустимого перерыва в плавании», предельный процент «замены штатного личного состава», и соответствующий порядок восстановления боеготовности экипажа, превысившего указанные нормы.

Строгий профессиональный контроль командиров соединений и штабов за выполнением требований этих хорошо продуманных документов плавсоставом, береговыми обеспечивающими службами позволил в течение тринадцати лет, при очень высокой напряжённости боевой деятельности подводных сил (в морях одновременно выполняли задачу до двухсот подводных лодок), избежать морских катастроф.

Однако для офицеров, служивших на флоте во второй половине ХХ века это не секрет – в последние его десятилетия нравственные устои флотской службы были заметно подорваны. После ухода Адмирала флота Советского Союза С.Г. Горшкова в руководстве ВМФ, и до этого сильно поражённом протекционизмом, начали быстро нарастать коррупционные процессы, основанные на круговой поруке и двойной морали.

Как следствие, в практику флотского руководства всё более проникали:

– забвение истинных интересов флота, подчинение их личным, карьерным;

– очковтирательство и фальсификация при оценке состояния дел в ВМФ;

– безграмотность и волюнтаризм в принятии решений;

– увод от ответственности руководящих лиц – действительных виновников, происходивших на флоте провалов.

Развитию этих негативных процессов способствовала глубоко укоренившаяся в жизнь флота неоправданно жёсткая зависимость плавсостава от вышестоящего флотского руководства. Его офицеры по существу стали заложниками карьерных амбиций своих начальников.

По мере возрастания указанных пороков фактическая боевая готовность сил флота резко снижалась и перестала, в конце концов, соответствовать требованиям существовавшей в то время высокой боевой нагрузки на плавсостав и корабли. Неизбежным, трагичным следствием такого положения явилась беспрецедентная полоса тяжёлых аварий АПЛ: «К-429» (1983 г.) на Тихоокеанском флоте, «К-219» (1986 г.) и «К-278» («Комсомолец») (1989 г.) на Северном флоте.

Ход расследования причин и обстоятельств этих, сугубо разных, аварий выявил ещё одно очень опасное явление, в основе которого также лежат отмеченные выше пороки: следствие по каждой из них изобиловало подтасовками, фальсификацией, сговором и элементами «телефонного права». В итоге не устанавливались ни истинные причины, ни действительные виновники происшедшего. А если следствие и завершалось судом, то, как это имело место после аварии АПЛ «К-429», меч правосудия всей силой обрушивался на членов экипажа, т. е. фактически на жертв ошибок и волюнтаризма начальствующих лиц, которые сами, при покровительстве командования флота и выше, отделывались лёгким испугом.

В такой ситуации необходимая настойчивая работа по искоренению истинных причин аварий подменялась беспредметной суетой и бесплодной показухой.

Счастье и трагедия семьи военного моряка Николая Суворова

Познакомились они в 1968 году на танцевальном вечере в ВВМУПП им. Ленинского комсомола. Николай – курсант 2-го курса этого училища, Зинаида – студентка техникума авиационного приборостроения. Через год – новая встреча, которая и положила начало ухаживанию Николая, совместным прогулкам по городу, походам в кино и театры.

Николай окончил училище в 1960 году, и, уезжая на Северный флот, сказал Зине, что попробует там получить жильё, и скоро вернётся за ней.

Признаний, красивых слов не было. Через год Николай и Зинаида поженились. Зинаида была уверена, что любима, любит, и впереди счастливая жизнь.

Николай и Зинаида Суворовы. 1961 год.

Первый гарнизон молодой семьи – посёлок Урица Мурманской области. Коммуналка, керогаз, казённая мебель, «удобства», естественно, на улице. Борьба с клопами, другими бытовыми трудностями, попытки создать в комнате минимальный уют отнимали у молодой жены много времени и сил.

Первые трагедии: гибель соседа по коммуналке при погрузке торпед; взрыв ПЛ «С-350» в Полярном 2 января 1962 года, при котором погиб двоюродный брат Николая – единственный сын его тёти.

В августе 1962 года в семье Николая и Зинаиды родился сын, тоже Николай.

В 1964 году переезд в Североморск, затем в Западную Лицу. Постепенно жизнь налаживалась, вошла в спокойную колею. Наряду с постоянными заботами о детях (в 1972 году у Суворовых родилась дочь Любовь) Зинаида не забывала и о собственном духовном развитии: книги, занятия языками, овладение стенографией; посещала курсы шитья, кулинарии и других секретов домоводства.

Рисунок Николая Суворова-младшего «Западная Лица».

Николай Суворов успешно продвигался по службе, стал командиром подводной лодки.

Зинаида пишет: «Трудности не отравляли мою жизнь, я научилась их преодолевать и была устремлена в будущее. У меня был муж, с которым мне было интересно, муж, которому были дороги мои проблемы, размышления. Дети здоровы, мы тоже, в жизни много радостных минут. Иногда мне становилось тревожно от безоблачности бытия» («Дело Суворова». К-429. Тяжёлая авария или нравственная катастрофа / авт.-сост. А.Г. Бабуров, З.В. Суворова. – СПб. : ООО «ИПФ “НИКА”». – 2007).

После восемнадцати лет службы на Севере Николая переводят на Камчатку. Он получает там квартиру, и Зинаида, оставив сына у матери в Ленинграде, с дочкой отправляется вслед за мужем.

Бытовые условия в гарнизоне оказались из рук вон плохими: приходилось воевать с крысами, выстаивать долгие очереди за продуктами, горячую воду можно было взять лишь из отопительной системы.

Николай Суворов подолгу уходил в море.

Накопилась усталость от двадцати трёх лет гарнизонной жизни. Настроение в семье поддерживала надежда на возможный перевод Суворова в Ленинград на преподавательскую работу. Наконец наступили дни, когда долгожданное назначение вот-вот должно было состояться.

Зинаида пишет: «В июне 1983 года мы со дня на день ждём приказа о переводе Николая. Часть ящиков уже упакована, у экипажа впереди отпуск, и Коля прощается с ним, уверенный, что после отпуска у экипажа будет другой командир».

Свою АПЛ «К-212» после возвращения из похода он уже передал другому экипажу.

Семья Суворовых вполне заслужила этот перевод после двадцати пяти лет крайних северов и дальних востоков. Николай Суворов после десятка лет командирских автономок, почти беспрерывных боевых служб в Тихом и Индийском океанах был вправе рассчитывать на нечто большее, чем орден «За службу Родине» и портрет на Доске почёта в Доме офицеров, а именно – на нормальную человеческую жизнь.

Фактически с Камчатской флотилией капитана I ранга Суворова связывала теперь лишь тонкая нить, которую должен был оборвать окончательно лист бумаги с приказом, уже летящий с фельдъегерем из Москвы. Поэтому обращённые к нему слова командира дивизии Н. Алкаева, прозвучавшие вначале как просьба, а затем как официальное приказание, о необходимости Суворову срочно выйти в море на АПЛ «К-429» и выполнить стрельбу торпедой, поразили последнего как громом. Не только своей неожиданностью, но и отсутствием здравого смысла.

Во-первых, его экипаж все положенные на этот момент по плану стрельбы выполнил и наполовину уже разъехался в отпуск; во-вторых, Суворов знал, что вернувшаяся недавно из многомесячного похода АПЛ «К-429» требует обстоятельного заводского ремонта и числится боеготовой лишь формально, из-за нежелания командования дивизии снижать заявленный Москве уровень готовности. Выход в море в таких условиях был грубейшим нарушением основополагающих положений КАПЛ-75 и чреват непредсказуемыми последствиями.

Поэтому его первый за двадцать лет безупречной службы отказ выйти в море был вполне оправдан.

Но комдив перешёл к угрозам, смахивающим на шантаж: «Не пойдёшь – дробь твоим классам; сгниёшь здесь, в Рыбачьем!».

Когда и угрозы не подействовали, Алкаев пригласил в кабинет начальника политотдела дивизии и снова отдал Суворову приказание выйти в море. Упорство командира сломила новая угроза, последовавшая от начпо: «Откажетесь – через двадцать минут соберу парткомиссию. Положите на стол партбилет вместе с погонами».

Положение, в которое общими силами начальники поставили Суворова, в шахматах обозначается термином «цугцванг»: любое принятое решение резко ухудшает позицию. Отказ от выхода в море губил надежду на перевод немедленно; согласие было рискованной авантюрой, но всё же сулило некую надежду на благополучный исход. Суворов сквозь зубы процедил: «Есть выйти в море».

Вслед за Алкаевым отмёл доводы против выхода в море «К-429» и врио командующий флотилии контр-адмирал О. Ерофеев. На предупреждение начальника штаба дивизии Героя Советского Союза капитана I ранга А. Гусева, назначенного старшим на борту «К-429», о возможных тяжёлых последствиях выхода технически не проверенной лодки со сборным не отработанным экипажем, он с оскорбительной иронией спросил: «Что, Герой, струсил?».

Противоборство здравого смысла, опыта, ответственности с амбициозностью, некомпетентностью, безответственностью закончилось победой последних. Стране, флоту, морякам она дорого обошлась.

Лодка, выйдя вечером 23 июня в море, через несколько часов затонула. Это произошло при первой же попытке погрузиться для проведения дифферентовки: АПЛ за считанные секунды оказалась на дне, на глубине 45 метров с затопленными 4-м и 5-м отсеками. Личный состав 4-го отсека (14 человек) погиб. Только благодаря мужественному поведению подавляющего большинства членов экипажа, хладнокровию и умелому командованию кораблём в целом и моряками носовых отсеков в процессе их выхода через торпедный аппарат со стороны Суворова и Гусева, а также самоотверженным действиям старшего мичмана В.П. Баева, обеспечившего труднейший выход моряков кормовых отсеков через аварийно-спасательный люк, были спасены 102 человека (двух матросов при этом спасти не смогли).

28 июня Н. Суворов и А. Гусев покинули лодку последними.

