Библиотека Виктора Конецкого

«Самое загадочное для менясущество - человек нечитающий»



Глава II

Мелочи жизни

1

Не успел Платонов после Астрахани вникнуть в дела лаборатории, как начальник кафедры, одарив его своей многозначительной улыбкой, сообщил:

– Собирайся Андрей Семенович, в Измаил. Поедешь руководителем практики у алжирцев. В группе одиннадцать человек.

– Но, вы же сами поставили мне задачу – готовить зенитный ракетный комплекс к занятиям с йеменцами!– попытался, было возразить  Платонов.

– Знаю, знаю,– прервал его начальник, – не волнуйся, йеменцев мы поручим Степашину. Ему тоже вести этот курс. Вот пусть и вникает. А ты подключишься по прибытии. Так что, успехов тебе

Сборы были короткими. Накануне получил все необходимые документы, выслушал от начфака традиционный инструктаж, и на следующий день, погрузив в училищный ПАЗик нехитрый скарб, Платонов убыл со своими подопечными на вокзал. Курсантов он знал хорошо. Не раз проводил с ними занятия на технике. Ребята толковые, дисциплинированные и веселые.

…За вагонными хлопотами не заметили, как промелькнул Апшерон.

Далекий горизонт постепенно густел, становясь лиловым. В остывающем небе появилась первая звездочка. Поезд, прогрохотав по мосту через Самур, устремился в Дагестан. «Дали Самур» – «сумасшедший Самур»– издревле зовут горцы эту своенравную мощную реку. Особенно он неистов и свиреп весной во время таяния снега в горах. Но в эту сумеречную летнюю пору Самур никак не походил на сумасшедшего, скорее уж на уставшего путника с трудом перемещавшего свое отяжелевшее от долгого и трудного пути тело. Платонов не заметил, как задремал. Проснулся – в купе темно. Курсанты, разморенные жарой, крепко спали.

Желтые отсветы вагонных окон плясали на маслянистой глади притихшего моря. Оно вдруг оказалось рядом. Вышел в коридор. За окном в непроглядную высь уходила отвесная каменная громада. Андрей опустил стекло, пытаясь разглядеть теснину.

– Интересуетесь?

Платонов обернулся. В проеме двери соседнего купе в майке, спортивных брюках и тапочках на босу ногу стоял смуглолицый мужчина с худощавым лицом, на котором выделялись элегантные очки, тонкий крючковатый нос и ухоженная щетка черных как смоль усов.

– Интересуюсь, – ответил Андрей. – Как-то уж больно неожиданно близко сошлись море и горы.

– Проезжаем отроги Кавказского хребта, знаменитый Дербентский проход, – сказал попутчик. – По нему испокон века двигались на запад орды арабских завоевателей, полчища Тамерлана и русские дипломаты времен Ивана Грозного. Этим же путем хаживал в 1722 году в Персию русский царь Петр I. И этим же путем послы лукавого Иранского шаха вели в подарок ему индийского слона.

– А вы, наверное, историк?

Мужчина утвердительно кивнул, подошел, протянул для пожатия руку и представился:

– Реза Магомедович Османов, доцент Дагестанского университета. Мой научный интерес – история прикаспийских стран конца XVIII начала XIX веков. Я вижу, вы удивлены моим сообщением о походе Петра I в Персию?

– Признаться да, – ответил Андрей, – я всегда считал, что Петр создавал новую Россию на Балтике, а о том, что он побывал и в этих краях слышу впервые.

– Не отчаивайтесь, – улыбнулся доцент, – к сожалению, об этом толком не знают даже некоторые историки, а в школьных программах и вообще не упоминают.

– Я вам так скажу, – продолжил Реза Магомедович, – из всех наук, история, пожалуй, самый многострадальный и беззащитный предмет. Ну, кому придет в голову, например, перекраивать теорему Пифагора. Как есть – квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, так этот постулат и останется незыблемым, пока будет существовать человечество. И ни царям, ни шейхам, ни первым, ни генеральным партсекретарям он не подвластен. А с историей можно поступать, и поступают, к великому сожалению, весьма вольно.

Османов выразительно глянул на собеседника, как бы прикидывая продолжать дальше или нет?