В итоге авантюры, затеянной О. Ерофеевым и Н. Алкаевым, погибли 16 человек – молодых, полных сил специалистов, сломлена не одна семейная и человеческая судьба, нанесены немалые материальные потери.

Кто должен ответить за это? Думаете, они? По справедливости, по Уставу, по законам офицерской чести – безусловно, да, ибо каждый командир, отдавший приказ, должен полностью брать на себя и ответственность за его последствия. Но так поступить у Ерофеева и у Алкаева не хватило ни мужества, ни порядочности.

И наш управляемый свыше «телефонным правом» суд в лице военного трибунала ТОФ определил других виновных трагедии: командира АПЛ капитана I ранга Н.М. Суворова и командира БЧ-5 капитана II ранга Б.Е. Лиховозова – офицеров, которых вынудили их начальники выполнять свои неправомерные приказания, приведшие к аварии. Десять и восемь лет лишения свободы в колонии-поселении соответственно…

Ерофеев судом даже в свидетели не привлекался. Он и Алкаев отделались «лёгким испугом» в приказе ГК ВМФ.

Особым фарисейством отличились политорганы. Послушная политотделу парткомиссия определила и наказала «виновника» одной из самых первых. Вскоре после аварии Н.Суворов был исключен из партии – фактически, за последствия авантюрного приказа, выполнять который его заставил, в том числе, и политотдел.

Уже более четверти века отделяет нас от событий, приведших АПЛ «К-429» к гибели. Однако, чем дальше в прошлое, тем яснее и четче проступают, освобождаясь от второстепенного и наносного, и логическая цепь произошедшего, и его главные движущие силы, и роль в случившемся виновных действующих должностных лиц. Становится всё более очевидным, что провидение, как бы преднамеренно сконцентрировав в истоках и причинах произошедшей с АПЛ «К-429» тяжелой аварии практически всё набирающие силу в советском подплаве и укоренившиеся в судопроизводстве негативные факторы, давало руководству шанс разобраться с угрожающей флоту ситуацией и принять упреждающие меры. К сожалению, использовать его руководство флота и Министерства обороны, как и страны в целом, тогда оказалось неспособным.

За это преступно-тупое бесчувствие власти страна заплатила жизнями почти двухсот моряков и потерей ещё трёх первоклассных кораблей: АПЛ «К-219», «К-278» («Комсомолец»), «К-141» («Курск»).

Невольно возникает вопрос: а сейчас? При том, что последствия невнимания к этому сигналу, уже известны и оказались невосполнимо тяжёлыми?

Признаков того, что урок усвоен – очень мало, и, следовательно, о нём необходимо напоминать снова и снова.

«На растерзание тебя не дам»

С первого дня, когда Зинаида узнала об аварии, она была уверена, что Николай не может быть виновным в гибели людей. За двадцать два года совместной жизни ей стали хорошо известны волевой характер, мужество, сочетающееся с предусмотрительностью и осторожностью, человечность, порядочность мужа.

Николая после аварии отпустили домой далеко не сразу, и они обменивались записками. В одной из первых Зинаида написала: «Я благодарю судьбу, что она вернула мне тебя живого, а теперь молю, чтобы выдержало всё твоё сердце. Всё время думаю о тебе. На растерзание тебя не дам. Моральной силы во мне ещё много».

Она понимала, что их счастливая совместная жизнь и относительное благополучие, достигнутое нелёгким, длительным трудом, раздавлены обрушившимся на их семью несчастьем. И вина за это лежит на начальниках, заставивших Николая выполнить безответственный приказ. С этого дня борьба за справедливость, за честь своего мужа и добрую репутацию семьи стала главной целью жизни Зинаиды Васильевны Суворовой.

Однако, чиновники от «правосудия» и власти, включая самые высокие их уровни, до которых за прошедшие десятилетия с неимоверными усилиями добиралась она, к которым пытались достучаться многие общественные организации и сослуживцы, с требованиями пересмотреть дело несправедливо осуждённых моряков, заняли «круговую оборону», окружив себя несокрушимой стеной бюрократических отписок.

Формально корректные, но с плохо скрытой досадой на сутягу-жену («Ваше очередное обращение…» – Н. Л.), по бесчувствию и тупому нежеланию не то, чтобы разобраться в существе дела и его истоках, но даже подвергнуть решение суда хотя бы тени сомнения – ответы разных судебных инстанций по их сути похожи друг на друга как кирпичи.

О «глубине» проникновения самых высокопоставленных судебных чиновников в проблему можно представить, например, по ответу (2004 г.) зам. генерального прокурора РФ – главного военного прокурора генерал-полковника юстиции А.Н. Савенкова депутату Госдумы Федерального Собрания РФ Г.Н. Селезнёву с мотивировкой отказа в принесении надзорного представления по делу Суворова. Повторив утверждения, уже неоднократно встречавшиеся в предыдущих отписках: «осуждён законно и обоснованно», «вывод суда… основан на исследованных в судебном заседании доказательствах, достоверность и правильность оценки которых судом сомнений не вызывает», г-н Савенков далее вносит и свою лепту: «Суд обоснованно принял во внимание и то обстоятельство, что Суворов фактически ввел вышестоящее командование в заблуждение относительно готовности корабля и экипажа к походу, представив об этом не соответствующий действительности доклад, чего не отрицал в судебном заседании и сам осуждённый».

Да, к чему только не приходится прибегать нашим неподкупным судьям, когда на кону стоит личный или корпоративный интерес! Даже на полном серьёзе уверять людей в том, что гоголевская унтер-офицерская вдова действительно сама себя высекла!

Прошу обратить внимание на год написания документа – 2004-й! Двадцать лет прошло, как Зинаида Васильевна начала долбить глухую стену российского правосудия! И весь результат – вот такой перл.

А ведь за этот период в военно-морском флоте и вокруг него произошли события, потрясшие не только нашу страну, но и прогремевшие на весь мир: авария и гибель у берегов США АПЛ «К-219» с полным боекомплектом ракет, в т. ч. и с ядерным снаряжением (1986 г.), катастрофа «Комсомольца», поразившая мир не только самим фактом случившегося, но и беспомощностью спасательной операции (1989 г.).

Оживилась общественность, начали раздаваться критические голоса в прессе. В апреле 1998 года в «Российской газете» было впервые напечатано журналистское расследование подводника Николая Андреевича Черкашина «Карьерный размен: 14 жизней за звезду адмирала» – о событиях, связанных с аварией АПЛ «К-429» и о судьбе её командира Н.М. Суворова. В своей работе автор подробно и доказательно рисует картину авантюризма и безответственности, проявленных руководителями при подготовке и отправке этой лодки в море.

Беспрецедентно смелую попытку разорвать порочный круг (авария – предвзятое и бесплодное следствие – новая авария) осуществил Герой Советского Союза вице-адмирал Евгений Дмитриевич Чернов, автор книги «Тайны подводных катастроф» (СПб. : Изд. Дом «Нева». – 2002. – 480 с.). На страницах своей книги Е.Д. Чернов выявил и предал гласности причины и командно-штабные предпосылки крупнейших аварий 1980-х, в том числе и АПЛ «К-429». Об этой аварии, в частности, говорится прямо, что выталкивание в море в таком состоянии лодки могло быть следствием или затмения разума руководителей, или преступной распущенности.

И уже всю страну потрясла трагедия «Курска» (август 2001 г.), показательное расследование причин которой, провёл лично Генеральный прокурор РФ. Но эта его работа была скорее на публику. А по сути, прокуратура по-прежнему, как и двадцать лет назад, и по сей день по делу о катастрофе «К-429» намертво стоит на страже мундира, кормит стандартными отписками всех, включая и наших избранников самого верхнего уровня. И они эту, уже сто раз пережёванную, смесь лжи и правдоподобия покорно глотают и успокаиваются.

Невольно напрашивается вывод: то, что лодки тонут, что люди гибнут, что осуждают невиновных – избранников, громко именуемых «выразителями интересов народа», волнует лишь постольку-поскольку. Им недосуг, в их «высших сферах» есть дела поважнее. А что какая-то настырная жена какого-то подводника десятилетиями не может успокоиться, всё хлопочет о реабилитации мужа, о восстановлении справедливости, о возвращении доброго имени семьи – это для них вообще что-то странное и плохо осязаемое. Досадная помеха в их трудном радении о благе … (кого – читатель сам догадается).

И всё-таки Зинаида Васильевна Суворова смогла одержать важную победу. Зияющую брешь в стене из равнодушия и лицемерия, сооружённой вокруг себя властной и судебной бюрократией, пробила изданная в 2007 году книга: «Дело Суворова. К-429. Тяжёлая авария или нравственная катастрофа». На её страницах члены экипажа АПЛ «К-429» и те, кого трагедия очень болезненно задела, правдиво и честно, с горечью и болью, местами не без сарказма и презрения, рассказывают о событиях, предшествующих этой аварии, самой аварии, последовавшем за ней недостойном судилище и о своих безуспешных попытках добиться справедливости.

Эта талантливая, честная, можно сказать сердцем выношенная и выстраданная, откровенным пером написанная книга, нашла достойный отклик не только среди подводников, моряков, но и среди широкой общественности. В 2008 г. книга была выдвинута газетой «Совершенно секретно» на конкурс документальных и публицистических произведений, соответствующих духу газеты. Книга и З.В. Суворова были премированы. Полученная сумма дала возможность Зинаиде Васильевне помочь добраться до Петербурга некоторым иногородним членам экипажа АПЛ «К-429», чтобы поделиться своими воспоминаниями во время съёмок документального фильма «Дело Суворовой» (режиссёр Игорь Шадхан счёл необходимым назвать фильм именно так).

Переписка о фильме по своему позитиву не уступает отзывам о книге. Вот некоторые отклики (выборка Н. Загускина):

Из писем телезрителей З.В. Суворовой:

«…Дорогая Зинаида Васильевна, посмотрел Ваш фильм, приятель записал его через спутник... Трагедия “К-429» для всех нас – личное дело!..»