– История это наука, сохраняющая в памяти человечества его прошлое, а память вещь субъективная. Она может быть разной как по глубине, так и по содержанию прожитого. О чем-то умолчали, что-то поменяли местами, кого-то возвысили, а кого-то очернили, переставили акценты и получили, что душа желает. Как-то Александр Дюма не без иронии заметил: «История подобна гвоздю, на который можно повесить всё, что угодно».

Он лукаво улыбнулся.

– А Персидский поход Петра I в 1722-1723 годах дал России многое. После подписания в сентябре 1723 года в Петербурге русско-иранского договора к России отошли Дагестан, Апшерон с Баку, Ленкоранская область и почти все южное побережье Каспия. Это – нефть, хлопок, строительный лес, селитра, предметы роскоши, фрукты, и многое другое. Кроме того – короткий путь торговли с Индией и надежная защита горских народов прикаспья от жестокости турецких беев…

Истинные знатоки своего дела всегда рассказывают удивительно просто и захватывающе интересно даже о самых сложных, сугубо профессиональных и на первый взгляд мало понятных для случайного слушателя вещах. А Реза Магомедович рассказчиком оказался великолепным. Андрей слушал не перебивая.

– Ну, мы, кажется, заболтались, – спохватился собеседник, – третий час ночи. Скоро Махачкала. Надо бы вздремнуть пару часиков, а то у меня сегодня ещё и лекция в университете. Кстати, город очень красив и зелен.

– Знаю, – ответил Андрей

– А вы, что бывали в Махачкале?– полюбопытствовал собеседник.

– Бывал в июле 1963, – Платонов поколебался и сообщил, – на вручении Ленинской премии Расулу Гамзатову!

– О – о! – вам крупно повезло, расплылся в улыбке  Османов.

Возвратившись в купе, Платонов прилег. Хотел почитать, но от тусклого света ночника быстро устали глаза. Одолеваемый дремотой мозг отказывался воспринимать прочитанное, веки всё чаще схлопывались, и их всё труднее становилось разлеплять, книжка то и дело выпадала из обмякших рук.

…И приснился ему белый слон, уныло бредущий по кромке морского прибоя. В его потухших глазах стояли слезы. Мощный хобот безвольно болтался, словно обрывок толстого каната.

– Куда ты идешь? – обратился к слону некто не видимый, голосом Андрея.

– Иду в холодную страну. Мой повелитель, иранский шах подарил меня русскому царю, – печально отвечал слон и внезапно куда-то исчез. Тут послышался топот и ржание лошадей, гортанные крики и разбойничий посвист. На обезумевшего от страха Андрея неслась конница Тамерлана. Он вскрикнул и проснулся…

Поезд стоял. В коридоре слышались торопливые шаги.

– Побыстрее на выходе. Стоянка сокращена. Опаздываем на час,– подгоняла замешкавшихся пассажиров проводница.

По крыше вагона барабанил дождь. Андрей отодвинул занавеску. Капли, ударяясь о неостывший за ночь асфальт, поднимали небольшие белые облачка водяной пыли очень похожие на дымы дальних артиллерийских разрывов. Его ночной визави в плаще до пят, нежно укрывал от секущих струй хрупкую женщину с букетом полевых цветов. О чем-то, оживленно беседуя, они, смеясь, бежали по перрону.

Платонов вскочил. Быстро оделся и уже взялся за ручку двери, чтобы хоть из тамбура посмотреть на памятные места, но скрипнули тормоза, и поезд плавно начал движение. Медленно наплывая, в окне появилось знакомое здание вокзала с надписью на красно-сером фронтоне МАХАЧКАЛА. За десять лет оно совсем не изменилось…

Я солнце пил, как люди воду,

Ступая по нагорьям лет...

Это Расул Гамзатов. «Высокие звёзды». Перед отъездом на технологическую практику в Каспийск, Платонова и его одноклассника Вадима Кузина вызвал начальник училища. В кабинете находился и их руководитель капитан 1 ранга Блюмин. Видимо между Блюминым и адмиралом до их прихода состоялся какой-то приятный разговор, поскольку оба пребывали в отличном настроении. Выслушав доклады о прибытии, начальник училища подошел с каждым поздоровался за руку и пригласил сесть.