«…Пусть не назвав что-то своими именами, режиссёр всё-таки свершил смелый, почти небывалый доселе поступок, взявшись за этот фильм и доведя его до экрана…Темы обозначены, и в той или иной мере они откладываются, оседают в сознании зрителей…»

«…Фильм есть, смело затронул острую тему и тепло принят зрителями…»

Из писем Зинаиды Васильевны телезрителям:

«…Это фильм не о прошлом, он о настоящем и будущем. Я счастлива, что удалось показать ребят, оставшихся в живых после аварии и забытых…»

«… Две важных ступени в деле реабилитации одолела с помощью Божьей и морского братства. Это много, даже если не суждено дожить до победы…»

«…”Справедливость, за которую стоит бороться” – эти слова о фильме мне кажутся основными в моей жизненной цели…».

И вот ещё один успех-признание: в декабре 2009 года на киевском международном фестивале «Люди и корабли» фильму «Дело Суворовой» присуждён специальный диплом жюри.

Эти высокие оценки дают все основания констатировать, что вопрос о реабилитации Н.М. Суворова де-факто решён.

Очень горько, что не дожил до этих дней сын Суворовых Николай-младший, ставший, как и отец, подводником. Незаурядно одарённый, с открытым, гордым, но и ранимым характером, он не терпел фальши и не особенно старался это скрывать. Что, естественно, сильно осложняло его взаимоотношения с людьми недалёкими и тщеславными, число которых, особенно в среде политработников, было, как правило, выше среднего по флоту. Отрадно, что, уже находясь в больнице, он успел перед тяжёлой операцией написать для книги об отце очень живые откровенные и оптимистичные воспоминания. От них веет тем же мужеством, с каким Николай Суворов-младший отражал нападки на своего отца хамоватых начальников и их прихвостней.

Николай Суворов-младший.

И всё же, несмотря на тяжёлые удары судьбы, в изнурительной, казалось бы, безнадёжной осаде заскорузлой твердыни российской бюрократии, женой командира-подводника одержан первый успех. И он укрепляет надежду на то, что возможно достижение и окончательной цели, которую поставила себе З.В. Суворова. Конечно, при нашей общей поддержке.

Меч «правосудия» -2

К сожалению, тему нашего «самого справедливого в мире» придётся ещё немного продолжить, ибо нельзя умолчать о судьбе ещё одной незаурядной семьи, которая вот уже двадцать лет испытывает на себе тяжёлые последствия от приверженности правде, неугодной флотским верхам, и от контактов по этой причине с российским судопроизводством.
При сложившемся в 1980-е–1990-е годы вопиющем перекосе моральных ценностей стало не только возможным, но почти нормальным, когда руководитель, причастный непосредственно к гибели корабля и людей, но «входящий в элиту», практически безболезненно продолжает своё движение вверх по служебной лестнице: направляется на учёбу, повышается в звании и т. д.
В то же время, командиры, отвергающие «правила игры» флотской «элиты» и компромиссы в обмен на карьерные посулы, хотя и совершали в годы «холодной войны» со своим экипажем и кораблём выдающиеся деяния, нередко оставались обойденными наградами вместе со своими подчинёнными. Характерный тому пример – уникальное, так и не повторённое до сих пор, успешное погружение АПЛ «К-278» («Комсомолец») в 1985 году на глубину 1020 метров под командованием капитана I ранга Ю.А. Зеленского.
Наградные листы на весь экипаж, подписанные вице-адмиралом Евгением Дмитриевичем Черновым (1930–2016 гг.), непосредственно на лодке руководившим этим непревзойдённым погружением в качестве Председателя комиссии по опытовой эксплуатации «К-278», после убытия адмирала с Северного флота куда-то «затерялись». Выдающееся, мировое научно-техническое достижение наших конструкторов, судостроителей, беспримерное мужество и мастерство военных моряков так и остались не отмеченными.
И весомый авторитет, и крупные заслуги, и высокие награды не оградили смельчака, рискнувшего пренебречь «правилами игры» и, в нарушение корпоративных секретов, публично изложить своё мнение, не согласующееся с «руководящим», особенно если при этом ещё, не дай Бог, задеты поимённо влиятельные личности. Как показывает судьба автора книги «Тайны подводных катастроф» Е.Д. Чернова, подобное «безрассудство» обрекает человека на очень крупные неприятности. На него обрушивается своим весом клубок всех порочных связей, пронизывающих задетые автором коррумпированные структуры власти.

Евгений Чернов

Евгений Чернов. В начале военно-морского пути. 1950-е годы.

Кира Чернова

Жена – Кира Чернова. 1950-е годы.

При этом для них не имеет никакого значения цель книги, её суть, содержание, роль и значение поднятых автором вопросов для рассматриваемой сферы деятельности, его компетентность и профессионализм. У тех, у кого «загорелась шапка», одна задача: «отмазаться», пардон, «защитить свои честь, достоинство и деловую репутацию». Заодно бросить тень на книгу, унизить автора. Любыми средствами!
Впрочем, последнее привычное словосочетание в данном контексте неточно. Ибо вариант, подразумевающий открытую, честную полемику в непредвзятом суде, этим лицам не подходит: он нужен автору, за ним факты, отличное знание службы и поддержка свидетелей. Автор как раз и стремится к тому, чтобы «тайны» морских трагедий с нашими лодками стали известны как можно шире, а для «соискателей достоинств» подобное развитие событий чревато дальнейшими разоблачениями и провалом.
Нечего скрывать, стоявшие в 1980-е–1990-е годы «у руля» флотские чиновники и взаимодействующие с ними судебные структуры, приложили немалые усилия, чтобы утопить правду о причинах и виновниках катастроф подводных лодок в 1980-е годы. И, чтобы подороже обошлось твёрдое отстаивание собственного мнения по этому вопросу Герою Советского Союза вице-адмиралу Евгению Дмитриевичу Чернову, в последующем автору книги «Тайны подводных катастроф», – так, что бы другим неповадно было.
…За свою принципиальную позицию по вопросу гибели «Комсомольца», расходящуюся с мнением руководства флота, Е.Д. Чернов начал расплачиваться немедленно. Прежде всего, должностью заместителя начальника Военно-морской академии и службой в ВМФ: в 1990 году ещё полный сил опытнейший подводник стал на флоте лишним и был уволен в запас.
Для лиц, живущих по иным моральным критериям, а вернее, без оных, люди моральной чистоты, подобные Е.Д. Чернову, хуже бревна в глазу. С такими людьми они расправляются сообща, в полную силу своего коллективного ресурса. Правда, сами воротилы стремятся оставаться в тени, действуя через зависимых от них лиц и с помощью не отягощённых принципами, поднаторевших в судебном крючкотворстве адвокатов.
Но поскольку служебные гонения позицию Чернова не изменили, последовали другие меры, втягивавшие непокорного адмирала в надуманные интриги, вынуждавшие его тратить время, спокойствие, здоровье своё и своих близких, на борьбу с клеветой, заведомо ложными наветами, мелочными подозрениями.
Первый удар был нанесен режиссёрами травли по самому уязвимому месту – семье адмирала. В 1991 году, вслед за отцом, уволен в запас по ограниченному состоянию здоровья (фактически – из-за отсутствия перспектив дальнейшей службы по командной линии) сын Дмитрий. Капитан II ранга, уже опытный подводник, окончивший в 1988 году Высшие специальные классы по профилю командира АПЛ, старпом командира, допущенный к самостоятельному управлению АПЛ проекта 945 «К-239».
6 февраля 1996 года был арестован и обвинен в измене Родине и шпионаже муж дочери Е.Д. Чернова – Александр Константинович Никитин. Судебный процесс длился более трёх лет, из которых Никитин десять месяцев провёл тюрьме. Но, несмотря на упорные усилия следственных органов прокуратуры и ФСБ, суд закончился для них фиаско: 29 декабря 1999 года А.К. Никитин был оправдан из-за отсутствия состава преступления. Санкт-Петербургский суд, к его чести, не пошёл на поводу у фальсификаторов.
Правда, не трудно представить, особенно тем, кому приходилось уже иметь дело с нашим правосудием, скольких сил, моральных и физических, стоила эта гнусная фальсификация семье Черновых.
Перерыв, однако, был недолгим. Весной 2003 года возник со своим иском адмирал О.А. Ерофеев, взыскующий о поруганных в книге «Тайны подводных катастроф» его «чести, достоинстве и деловой репутации». Ход судебного процесса по этому делу от начала до конца представляет собой типичный пример издевательства над законом и наглого судебного крючкотворства, поэтому следует здесь кратко о нем рассказать.
Не вдаваясь в подробности, перечислим лишь основное.
По действующим законам суд должен был проходить в Санкт-Петербурге – по месту жительства ответчика-Чернова и месту нахождения «Издательского дома “Нева”». Но стратегической задачей истца-Ерофеева и его искушённого адвоката было организовать слушание в Москве. Этого им удалось достичь «вмонтировав» в дело третьего ответчика, дислоцирующегося в Москве. Непричастность к делу этого ответчика была очевидной; Мосгорсуду со стороны ответчиков – Е.Д. Чернова и издательского дома «Нева» были предоставлены на сей счёт убедительные документы. Но выполнить свою должностную обязанность и, в соответствии с требованиями ГПК РФ, немедленно вывести фиктивного ответчика из игры и направить дело по территориальной принадлежности судья не спешила. Ведь именно наличие пусть фиктивного, но зато московского ответчика давало формальную зацепку, чтобы, обойдя закон, слушать дело в Москве, а не в Петербурге, где у Е.Д. Чернова много свидетелей, готовых подтвердить его правоту. И два с половиной года Мосгорсуд практически ежемесячно бомбардировал Е.Д. Чернова повестками с вызовом в суд, несмотря на то, что судья был официально извещен врачами и должностными лицами Военно-медицинской академии и Военно-морского госпиталя о категорическом запрете выезда ответчика в Москву по состоянию здоровья. Однако, невзирая на протесты Е.Д. Чернова, ссылки на свои конституционные права и нарушения судьёй конкретных статей закона, обращения его вплоть до Президиума Верховного суда РФ с просьбами передать дело по законной территориальной подсудности – в Василеостровский районный суд Санкт-Петербурга, судебное заседание 7–8 июня 2005 года было всё-таки проведено в Мосгорсуде. Московский псевдоответчик был, конечно же, из дела выведен (насколько запоздалое, настолько и лицемерное проявление как бы объективности и принципиальности!), но стратегическая задача была выполнена – «слушание» состоялось там, где и желал О.А. Ерофеев – в Москве!
Слово «слушание» взято в кавычки не случайно. Е.Д. Чернов по состоянию здоровья не мог приезжать в Москву. Соответственно не приезжали в Москву и свидетели Е.Д. Чернова. Отсутствовал и второй питерский ответчик – «Издательский Дом “Нева”». В итоге доводы ответчика-Чернова, его свидетелей, другого надлежащего ответчика в суде так и не прозвучали!

Е.Д. Чернов

Евгений Дмитриевич Чернов.

Судебное заседание 7–8 июня 2005 года продолжилось уже в составе судьи и истца. Друг друга слушали судья Мосгорсуда С.Э. Курциньш, с «необъяснимым» упорством, достойным лучшего применения, стремившаяся во всём потакать истцу Ерофееву, и его многоопытный адвокат. Они же и решали все вопросы по иску. Из профанации, прикрытой фиговым листком фальшивого ответчика, судебное заседание перешло в категорию голого циничного абсурда, когда суд над отсутствующими ответчиками из Петербурга вершил, с помощью истца, судья Московского городского суда, не имеющий к ответчикам и рассматриваемому делу никакого законного отношения.
А ведь предметом рассмотрения суда был вопрос отнюдь не о гоголевском «гусаке». Вопрос касался правдивости приведённых в книге фактов и оценок деятельности высокопоставленного военачальника – причастного, в силу своего должностного положения и принятых им решений, к гибели вверенных ему кораблей и подчинённых моряков, а также, более конкретно, его отношения к служебному долгу и ответственности за безопасность посылаемых в море кораблей и их экипажей.
Результат вполне ожидаем: суд согласился с большинством претензий и требований истца. Вот такое состоялось одностороннее «правосудие». Суть судебного решения: «Издательский Дом “Нева”» обязан уничтожить «нераспроданные остатки» тиража книги (она давно уже стала библиографической редкостью – её днём с огнём не найдёшь) и уплатить истцу 65 тыс. рублей; автор книги Е.Д. Чернов обязан опубликовать в газете «Книжное обозрение» опровержение некоторых фраз и уплатить истцу 25 тыс. рублей.
Снова «меч правосудия» поразил не виновного, а невиновного!
Понятно, что главное во всём этом действе не санкции, главное –принцип: суд стал на сторону истца О.А. Ерофеева – защитил его «честь, достоинство, деловую репутацию» от необоснованно покусившегося на их незапятнанность «клеветника» Е.Д. Чернова. Тем офицерам, кто достаточно хорошо знал обоих адмиралов и обстоятельства дела, оставалось только развести руками. Нашлись, правда, и те, кто потирали руки – кому порядочность и требовательность автора книги мешала ловчить и выслуживаться.
Можно ли подобное надругательство над законом квалифицировать иначе, чем профанация судопроизводства? И какова цена «чести и достоинства», добытых подобным образом?! Она осталась под таким же большим вопросом, как справедливость состоявшегося «правосудия» и непредвзятость судей.
Ясно и ежу, что подобное «правосудие» было сознательно организовано судьёй в интересах тех, кто хотел задеть Е.Д. Чернова как можно сильнее. И все вышестоящие судебные инстанции, куда обращался Чернов в надежде на справедливое решение, стояли стеной за судью, не внимая, по обыкновению, никаким очевидным доводам, отделывались в ответ «сплошными кирпичами»!
Напомним, за что боролся Е.Д. Чернов? Думая о возрождении подводных сил России, своей книгой он стремился уберечь российских подводников от повторения печального советского опыта, когда власть и суд исходили из одного центра, и правым практически всегда объявлялся тот, кто тем или иным образом оказывался ближе к власти. Это неизбежно приводило к гибельным последствиям из-за появления в составе флотского руководства и в судейских структурах морально нечистоплотных людей, ставящих интересы личной карьеры выше интересов службы и страны.
Е.Д. Чернов стремился предупредить об этой опасности, ещё далеко не изжитой, теперешнее руководство страны, флота и будущие поколения тех молодых россиян, кто связал или хочет связать свою судьбу с флотом.
За это благородное стремление и мужественный гражданский акт семья адмирала вот уже двадцать лет расплачивается своим правом на спокойную жизнь и остатками здоровья. Понятно, что труднее всех в этой ситуации приходится Кире Владимировне – жене Е.Д. Чернова.
Её краткий рассказ о себе можно прочесть в сборнике «Жёны и Океан» (СПб. : «Рус.-Балт. информ. центр “Блиц”». – 2010. – 400 с.) – уникальной и захватывающе-интересной книге с воспоминаниями женщин, отмеченных Морским литературно-художественным фондом имени Виктора Конецкого почётным знаком «Жена моряка» (автор-составитель книги Т.В. Акулова).
При получении этого почётного знака в октябре 2008 года, Кира Владимировна, обращаясь к сидящим в зале, сказала только одну фразу: «Таких, как я тысячи и тысячи!».
Думаю, что все моряки советского ВМФ разделят вместе со мной убеждение в справедливости этой лаконичной, но очень значительной фразы. Ибо большой вопрос: смогли ли бы мы без такого «тыла», без моральной поддержки, стойкости и верности наших боевых подруг, успешно решать те грандиозные задачи, которые ставила перед флотом «холодная война» во второй половине ХХ века.

ЧАСТЬ 3. СЧАСТЬЕ НАПЕРЕКОР ВСЕМУ

О нескольких из многих тысяч, единственных и неповторимых

Женщины, о которых пойдёт речь ниже, отнюдь не результат специального отбора (во время работы над этими заметками у их мужей нашлось время рассказать о своих любимых, и сами женщины им помогли в этом). Тем не менее, на мой взгляд, сложившиеся в разные годы размышления дают хорошее представление о том, какими были в своём абсолютном большинстве и, к счастью, ещё остаются, жёны военных моряков – офицеров и сверхсрочников. Судите сами.

Владимир Брыскин (Новосибирск):

…Лёля была на шестом месяце беременности и в Находке почувствовала себя худо. Врачи в местной больнице немедленно поместили её в стационар, примерно в четырёх-пяти километрах от бригады, а я остался вдвоём с годовалым Юрием Владимировичем. Вдобавок, положенная мне квартира в «домах офицерского состава» (эти строения, как и дисковые операционные системы, обозначаются аббревиатурой ДОС) ещё не освободилась, и мы разместились в чьём-то пустующем жилище.
Сейчас мне трудно припомнить, как удалось без женских рук управляться с требовательным потомком: ведь в магазинах почти ничего не было. Наверное, я опять закармливал его китайскими куриными яйцами. Вдобавок у сына ярко проявилось гипертрофированное чувство привязанности к родителям – в отсутствие мамы он буквально не отпускал меня ни на шаг. Уезжая из Москвы, мы договорились с моей маманей, что она кончит свою учительскую работу и приедет к нам. По своему эгоизму, я тогда не задумывался, что матери всего 48 лет, и у неё могут быть свои профессиональные устремления, она была хорошей учительницей. Но, сколько я себя помню с детства, в нашей маленькой Фоминской семье никаких «подпольных» мыслей и намерений никогда не существовало, и фактическая жертва работой на благо Лёли, внуков и меня воспринималась как естественное дело. А после помещения жены в больницу, вся процедура завершения школьной карьеры у матери пошла в телеграфном режиме. Школа, которой было отдано без малого тридцать лет, была сдана преемнице за один день, и маманя впервые в жизни отправилась в аэропорт.
На беду, как раз в это время на трассе Москва – Владивосток разбился очередной «Ту-104», и движение реактивных самолётов было приостановлено. Однако напористости в достижении цели нашей нестарой бабушке было не занимать. С помощью «аварийной» телеграммы, где я сообщил ей о ситуации и просил прилететь немедленно, она проникла на винтовой «Ил-14», который, к слову, доставлял на восток комиссию по разбору катастрофы, и начала первое в своей жизни двух- или трёхсуточное авиационное путешествие.
Тем временем у нас в Находке события развивались так. Ребёнок – ребёнком, но я должен был явиться на лодку для подписания акта приёмки корабля от предшественника. Чтобы не сорвать это важное протокольное мероприятие, мне пришлось прибегнуть к обману. Мы с сыном зашли к моим приятелям по Классам Банокиным, в семье которых росли две девицы примерно одинакового с Юрой возраста. Когда ребятишки заиграли вместе, я подло улизнул из дома и отправился в бригаду.

Лёля.

Принимать корабль, даже от приятеля и при заранее согласованных текстах бумаг, – это не простое дело, оно заняло несколько часов.

По возвращении в ДОСы сначала я услышал рёв сына, потом он вцепился в меня и замолк, а от Али Банокиной я узнал, что Юра вопил всё время моего отсутствия без перерыва. В таких обстоятельствах сам я встретить маму не мог. Хотя мне ещё не удалось как следует познакомиться с офицерами лодки, штурман – Вадик Чернявский – взялся поехать во Владивосток для встречи моей матери. В Находке (как и в остальных частях страны) об авиационных катастрофах ничего не объявлялось, поэтому приходилось просто ждать. Как заметил библейский царь Соломон, «всё проходит». Наконец появилась моя энергичная маманя в сопровождении Вадика. Имущество новой жительницы Дальнего Востока уместилось в одном чемодане. Как раз в это время мы переселились в «свою» двухкомнатную квартиру с казённой фанерной мебелью и печным отоплением. Втроём мы сходили в больницу, родные мне женщины обнялись, всплакнули, и заботы о потомстве были полностью переложены на их плечи. Сын прохныкал несколько дней («Вову хочу»), но потом так же «намертво» привязался к бабушке. А я начал свою новую службу.