– Вот, что молодые люди, – обратился он к смущенным курсантам, – Федор Аркадьевич, – он кивнул в сторону Блюмина, рекомендовал вас как подающих надежды флотских поэтов.

Блюмин, улыбнулся.

– А раз так, то вам и поручаю поздравить Расула Гамзатовича Гамзатова с присвоением ему «Ленинской премии» и от моего имени вручить книгу воспоминаний о войне в Заполярье.

Андрей с Вадимом удивленно переглянулись. Чего-чего, а этого они от начальника училища никак не ожидали услышать.

– Не удивляйтесь, – пояснил адмирал, – когда я командовал Каспийской флотилией, мы с Расулом Гамзатовичем встречались не однократно, а потом и подружились. Он замечательный, добрый и отзывчивый человек.

Гамзатов их встретил по-кавказски широко. Подробно расспросил о службе, узнав, что оба любят поэзию и немного пишут сами, попросил прочитать, что-нибудь. Одобрил стихи, но посоветовал:

– Поэзия дама капризная, и чтобы её покорить, нужно много знать, тонко чувствовать и глубоко переживать. А ещё много читать и много писать.

Потом подарил каждому по своей книжке с дружескими автографами и пригласил всех за стол.

Когда они, смущаясь, вошли в столовую и увидели там Александра Твардовского, то совсем обалдели. Наверное, вид у них был настолько жалкий и комичный, что Александр Трифонович расхохотался:

– Это что ж за братва такая перепуганная. Вроде не штормит и не качает?

Подошел по-простецки обнял и усадил рядом с собой.

Перед уходом, Расул Гамзатович вручил каждому приглашение на торжественный вечер, а Блюмина пригласил после окончания торжеств посетить родовой аул Цадаса.

Выйдя от Гамзатова, они бросились в книжные магазины в надежде найти хоть что-нибудь из произведений Твардовского, но поиски были безуспешными. И тогда Вадим предложил:

– Давай пойдем в библиотеку расскажем о предстоящей вечером встрече и попросим книги?

Их поняли, по-доброму позавидовали и вручили по книжке. А вечером, в фойе театра, Твардовский признался, что обожает моряков. На развороте книг каждому написал теплые напутствия. Потом под любопытно- завистливые взгляды окружающих, проводил вконец смущенных курсантов в зал и усадил в первый ряд, рядом с Чингизом Айтматовым и Фазу Алиевой. Оглушенные внезапным вниманием таких выдающихся людей, они с волнением наблюдали за торжественной церемонией награждения лауреата…

Пора! Ударил отправленье

Вокзал, огнями залитой,

И жизнь, что прожита с рожденья,

Уже как будто за чертой…

Это Александр Твардовский. «За далью – даль». И новая даль скатертью колышущейся ржи, разворачивалась за вагонными стеклами. Проезд мчал по казацким просторам Ставрополья…

2

В технике есть понятие «треугольник огня». Это когда горючее, окислитель и источник воспламенения одновременно присутствуют в некотором объеме в достаточных количествах и обеспечивают возникновение и развитие горения. Есть такая триада и в педагогике: обучаемый, обучающий и сумма знаний, которую надлежит усвоить. Как и в технике, принцип одновременности и достаточности здесь тоже является определяющим. Однако успех во многом зависит ещё и от психологической совместимости, от взаимной нацеленности обучающего и обучаемых на достижение результата. Наличие или отсутствие этих качеств в обычной обстановке обнаруживается не сразу. Нужно время чтобы педагог почувствовал класс, а класс почувствовали педагога, его стиль изложения материала и степень осведомленности в предмете. Бывает и так, что курс пройден, а ни обучаемые, ни педагог, так и не поняв друг друга, расстались с неприятными чувствами облегчения и взаимной неудовлетворенности.