…Когда это удавалось, после выходов мы с сыном отправлялись навещать нашу маму Лёлю. Дело это происходило в потёмках. Юрий Владимирович сидел закутанный в зимние одёжки у меня на плечах, «вожжи» вытирать было некому, и в таком виде мы прибывали в предбанник больницы. К нашим свиданиям в больнице скоро привыкли. Проходящие мимо редкие посетители барачного здания тоже не обращали особого внимания на привычных в морском городе людей. А в середине декабря нормально родилась наша дочка Таня. В момент получения известия об этом я спал мёртвым сном. Маманя с трудом разбудила меня и сказала, что теперь у нас «золотые дети». По прошествии почти сорока лет я не имею причин оспаривать это утверждение.

Константин Селигерский (Севастополь):

Исполнилось более 60 лет со дня регистрации нашего с Тоней законного брака. Произошло это в Петроградском бюро ЗАГСа в Ленинграде. В то время моя наречённая супруга, Антонина Александровна Селигерская (в девичестве – Анисимова) обучалась на пятом курсе исторического факультета отделения основ марксизма-ленинизма Ленинградского Государственного ордена Ленина университета им. А.А. Жданова, который и окончила в июле 1954 года, получив диплом с присвоением квалификации «историк».

После свадьбы в студенческой столовой университета мне пришлось уехать к месту службы на подводной лодке Северного флота в г. Полярный, а Тоне – продолжать учёбу, готовиться к защите диплома.
Стаж нашего знакомства с перерывами составил более шести лет. За это время мы успели хорошо узнать и понять друг друга. Познакомились мы в 1946 году в г. Мончегорске Мурманской области, где судьба свела нас совместной учёбой в одном восьмом классе школы № 3. Тоня – скромная и серьёзная девушка обворожительной красоты, статная, чернобровая, с большими выразительными добрыми серыми глазами, окаймлёнными пушистыми, бархатными ресничками.
Тоня была не просто красавицей. Уже в те годы выделялись её незаурядный ум, открытый, общительный настойчивый характер, простота во взаимоотношениях, всякое отсутствие кокетливости и жеманности, так свойственных большинству из её девического окружения. К тому же – отличница, комсомолка, спортсменка (первый разряд по спортивной гимнастике).
Главным же достоинством моей молодой супруги была безграничная душевная щедрость, скромность, принципиальность и открытый коммуникабельный характер.

Антонина Селигерская. 1952 год.

Родилась Тоня 8 февраля 1932 года в рабоче-крестьянской семье в свободолюбивой Новгородской глубинке – в селе Ретно, что примерно в пятидесяти километрах от райцентра Сольцы, среди безграничных лесов, перемежающихся с чарующими перелесками, необъятными полями и непроходимыми болотами. Лес там смешанный, с преобладанием лиственных пород, а потому светлый, весёлый и живописный, богатый грибами, различными полезными целебными травами, ягодами и дичью. Перелески с их завораживающими кустарниками, цветущими травами, уютными полянами так и манили к себе, привлекали разнообразной неповторимой красотой и уютом. Цветущие льняные поля поражали бесконечной необыкновенно чистой, светлой голубизной. Всё это – так называемая средняя полоса, Матушка Святая Русь. Тридцатые годы – тяжёлые, трудные времена. Одной красотой природы сыт не будешь. Отец Тони – Александр Алексеевич Анисимов – в поисках счастья и достатка подался в 1936 году по вербовке на Кольский полуостров, где и работал в леспромхозе. Через год на станцию Оленья перебралась и вся семья.

В первые же дни Великой Отечественной войны Александр Алексеевич был призван на флот краснофлотцем и погиб, защищая Родину, в августе 1942 года.

Мать Тони, Пелагея Тимофеевна, после трёхлетнего пребывания в эвакуации в Архангельской области, возвратилась в город Мончегорск и была вынуждена в одиночку, без профессии и надлежащего образования, трудиться на подсобных работах, самостоятельно растить и воспитывать свою единственную дочь. Недостаток общения в небольшой семье, по-видимому, наложил отпечаток на всю последующую жизнь девочки, всегда стремившейся к людям, к общественной работе. Как только позволил возраст, Тоня была принята в пионеры, а в 1946 году вступила в комсомол. В старших классах Тоня была избрана секретарём комсомольской организации средней школы № 3, а в летние месяцы работала вожатой в пионерлагере.

Окончив в 1949 году школу с серебряной медалью, Тоня без экзаменов была принята на исторический факультет Ленинградского государственного университета. Первым весомым поощрением за отличную учёбу и активное участие в общественной работе была путёвка летом того же года в дом отдыха на берегу Финского залива, в Репино.

Университет предоставил Тоне место в общежитии на Охте, а в последующем – в общежитии на Мытнинской набережной, недалеко от университета, где наши студентки жили одной общей «коммуной» в комнате со студентками из Польши и ГДР.

Я тогда же окончил Ленинградское военно-морское подготовительное училище и поступил в 1-е Балтийское высшее военно-морское училище.

В Ленинграде я учился уже два года, познакомился с городом и стал своего рода гидом. Большую часть своего свободного времени мы с Тоней проводили вместе: по выходным ходили в кино, посещали концерты в Большом и Малом залах филармонии, а также драматические (по инициативе Тони) и музыкальные (по моей) театры, разнообразные в то время концерты и выездные спектакли в домах культуры и на различных концертных площадках города. Нередко посещали Эрмитаж, Русский и многие другие музеи. Тоня бывала в Эрмитаже чаще, поскольку имела абонемент на посещение там лекций и экскурсий.

Училась Тоня хорошо: сдавала экзамены на «отлично», а все положенные зачёты своевременно. Она получала повышенную стипендию, посильную помощь оказывала ей и мама. С увлечением Тоня занималась спортивной гимнастикой, общественной работой, была избрана секретарём комсомольской организации своего курса.

Получив диплом со свободным распределением, Тоня приехала ко мне в Полярный с твёрдым намерением устроиться на работу. Устроиться на учительскую работу не представлялось возможным из-за отсутствия вакансий: в городе была всего только одна средняя школа и школа рабочей молодёжи. Так Тоня стала заведующей отделом учащейся молодёжи в Полярном райкоме ВЛКСМ. На этой должности она проработала два года, до ухода в декретный отпуск и отъезда в Ленинград, куда я был направлен для повышения квалификации на Высшие офицерские классы. Но перед этим я получил назначение на новостроящуюся лодку и был командирован в Северодвинск, Горький (Сормово), Баку. Летом 1956 года лодка была передислоцирована в Гремиху. Всё это время Тоня оставалась в Полярном, а затем в Мончегорске. Её работа была связана с многочисленными постоянными командировками в посёлки по побережью Кольского залива. Дорог по суше, как правило, практически не было, приходилось чаще всего добираться на катерах или в кузове открытой грузовой машины. Обзавестись хорошей тёплой одеждой мы ещё не успели, и моей жене зачастую приходилось мёрзнуть, что в дальнейшем отрицательно сказалось на её здоровье.

Декретный отпуск Тоня провела у мамы в Мончегорске, где и родила в 1956 году дочь Наташеньку. К великому сожалению, мне не удалось взять Тоню с дочуркой из роддома, поскольку я служил в посёлке Гремиха и участвовал в интенсивной боевой подготовке по вводу подводной лодки в первую линию. Эту миссию выполнил за меня муж моей сестры Николай. Осенью, воссоединившись с семьёй, мы дружно двинулись в Ленинград.

После учёбы на классах я был назначен флагманским минёром Отдельной бригады ракетных подводных лодок, базировавшейся в губе Оленья, по соседству с Полярным. В связи с учёбой свою комнату мы потеряли, и Тоня с ребёнком оставалась у мамы в Мончегорске. Там 2 декабря 1957 года жена благополучно разрешилась сыном Александром, названным в честь Тониного отца. И на этот раз забрать жену с сыном из роддома я не смог, так как находился в губе Ягельной, где участвовал в торпедных стрельбах на приз Главкома ВМФ.

Только в марте 1958 года мы получили комнату в коммунальной квартире в Полярном (в Оленьей жильё начали строить позже), в которой и разместилась теперь уже большая наша семья из пяти человек (с нами жила и мама Тони).

В ноябре 1957 года произошло важнейшее событие в жизни жены: она была принята в ряды КПСС. За все годы перестройки и переворота общественно-государственного строя, равно как и при современном украинском диком капитализме, своим идейным коммунистическим воззрениям она не изменяла, и по сей день является активным членом Коммунистической партии Украины.

1 февраля 1959 года Тоня была назначена преподавателем истории в 5–10 классах в школе рабочей молодёжи, и там зарекомендовала себя грамотным, подготовленным учителем, умелым воспитателем.

В 1965 году Антонина Александровна Селигерская стала завучем, а затем и директором этой школы. Усердие и старания её были замечены руководством и отмечены многочисленными поощрениями за успехи в деле обучения и коммунистического воспитания молодёжи. В 1963 году Тоня была избрана депутатом Полярного городского Совета и возглавила в нём комиссию по народному образованию. Работы, забот и хлопот у жены значительно прибавилось. Мне же удавалось изредка делать ночные набеги домой, чтобы, как тогда шутили в народе, успеть посчитать детей (не прибавилось ли?), привести себя в порядок, помыться и переодеться.

Осенью 1965 года мне удалось по службе перебраться на эскадру в Полярный. Нам были выделены две комнаты в трёхкомнатной квартире нового большого дома со всеми удобствами, с ванной на дровах. Еду готовили на примусах и керогазах. Жить стало лучше! Вскоре нам дали отдельную тёплую двухкомнатную квартиру с большой прихожей и ванной с горячей водой (её давали по графику). Жить стало веселей!