Очень хорошо выявляются психологическая совместимость обеих сторон в длительном совместном пребывании вне стен училища, а степень компетентности педагога при свободном обмене мнениями со своими подопечными. И лучшего места для взаимной оценки, чем учебная практика придумать не возможно. Важность этого как-то сразу интуитивно ухватил Платонов. Он не подстраивался под своих подчиненных, не пытался мелкими вольностями или уступками завоевать их симпатии, он просто жил среди них как равный, но облеченный особой ответственностью и служебным долгом человек. И они это поняли и оценили. Особенно доверительные отношения сложились у Андрея со старшим национальной группы Ильмаром Рахмани.

Знакомству с Рахмани предшествовала необычная история. Как-то Лида с Вагитом пригласили его «на посиделки» в гости. Там он познакомился с симпатичной девушкой Алией.

Алия, башкирка по национальности, закончила с медалью госуниверситет в Уфе и по праву выбора, поехала в Баку преподавать курс истории востока в Бакинском университете. Она не без гордости сообщила Андрею, что в этом году выпускает первых своих студентов, да ещё иностранцев.

– Правда, – вздохнув, сказала она, – в этой бочке меда есть большая ложка дегтя – мой лучший ученик Фарид Бель-Аббес сейчас находится в клинике.

И поведала следующее: На зимние каникулы Фарид поехал в Москву. Там познакомился с девушкой. Пригласил её в ресторан «Арбат» в ту пору очень популярный у молодежи. Вечер заканчивался, и они собрались, было уходить, как вдруг с первыми аккордами танго к их столику направился пьяный парень. Он подошел, сально улыбаясь, молча взял за руку подругу Фарида и потянул танцевать. Та воспротивилась. Это привело наглеца в бешенство. Он схватил девушку за длинные волосы, намотал их на кулак и заорал:

 – Пошли, шалава! Или я заставлю тебя вместе с этой африканской обезьяной голыми танцевать на столе!:

Фарид ударил мерзавца, заломил ему руки и крикнул, чтобы вызвали милицию. В какой-то момент парень вывернулся, выхватил финку и бросился на Фарида. Тот инстинктивно закрылся от удара рукой, и финка полосонула возле запястья. От ярости и пронзившей боли всё поплыло в глазах, и он потерял сознание. Дебошира скрутили и сдали милиции, а его с большой потерей крови скорая доставила в клинику. Потом была сложная операция. Что-то сшили не так, и рука практически бездействовала. Месяц назад он снова уехал в Москву, на повторную операцию. И вот узнав, что Андрей собирается на следующей неделе в столицу, Алия и попросила его навестить Фарида.

…Кирпичное здание на Шаболовке напоминало армейскую казарму. Ощущение казармы усилилось, пока дежурная сестра вела Платонова по лабиринту гулких полутемных коридоров. Наконец, они вошли в палату больше напоминавшую крытый конный манеж, в котором вместо лошадиных стоил, вдоль стен размещались плотные ряды армейских кроватей с грязно-белыми прикроватными тумбочками. Центр манежа занимали редко расставленные квадратные обеденные столы с неказистыми стульями. Сквозь узкие стрельчатые, давно не мытые окна с улицы пробивался серый рассеянный свет.

Сестра подвела его к койке в дальнем углу. На ней, укрытый с головой спал пациент.

– Скучает! – наклонившись к Андрею, тихо произнесла сестра. – Один он здесь. Всех навещают, а к нему никто ни разу не приходил. Да ещё и иностранец. Скучает! – вздохнула она.

Сделав знак, Андрею, она отвела его от кровати и зашептала:

– Боится! Вторая операция. Правая рука это ведь не шутка. Парень-то совсем молодой.

Помолчав, произнесла:

– Даст Бог, всё обойдется. Оперировать его будет сам зав отделением. Профессор с мировым именем. Вы уж его подбодрите, успокойте.

Они вернулись к спящему.

– Фарид, к тебе гости! – потормошила она парня.

Одеяло откинулось. Парень потер кулаком глаза. Сел на кровати и не непонимающим, затуманенным ото сна взглядом, уставился на незнакомца.

Был он красив. Черные жесткие вьющиеся волосы, изящные дуги густых бровей, смуглый правильный овал лица с припухшими ото сна алыми губами, вызывали невольное восхищение.

Парень растерянно улыбнулся, явно не понимая цели визитера.

– Фарид, я из Баку от твоей учительницы Алии!