В 1966 году за достигнутые успехи в работе Антонине Александровне Селигерской присвоено звание Отличника народного просвещения РСФСР с вручением соответствующего нагрудного знака, а в 1967 году она была награждена Почётной грамотой Североморского горкома КПСС и исполкома Совета депутатов трудящихся «За успехи в соцсоревновании в честь 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции и активную общественную работу».

Тем временем подросли и пошли в школу наши дети. У нас появилось много новых друзей и товарищей. Жизнь стала интересней и более насыщенной.

В июле 1967 года я был переведён по службе на 5-ую Средиземноморскую эскадру кораблей ВМФ СССР. Продолжительность плавания составляла 4–6 месяцев подряд, отпуск 30 суток плюс 10–20 суток в год дополнительно на восстановление. Семья оставалась в Полярном, так как в Севастополе жильё мы получили только в конце 1968 года – отдельную трёхкомнатную квартиру со всеми удобствами и газом. В ней мы живём и поныне. Воспитанием детей занимались Тоня и её мама.

С 1 сентября 1969 года Тоня начала работать преподавателем истории в школе № 8 г. Севастополя. За активную работу по пропаганде марксистско-ленинской теории в системе политического просвещения среди учителей она награждена Грамотой Ленинского райкома КПУ, в 1973 году была занесена на Доску Почёта Ленинского района и награждена Грамотой Крымского обкома КПУ.

В 1974 году Антонина Александровна Селигерская была назначена директором средней школы-новостройки № 7. Это была большая школа, построенная по современному проекту со сложным хозяйством: четыре учебных корпуса с большим актовым и спортивным залами, библиотекой, мастерскими, столовой и прилежащим стадионом. Усилиями учителей, родителей, шефов и учащихся были созданы предметные кабинеты, а позднее впервые был оборудован и технически оснащён кабинет информатики. Число учащихся в школе составляло до двух тысяч, преподавателей – около ста. Занятия в школе проходили в две смены, работали группы продлённого дня. Работа директора с 8 часов утра до 8–9 и более вечера, часто включая выходной день. За годы работы А.А. Селигерской в школе сложился дружный, работоспособный коллектив учителей-единомышленников с хорошим морально-психологическим климатом. Активно работали детские пионерская и комсомольская организации, а также партийная и профсоюзная организации, общешкольный Родительский комитет и Совет отцов. Большое внимание уделялось военно-патриотическому воспитанию. В этой работе школе помогали шефы – Совет Дунайской военной флотилии. Общими усилиями была создана комната Боевой славы, регулярно проводились смотры «Строя и песни», военно-спортивные игры «Зарница», «Рубеж» и другие.

Прекрасно работал в школе филателистический клуб «Октябрь», который ежегодно участвовал в республиканских, городских и районных соревнованиях, занимая призовые места. Систематически проводилась политучёба учителей. Антонина Александровна читала лекции, вела семинарские занятия. Нередко на базе школы проводились открытые семинарские занятия с участием пропагандистов школ района и методиста кабинета политпросвещения Ленинского райкома КПУ.

В 1978 году Антонина Александровна закончила вечерний Университет марксизма-ленинизма и получила высшее политическое образование в системе партийной учёбы. Многие годы была она пропагандистом (1959–1987), параллельно принимала участие в мероприятиях по повышению квалификации, как по партийной линии, так и в системе подготовки профессиональных кадров; дважды прошла полный курс повышения квалификации на ФПК директоров общеобразовательных школ при Запорожском государственном педагогическом институте (1975) и Симферопольском государственном университете (1982). В этой хлопотливой и ответственной директорской должности А.А. Селигерская проработала тринадцать лет – вплоть до выхода на пенсию. За достигнутые успехи в 1984 году ей присвоено звание Отличника народного просвещения УССР.

С выходом на пенсию супруга целиком и полностью посвятила себя общественной, партийной и ветеранской работе. Заслуженным авторитетом пользовалась А.А. Селигерская среди населения, дважды избиралась депутатом городского Совета Севастополя (1998–2006), на протяжении многих лет она избирается секретарём первичной парторганизации работников образования, принимает активное участие в митингах, пикетах, агитационных постах, является членом Севастопольского городского Совета ветеранов педагогического труда.

Наши дети получили высшее образование. Наташа закончила Симферопольский государственный университет. Она работала учителем математики, преподавателем информатики, Отличник народного просвещения Украины, учитель высшей категории, учитель-методист. Сейчас дочь работает заведующей редакционно-издательским отделом Севастопольского городского гуманитарного университета. Сын Саша закончил Севастопольский национальный технический университет по специальности автоматические системы управления и работает системным администратором 1-й категории в Севастопольском филиале Укртелекома.

В заключение хотелось бы отметить, что Тоня всегда с благодарностью вспоминает своих учителей, первую учительницу, руководителей школы № 3 г. Мончегорска Марту Корнеевну Нечитайло, Владимира Георгиевича Сизова и многих других. На зимних каникулах во время учёбы в университете с радостью посещала она вечера встречи в школе № 3 Мончегорска, где выпускников всегда ждали и радушно встречали. Школа дала ей твёрдые знания, воспитала уважение к людям старшего поколения, научила трудолюбию и доброте, ставить на первое место общественные, а потом уже личные интересы, то есть, как говорится, думать сначала о Родине, а только потом о себе. Всё это пригодилось и нашло воплощение в её жизни, в педагогической и общественно-политической деятельности. Где бы ни работала Антонина Александровна, она отдавала все свои силы выполнению поставленных задач, бережно относилась к окружающим, всегда стремилась прийти на помощь, и люди отвечали ей взаимностью. Я всегда поддерживал и помогал жене по мере своих возможностей.

Николай Загускин (Санкт-Петербург):

Писать, тем более стихи, о каких-нибудь тяготах, которые испытала Лена, мне не приходилось – жена никогда не жаловалась на трудности жизни, она всегда умела их преодолевать и давала другим морским женам оптимистический настрой и пример.

Кажется, не было места, куда бы она за мной не следовала, иной раз, сдавая сына, ещё младенца, на попечение бабушек и матери, но чаще возя его с собой.

Первый выезд жены «на службу» был летом 1953-го – в Поти, на стажировку. А была она при этом на шестом месяце беременности. Старенькие потийские лодки были в непрерывном ремонте, и нас с Юрой Клубковым вежливо просили не мешаться. Поэтому мы ловили на волнозащитном молу крупных крабов, а Лена их варила.

Потом она была со мной в Николаеве, в Севастополе, в Либаве, в Нижних Крестах (трое суток добираясь туда полярной авиацией), затем на Камчатке.

Интересно отметить, что её по разным причинам не законченные институты (холодильный и торговли) никогда не препятствовали её трудоустройству, тем более карьере. На работу её призывали по острой надобности, и она шла, и всегда справлялась, и была ценима, мгновенно усваивая навыки и быстро их совершенствуя. Так, в Крестах Колымских местный суд призвал её к печатанию (на моей машинке!) судебных, чаще всего адвокатских материалов, так написанных, что мне пришлось помогать ей в решении довольно принципиальных вопросов. Например, рассматривалось дело о побеге одного из зэков «с бараном». «Баран» был съеден, как и предусматривалось. Приезжий, а затем уехавший адвокат, из-за сходства фамилий всё время путал в текстах кто кого съел – Угланов Урханова или наоборот Урханов Угланова. И Лена, мало того, что печатала, ещё и помогала логически разобраться в этом бредешнике. Её приобретённые в процессе работы машинописные навыки позже стали технической основой моих ВГИКовских учебных трудов, а подчас и последующих сценариев.

Елена Крылова с сыном. 1954 год.

Но это всего лишь побочные трудовые эпизоды. Основной её деятельностью на Камчатке стала работа в детских садиках. Началась её карьера по нужде – сына брали в садик при отсутствии свободных мест.

Карьера Лены, можно сказать адмиральская: няня, повар, воспитатель и музыкальный работник (на основе шести классов музыкальной школы и, вероятно, таланта и музыкального). Итог: Елена Владимировна успевала работать сразу в трёх садиках – в разных концах города. По возвращении в Ленинград, у Лены всегда было два садика при утверждённой специалистами высокой квалификации.
Но незадолго до пенсионного возраста (не ощущаемого тогда ни внешне, ни внутренне) Лена ещё раз, по стечению случайных обстоятельств, поменяла работу – стала медсестрой, помогающей (на заре УЗИ) высококлассному врачу-ультразвуковику в Военно-медицинской академии. И здесь Лена помогала своему медицинскому шефу писать диссертацию… А многолетняя привязанность к Лене сотрудников и признательность пациентов – это отдельная песня…

Нина Кузьминична Лапцевич (Санкт-Петербург):

Моя жизнь и служба с Николаем Лапцевичем началась 16 декабря 1953 года, когда я – студентка юридического института, и Коля Лапцевич – молодой офицер, лейтенант, выпускник морского училища, тихо, без шума и свидетелей зарегистрировали свой брак в обычном районном ЗАГСе Ленинграда.

Нина Багрова. 1952 год

Нина Багрова (Лапцевич). 1952 год.

С тех пор прошло почти 65 лет, но тот день я запомнила очень хорошо, тем более, что идя в ЗАГС, я забыла паспорт, и нам пришлось возвращаться за ним. Как видите, трудности начались сразу, зато место, где начал службу муж – город Пинск в Белоруссии, – было поистине благословенным для меня!
Город тихий, чистый, зелёный, очень дешёвый – чего ещё более желать молодой офицерской семье. Муж получал 1900 рублей: 150 рублей из них шли на оплату съёмной комнаты, по 100 рублей отсылали нашим матерям, так как родители имели весьма скромные доходы. В Пинске 8 марта 1956 года у нас родилась дочь Ирина.
После шестилетнего пребывания в городе Пинске мужа направили в Ленинград на Высшие офицерские курсы, по окончании которых мы благополучно «загремели» на Дальний Восток.
Приезд на Дальний Восток я тоже помню отлично, так как меня молодую, почти столичную женщину в шляпке и на каблуках, город встретил таким штормовым ветром, что пришлось срочно распаковывать чемоданы и утепляться. Нам предстояло ещё добираться до места назначения, а именно – в бухту Разбойник. Вот там-то, увидев всего два четырёхэтажных жилых дома и котельную возле воинской части, я немного растерялась… Расслабиться нам не дали, и через два года мы переехали в посёлок Дунай, в бухту Конюшково, где и домов было побольше, и магазин, и даже школа.
Наши мужья были постоянно либо в части, либо в море, весь быт лежал на нас, жёнах, но я лично не помню, чтобы кто-нибудь особенно унывал. Единственно, что угнетало – это отсутствие работы.
В 1963 году у нас родился сын Борис. Прибавилось забот и хлопот, так как тогда не было такой бытовой техники, как сейчас, да и воды тоже было мало – её включали в определённые дни и часы. Но ничего – приспосабливались! Зато, какая красотища вокруг! Из окон виден океан, сопки разноцветные – ярко-красные, жёлтые, зелёные. Выйдешь на берег – под ногами медузы, водоросли, волны шуршат, вода искрится. А купание в океане! Это чудо! Вода сама тебя держит и как бы заманивает плыть дальше и дальше, а как подумаешь про глубину – страх берёт!
В магазинах гарнизона ассортимент был очень скудный и на продукты, и на промтовары, поэтому приходилось выкручиваться, особенно нам, женщинам. Например, ещё в Разбойнике я, по совету более жизненно мудрых жён сверхсрочников, завела пять куриц и петуха, вследствие чего в нашем рационе питания появились яйца. А в Конюшково мне муж вскопал десять метров земли на сопке, и я посадила огород, в котором очень любили возиться наши дети. Правда, с огородом вышел небольшой конфуз: посадила лук не тем концом и ждала всходов, а их всё не было, пока жена одного мичмана не вмешалась в этот «сложный» процесс. Тем не менее, и лук, и картошка выросли.
В шестидесяти километрах от нас находился большой военный посёлок Тихоокеанский (тогда его называли «Промысловка»). Никакой связи с ним не было, кроме «Газиков» и здоровых военных «Уралов», ничего туда не ходило! А там всякие магазины, даже парикмахерская! Но разве нас, молодых и горячих женщин, можно удержать? Оставив детей на одну из соседок, мы собирались по 2–3 человека и… в путь на «попутках». Брюк тогда никто из женщин не носил, однако в юбках и платьях мы ловко забирались по колёсам в кузов, а если повезёт, то и в кабину. И никогда ни разу не было никаких ЧП, только помощь со стороны молоденьких шофёров-матросов.
Примерно в 1965–1966 годах в наш тихий гарнизонный посёлок приехали на вновь открывшийся секретный завод по ремонту подлодок, рабочие из Кронштадта, для которых солдаты из стройбата срочно строили жильё. И сразу начались безобразия: пьянство, воровство, нападения на женщин и девочек.
Однако в открытии завода был и положительный аспект: появились рабочие места. Я, например, сразу же, несмотря на то, что сыну не было и трёх лет, устроилась работать в бухгалтерию кассиром-счетоводом. Позже командир части Артём Асатурович Баласанян назначил меня заведующей канцелярией.
Видимо, с его лёгкой руки, по возвращении в Ленинград, я стала работать в кадровой службе Ленинградского Металлического завода. Затем работала секретарём заместителя генерального директора завода и оттуда в 1988 году благополучно ушла на пенсию, заработав себе общий стаж в двадцать пять с половиной лет, что является, по мнению моего мужа, подвигом для жены моряка!
А вернуться домой, в Ленинград, в 1969 году нам «помогла», как это не парадоксально звучит – серьёзная болезнь Колиной матери: её разбил паралич и требовался постоянный уход. Четыре с половиной года до самой кончины свекрови мы и Колины сёстры ухаживали за ней. Это было очень трудное время, осложнявшееся ещё и тем, что мы не имели своего жилья.
На наше счастье моим родителям дали двухкомнатную квартиру, и они приютили нас. А вскоре, в 1973 году, хоть и с большим трудом и хлопотами, но Ленинградская военно-морская база предоставила нам двухкомнатную квартиру. Несмотря на то, что нам надо бы трёхкомнатную, так как дети разнополые, мы были счастливы! Заселялись в дом первыми, лифт ещё не работал, и мы вместе с детьми таскали уже купленную мебель и свои пожитки на восьмой этаж по лестнице.
Проживая в этой квартире, дети окончили школу, получили высшее образование: у дочери два высших образования, а сын, закончив Ленинградскую мореходку, пятнадцать лет ходил в загранплавание, а сейчас – лоцман Санкт-Петербургского Морского порта. У него прекрасные дети, а у нас внуки.

Н.К. и Н.В. Лапцевичи с дочерью и сыном. «Золотая» свадьба.

Испытала наша дружная, большая семья и трагедию – погиб в автокатастрофе единственный сын Ирочки – Дима, Димуля, 26 лет… Он, окончив политехнический институт, служил в ФСБ, побывал в Чечне. Службу он сам выбирал, и всё шло отлично: и служба, и личная жизнь, родилась дочь, наша правнучка – Елизавета. Но – всё оборвалось 20 февраля 2009 года…

Эта трагедия надломила всех нас, особенно дочь. У всех членов нашего семейного клана после этой трагедии началась как бы другая жизнь. У нас с мужем, уже старых, обострились болезни, и вообще интерес к жизни значительно ослабел. Говорят, что время лечит, но пока мы этого не ощущаем, хотя и стараемся изо всех сил не поддаваться хандре.

В настоящее время муж, Николай Васильевич, работает на компьютере: пишет различные статьи, переписывается с однокашниками. И я после ухода на пенсию связи с родным заводом не теряю, постоянно работаю в Совете ветеранов.

На всё лето мы уезжаем на дачу. Кстати, летний домик на даче муж построил практически собственными руками по собственным чертежам, и поэтому он нам всем особенно дорог. Мы очень любим проводить лето именно там, в Рощино…

…Ведя спокойный, внешне простой и скромный рассказ, Владимир Георгиевич Лебедько (1932–2017) оставил «за кадром» свой очень непростой и напряженный служебный путь.

Я тоже не посчитал целесообразным касаться здесь этой темы, поскольку она интересно и откровенно описана самим В.Г. Лебедько в книге «Верность долгу» (СПб. : «Развитие». – 2005. – 430 с.). Книга, повествующая о драматичной и сложной жизни человека высоких идеалов, несгибаемой честности и неколебимой верности долгу, несомненно, будет востребована молодёжью, ищущей ответа на вопрос «делать жизнь с кого?».

А в том, какие преграды пришлось преодолеть супругам Лебедько, чтобы книга появилась на свет, видны и характер, и моральное кредо этой семьи.

Надежда Лебедько. 1960 год.

Потерявший зрение контр-адмирал, подобно Николаю Островскому, дописывал эту книгу, надиктовывая текст жене Надежде Михайловне. В этом процессе она участвовала творчески, выступая и в качестве редактора. Чтобы издать эту книгу, им пришлось продать машину и дачу.

Творческое содружество супругов давало возможность Владимиру Георгиевичу продолжать свою литературную работу. В 2007 году издана его брошюра «Пароход “Казахстан”, август 1941-го» о героическом переходе этого судна из Таллинна в Кронштадт, историческое исследование «Розы и тернии в судьбе первого министра Российского флота адмирала П.В. Чичагова», воссоздающее правду о роли и месте этого незаслуженно забытого деятеля в истории России. И всё это происходило в условиях непрестанной борьбы с немалым числом недугов и очень чувствительных для пожилого человека усилий, связанных со всеми аспектами жизнеобеспечения, которые к тому же для потерявшего зрение человека возрастают многократно. Естественно, основная нагрузка здесь падала на плечи Надежды Михайловны…

Тем не менее, в доме Лебедько всегда был «морской» порядок, атмосфера взаимопонимания, заботы, чуткости и терпения. Испытания не сломили их, и в этом им помогала взаимная любовь.

И сегодня не забыть, как теплел голос адмирала, человека скорее сурового, чем сентиментального, как только он заговаривал о жене, своей семье, сколько нежности и гордости было в нём.

Владимир Лебедько (Санкт-Петербург):

Во Владивостоке как-то ко мне в каюту зашёл командир БЧ-5 нашей ПЛ и увидел на маленьком столике под стеклом Надину фотографию:

– Это кто? – спросил он.

– Это моя будущая жена, – ответил я.

– Ну, Владимир Георгиевич, поздравляю тебя, и не только поздравляю, но и от чистого сердца завидую тебе!..

Моя жена Надежда Михайловна родилась в деревне Васильевка Архангельской области. Её дальними родственниками были такие полярные мореходы, как К.С. Бадигин и И.И. Месяцев. Ещё интересная деталь: по соседству, в другой деревне родился наш будущий наркомвоенмор Н.Г. Кузнецов.

Я познакомился с Надей в 1952 году курсантом четвёртого курса 1-го БВВМУ. Надя училась на первом курсе института Иностранных языков.

К моменту нашего разговора с командиром БЧ-5 она уже работала в городе Новокузнецке преподавателем немецкого языка в средней школе и на кафедре иностранных языков Пединститута. Через год, в январе 1960 года мы стали мужем и женой.

Любящая, высоконравственная, с развитым интеллектом и большим кругозором, Надя быстро вошла в сложную семейную среду морских офицеров. Эти её качества, несомненно, помогали мне и в моей службе.

Меня удивляли её большой интерес и, можно сказать, любовное отношение к подводным лодкам, на которых я служил. Создавалось впечатление, что лучше их для неё других кораблей просто не может быть. Она глубоко переживала, когда я находился в походе, неизменно ждала и первая появлялась навстречу возвращающейся лодке.

Отдельную квартиру мы получили на втором десятке моей офицерской службы. Надя быстро создала в ней прекрасный уют, и это стало её постоянной заботой. Благодаря созданному ей домашнему теплу я душевно отдыхал дома после своих служебных дел.