Что тут началось! Фарид вскочил. Накинул на себя одеяло, бросился к Андрею, схватил его руку, начал трясти. Одеяло упало на пол. Он, не обратил на это внимания. Босой, в полосатой больничной пижаме, он нежно гладил Андрееву руку и взволнованно, быстро, быстро говорил, мешая арабские, французские и русские слова в один бурный поток человеческой радости.

Сестра накинула ему на плечи одеяло, подала тапочки. Тот, механически надел их не выпуская руки Платонова, словно боясь, как бы этот неожиданный и такой желанный гость не исчез.

– Двадцать минут, не больше, – улыбнулась Андрею сестра и удалилась.

…Через месяц Фарид возвратился в Баку. И хотя рука ещё действовала плохо, но он твёрдо верил, что «всё будет хорошо!» Так ему сказал врач, когда его выписывали из больницы. А врач, учитель и отец на Востоке непререкаемые авторитеты. Каждому их слову верят как некоему абсолюту, ибо они по твердому убеждению мусульман, посланники Пророка на земле.

Выпускные экзамены Фарид сдал на отлично, получил диплом историка – востоковеда. Рука приобретала подвижность. И когда они провожали Бель-Аббеса на родину, он мог ей уже пожать Андрею руку…

Они переписывались. Обычно Фарид писал короткие сообщения о своей жизни на красивых почтовых открытках с видами Алжира. Рука поправилась, и он почти не ощущал неудобств. Через год закончил ещё и юридический факультет и устроился работать в торгпредство. Жил у родителей в столице. Собирался весной жениться. «Уже есть и невеста, – писал Фарид, – ей шестнадцать лет и она очень красива!». Почти в каждой открытке настойчиво приглашал Андрея в гости, а на будущую свадьбу ждал непременно. После памятной московской встречи, он считал Андрея своим старшим братом «человек, пришедший в трудную минуту на помощь, – писал в одной из открыток Фарид, – по нашим законам становится родным!»

Платонов тоже проникся к Бель-Аббесу каким-то нежным родственным чувством и часто вспоминал их недолгие общения в Москве и Баку.

Весной Андрей получил от Фарида и его будущей супруги Зейналы красочное официальное приглашение на свадьбу. Пошел к Пятнице. Тот удивленно посмотрел на него:

– Андрей Семенович, вы уже не новичок на кафедре, а задаете такие вопросы! Неужели вы до сих пор не разобрались, что можно, а что нельзя? Какая поездка в Алжир? О чем вы просите?

Долго тянул Платонов с ответом на приглашение. Что он мог написать, человеку, для которого свободное перемещение из страны в страну так же естественно, как вечерний намаз. Как он мог объяснить своему далекому искреннему другу, что в его стране есть такое понятие как «не выездной», под которое подпадает почти все взрослое население, а уж о военных и говорить не приходится.

– Господи, – возмущался в душе Платонов, – ну почему мы везде и во всех видим врагов, шпионов или иностранных резидентов, которые только и ждут случая, чтобы охмурить, завербовать, обратить в свою веру? Почему мы в каждом своём человеке видим потенциального предателя Родины, готового при первой возможности рвануть «за бугор»?…

Больше писем от Фарида не поступало. И вот однажды на кафедре к нему смущаясь, подошел алжирец третьекурсник. Занятия с ними только начались, и Платонов ещё плохо знал их группу.

– Вам большой привет от Фарида Бель - Аббеса, – застенчиво улыбаясь, сказал курсант.

– А ты откуда его знаешь? – изумился Андрей.

– Так это же мой двоюродный брат – ответил тот.

Так состоялось знакомство с Ильмаром Рахмани.

Дорога располагает к задушевным беседам. Особенно если дорога длинная, а собеседники симпатизируют друг другу. Много интересного узнал Платонов во время неторопливых бесед с Ильмаром, на многие размышления натолкнул его этот подвижный, любознательный, откровенный и острый на язык парнишка.

Родился он в Алжире, но вскоре семья из столицы переехала в Оран. Там отец открыл своё дело – небольшой авторемонтный завод и несколько бензозаправочных станций. В одиннадцатом классе Ильмар прочитал объявление в газете о наборе в военно-морское училище в Советском Союзе.

Подал заявление. Военные в Ажире всегда считались привилегированным классом. Отбор кандидатов проходил в столице. Конкурс был большой и трудный – около десяти человек на место. После победы в конкурсе их собрали на подготовительные курсы. Там, в основном, занимались военной подготовкой и русским языком. Потом экзамены. После экзаменов отсеялась ещё примерно треть. С отобранными кандидатами заключили контракт. По контракту, звание лейтенант присваивается после окончания учебы в Союзе, шестимесячного курса общевойсковой подготовки и сдачи двух экзаменов по специальности на подтверждение диплома. Затем распределение по воинским частям. Сертификат, получаемый после сдачи экзаменов, подтверждает международный статус диплома. По прибытии в часть, выделяется служебная двухкомнатная квартира в загородном коттедже и небольшая обслуга. Выдается ссуда на покупку автомобиля. Если желания, приобретать автомобиль, нет то, ежемесячно выплачиваются деньги для поездок на службу и обратно на такси. Появление в военной форме в городском транспорте категорически запрещено. Патрульная служба следит за этим строго. Офицерам запрещается заниматься частным бизнесом и торговлей. И ещё запрещается жениться до двадцати пяти лет. Сначала нужно показать себя на службе, а уж потом думать о женитьбе…

Образование в Союзе среди алжирской молодежи считается престижным. Во всех европейских странах признают фундаментальность и систематичность знаний, которые получают студенты в советских вузах, а также большую доступность профессоров для студентов.

– У меня сестра учится в Сорбонне, – рассказывал Ильмар, – так вот я каждый год привожу для её друзей наши конспекты то по математике, то по физике и механике, а в этот раз повезу по радиоэлектронике.

– Чего вдруг? – изумился Андрей.

– Так ведь у них как – преподаватель читает краткий курс, что-то вроде тезисов. Потом дает огромный список литературы, а дальше, как у вас говорят «шуруй сам». Кто, что «на шурует» – засмеялся Рахмани, – тот столько и получит. Профессор консультирует по часу два раза в неделю. Это ведь не то, что у нас, – убежденно заключил он, – приходи в любое время на кафедру, и тебе все объяснят. А конспекты из Союза там, у студентов нарасхват.

– Так, что не жалеешь, что поехал учиться в Союз?

– Конечно, нет, – откликнулся Ильмар, – правда, в отношении бытовых условий и развлечений у вас хуже, чем в Европе. Особенно в Баку.

– Ну конечно, Париж с Баку не сравнить, – согласился Платонов – тут тебе ни Монмартра с кафе и ресторанами, ни «Муллен – Руж» со стриптизом по вечерам.

– А вы откуда знаете? – удивился Рахмани

– Французских классиков надо читать – рассмеялся Андрей...

– Париж! – блаженно потянулся Рахмани. – На каникулы поеду к сестре. Недельку покутим с ней и её женихом в Париже, а потом на недельку смотаемся в Дрезден. Сестра у меня будущий искусствовед. Специализируется по импрессионизму.

– Я люблю французских импрессионистов, – сказал Андрей, – особенно Огюста Ренуара и Эдуарда Мане.

– О-о! Манэ это сила! – живо отреагировал Ильмар.

Андрей подначил: «Особенно его «Блондинка с обнаженной грудью»!

Ильмар расхохотался: – И блондинка тоже!

– А жених твоей сестры алжирец?

– Нет, – ответил Ильмар, - он испанец. Журналист.

– Ну, прямо интернационал. А у самого-то невеста есть?

– Нет, невесты нет. Зачем невеста, если у меня есть подружки в Союзе, – заулыбался Рахмани.

– И много?

– Кого?

– Ну, подружек.

– Да есть мало-мало.

– Ну, а вдруг влюбишься и надумаешь жениться?

– Не-е! Не надумаю. Это опасно!

– Не понял? Как это? – удивился Андрей

– А вот так. У моего друга брат учился в Союзе в танковом училище. В Ленинграде познакомился с девушкой из Вологды. Полюбили друг друга и решили тайком жениться. А был он уже на четвертом курсе. На зимних каникулах поехали они в какое-то село в Вологодской области к родственникам этой девушки. Там председатель сельсовета выдал им свидетельство о браке. Через год родился сын. Перед выпуском этот парень обратился в наше посольство с рапортом разрешить забрать с собой жену и ребенка. Представил и свидетельство о браке. В посольстве сказали, что просьбу рассмотрят, а ему приказали ехать в Алжир одному.