В 1961 году у нас родился сын Саша, перенявший все замечательные качества своей мамы, и тоже ставший моряком-подводником.

Несмотря на занятость в семье Надя всегда работала: в Ягельном (Гаджиево) на курсах по подготовке матросов в ВУЗы, в Североморске – в библиотеке военно-морского госпиталя и в средней школе, в Ленинграде-Петербурге – в ЦНИИ им. А.Н. Крылова, в институте им. А.И. Герцена, в средней школе. В общей сложности её трудовой стаж составляет сорок лет. Она учила не только детей, но и меня, благодаря чему я успешно сдал конкурсные экзамены в Военно-Морскую академию, а в последующем и кандидатский минимум.

В отпусках мы всегда любили путешествовать, бывали в театрах, музеях, на выставках и с особой душевностью всегда относились к выступлениям морских ансамблей песни и пляски флотов, где мы бывали.

23 января 2010 года мы отметили «золотую свадьбу» – пятьдесят лет мы прожили в любви и согласии. Теперь свой опыт передаём внукам.

Наша невестка Татьяна Николаевна 25 ноября 2004 года награждена памятным знаком «Жена подводника» Международной ассоциации ветеранов подводного флота и моряков-подводников одновременно с моей супругой Надеждой Михайловной. Как и у Нади, её жизнь плотно связана с подводным флотом и военными моряками.

С отцом Тани, Н.С. Борисеевым, будущим контр-адмиралом, я познакомился в посёлке Ягельное (Гаджиево) в 1964 году. Так что, можно сказать, с двух лет Таня росла на моих и Нади глазах.

В 1983 году Таня окончила дошкольный факультет Педагогического института им. А.И. Герцена, а судьба свела моего сына и Таню в Ялтинском санатории Черноморского флота. После окончания ВВМУПП им. Ленинского комсомола Саша и Таня поженились. Жили в Гаджиево. Таня работала сначала в средней школе, потом в детском саду. Она очень любит детей.

В 1995 году наш сын капитан II ранга А.В. Лебедько погиб при исполнении служебных обязанностей. Таня осталась одна с двумя детьми, которых вырастила достойными людьми. Она осталась верна своей первой любви и памяти нашего сына. Сейчас она по-прежнему работает в детском саду, специалист высшей категории. Таня – чуткий, отзывчивый человек, всегда готовый прийти в трудный момент на помощь.

***

Мне известно немалое число семей моряков, союз супружеских пар в которых уже перешагнул полувековой рубеж. Со многими из них мы с женой дружим. Естественно, все они очень разные, у каждой из них за плечами свой путь. Но, как это убедительно подтверждается примерами, изложенными выше, а их можно привести очень много, в начале пути каждой такой пары была любовь, а ориентирами в совместной жизни служили заложенные с детства высокие моральные принципы.

Можно утверждать, что советская система подобной устойчивости браков способствовала ничуть не в меньшей, а, на мой взгляд, даже в большей степени, чем любые другие.

ЭПИЛОГ

Немного о взаимодействии семьи,
общества и государства в советский период

Сам процесс образования семьи был в наше время, пожалуй, одним из немногих, проходивших вполне свободно, без какого-либо идеологического или иного воздействия со стороны партии и государства.
Семья считалась и была на деле традиционным, само собой разумеющимся общественно-гражданским институтом, и закономерность его существования никем (левацкие загибы сразу после Октября не в счёт) не оспаривалась.
Законом не допускалось многожёнство, устанавливались возрастные ограничения для вступающих в брак; венчание в церкви, хотя и допускалось, но законным брак считался только после его регистрации в соответствующем государственном органе (ЗАГСе).
После регистрации новая семья предоставлялась себе самой и устраивала свою жизнь сообразно своим чувствам, воззрениям, морально-этическим принципам и внешним условиям.
Дальнейшие контакты семьи с государственными и партийно-общественными органами (райкомы, парткомы, профкомы и т. д.) происходили преимущественно по инициативе самой семьи в связи с необходимостью решения своих социально-бытовых проблем (жильё, детсад, школа, путёвки в детский лагерь, в санатории, за границу, очередь на автомобиль и пр.). Распределение соответствующих ресурсов семьям осуществлялось указанными органами, как правило, по месту работы с учётом трудового вклада, условий жизни, состава семьи.
Хотя и не без издержек, но в целом этот процесс происходил на глазах коллектива, с участием в разных формах его представителей, что в определённой степени ограничивало возможность злоупотреблений.
При этом руководители (секретари) низовых партийных и профсоюзных организаций избирались коллективами этих организаций, как правило, из своей среды. На этих, в своём большинстве опытных, порядочных, рассудительных, доброжелательных и уважаемых в коллективе людях, фактически и основывался авторитет коммунистов и всей КПСС в «массах» (А.А. Селигерская – типичный пример такого партийного лидера).
Так называемая «работа с семьями» значилась в планах политических и партийных органов. Но на деле она проявлялась в случаях, когда в какой-нибудь семье возникал серьёзный конфликт, и направлялась в первую очередь на помощь, чтобы его уладить. Хотя желаемый результат достигался не всегда, в общем, это было полезно – как для самих конфликтующих, так и для оздоровления обстановки в коллективе. В ходе разбора подобных ситуаций серьёзное внимание уделялось соблюдению сторонами интересов детей и морально-этических норм.
Однако, к сожалению, далеко не всё в стране проходило гладко.
В силу очень широкого спектра причин – от философско-исторических, общественно-материальных до личностно-человеческих, которые ещё предстоит осмыслить будущим поколениям (видимо, главными из них будут те, из-за которых партия, победившая в революции и возглавившая затем строительство нового общества, оказалась не в состоянии исключить из своего арсенала насилие и связанные с ним ложь, лицемерие и обман), в нашем обществе неуклонно происходила, вопреки громогласно провозглашаемым «победам», фактическая девальвация коммунистических устремлений.
Хотя их ценности широко декларировались по всем идеологическим каналам, реально государство мало считалось с моралью, а то и поступало с нею вразрез. Неизбежным следствием всё более углубляющегося несоответствия между провозглашаемыми идеями и фактической ситуацией в стране и вокруг неё, явилось морально-этическое разложение советского общества, поразившее, прежде всего, верхушку государственного организма, проникшее затем метастазами не только во все госструктуры, но и на бытовой уровень широких слоёв населения. Наиболее полно оно выражалось в глубоком проникновении в деловую и общественную жизнь двойной морали, распространившейся во всех сферах официальных, партийных и социальных отношений.
В подобной, отравленной миазмами разложения атмосфере, любая честная работа и самоотверженные усилия людей (а их было немало) – сохранивших, несмотря ни на что, веру в возможность построения в нашей стране социально справедливого общества – направленные на противодействие этому губительному процессу, не давали результата: они тонули в море лжи и лицемерия.
Первая в мире страна социализма, в ходе строительства которого народ вынес жесточайшие страдания, принёс ему в жертву неисчислимые людские и материальные ресурсы – вторая по мощи мировая держава, растеряв веру в идеалы, сотрясаемая техногенными катастрофами, неуклонно, практически самопроизвольно и неукротимо, двигалась к своему краху. И он не заставил себя ждать: Россия снова, третий раз в течение века, оказалась «в обвале» (А.И. Солженицын).
Теперь мы пожинаем плоды бездушия, аморальности государства, двуличия его властных институтов, тупого догматизма, эгоизма и корыстолюбия его верхушки.
Российскому народу снова предстоит «начинать с нуля». Жизненно важно в этом процессе учесть уникальный опыт советского периода, в том числе в вопросах семьи и воспитания молодого поколения. Он даёт возможность не допустить тех роковых ошибок, которые свели на нет труд и жертвы не одного поколения россиян, нанесли невосполнимый урон их чаяниям на возможность более справедливого устройства общества. Печальный итог.

2010–2018
Санкт-Петербург

О НАШЕМ АВТОРЕ:

Николай Васильевич Лапцевич – капитан II ранга в отставке. Родился 9 января 1931 года, вырос в белорусской деревне Веркалы Минской области. В 1939 году вместе с семьей переехал в Ленинград, где пережил войну и блокаду. В 1946 году поступил в ЛВМПУ, которое закончил с золотой медалью. С 1949 по 1953 годы учился в 1-м Балтийском ВВМУ, был сталинским стипендиатом. Училище закончил с отличием (фамилия занесена на мраморную доску в фойе клуба училища), но по зрению был признан негодным к службе на кораблях по специальности корабельного артиллериста. Офицерскую службу начал в должности преподавателя школы комендоров 1-го учебного отряда ВМФ в г. Пинске. В 1959–1960 годах переучивался в Ленинграде на Высших офицерских классах и, став ракетчиком, с 1960 года продолжил службу на главной ракетно-технической базе Тихоокеанского флота в должности старшего инженера испытательного отдела. Закончил службу на ней в должности заместителя командира – начальника штаба части. В этот же период заочно окончил электротехнический факультет ЛИИВТа. В 1969 году, в связи с тяжёлой болезнью матери, переведён служить в Ленинград в НИИ вооружения ВМФ, где со временем был назначен старшим научным сотрудником и руководителем научно-исследовательской группы по разработке новых направлений в сфере эксплуатации ракетного оружия ВМФ в системе снабжения кораблей. За период до 1986 года участвовал в проведении ряда научно-исследовательских работ по этой тематике. Изобретатель (основным считает разработку способа передачи в море на корабль с судна снабжения тяжеловесного груза с одновременным использованием вертолета и канатной дороги). В качестве ответственного представителя НИИ оружия ВМФ по своему кругу ведения принимал непосредственное участие в разработке и испытаниях комплексов «Базальт», «Вулкан», «Гранит». В 1983 году за участие в создании комплекса РО «Гранит» награждён орденом «За службу Родине» III степени. Живёт в Санкт-Петербурге.

Назад в раздел

Все новости

Морская библиотека

Новости

21.04.2024 новое

12.04.2024 новое

07.04.2024 новое