– Ну, а дальше?

– Дальше! – сокрушенно вздохнул Ильмар, – дальше разжаловали его. Дали три года тюрьмы, а жене объяснили, что брак их не действительный. Правда, сыну назначили какое-то пособие и купили квартиру в Вологде. С Контрактом шутки плохи…

Оба замолчали.

- Я этого парня встретил прошлым летом в Бейруте – заговорил Рахмани, – работает автослесарем в ремонтной мастерской. Вот такая любовь!…

– А чего тебя в Бейрут то занесло?

– А там беспошлинная продажа машин. Я себе покупал машину. Недорогой «Шевроле».

– А водительские права у тебя есть?

– Нет, а зачем они мне сейчас.

– А как же ты её перегонял в Алжир? Как дома ездил без прав?

– Да ни как я не перегонял. Пришел в магазин, выбрал по каталогу машину, заплатил деньги, указал адрес и к какому сроку её доставить и всё. Через неделю машина стояла у подъезда. А водителем нанял брата

– Как нанял? – удивился Андрей.

– Очень просто. Он шофер профессионал. Мы договорились, что я ему плачу как за такси, а он возит меня в любое время и в любое место. После каникул, оставил ему машину в аренду. Так, что пока учусь, я её почти окуплю.

…Поезд приближался к Одессе. Они вышли в коридор. Потянулись заводские пригороды. Индустриальный пейзаж был уныл – грязные, кое-где проломленные заборы, захламленные и заваленные ржавым железом дворы, бесконечные коробки цехов с облупленными стенами и выбитыми стеклами, чахлая пыльная зелень и трубы, трубы, трубы…

В одном месте поезд минут десять ехал вдоль шпалер разбитых ящиков и контейнеров, из которых торчали какие-то крупные механизмы. Краска ещё не успела потускнеть от грязи и пыли, и новенькие агрегаты вызывающе  ярко смотрелись на фоне окружающего хаоса.

– Чей это завод? – спросил Рахмани

– Как чей? – удивился Платонов, – государственный.

– Н - да– а – протянул Рахмани, – значит ни чей. Богатая у вас страна, если новое оборудование привозят из Канады. Маркировка на ящиках – пояснил он, – а потом выбрасывают на свалку. У нас если бы хозяин увидел такое, то тут же уволил главного инженера и отдал бы его по суд.

Платонов тактично перевел разговор на другую тему…

Антон Павлович Чехов в поездке на Сахалин в своих записных книжках отмечал дорожные впечатления. Есть там и такая запись о нашей дремучей безалаберности: «Россия – громадная равнина, по которой носится лихой человек»…

3

…Город оказался опрятным, зеленым и тихим. Никто никуда не спешил. Не было машинной суеты и выхлопной гари. В общественном транспорте ни тебе привычной толкотни, ни перебранки в часы пик. Да и самих часов пик, как таковых не было. После миллионного Баку, Измаил успокаивал, расслаблял своей бесхитростной провинциальностью. Однако эта провинциальность не порождала в душе чувства захолустья. Скорее она вызывала ощущение тщательно сохраняемого ландшафтно-исторического заповедника.

В центре города на массивном постаменте застыл в бронзе великий патриот России Александр Васильевич Суворов. Лихо осадив коня, вскинув в приветственном порыве треуголку, он из глубины веков посылал пламенное напутствие новым поколениям: «Потомство моё, прошу брать мой пример – до последнего дыхания быть верным Отечеству». Невдалеке, на крутой гранитной волне устремленный в атаку бронекатер – памятник морякам Краснознаменной орденов Нахимова и Кутузова Дунайской флотилии. А чуть дальше, в уютном сквере, ещё один памятник – Солдат-освободитель в армейской плащ-накидке, обнажил голову перед могилой павших товарищей. В следующем – строгая черная стела «Памяти павших». История в этом городе трепетно оберегалась. Это чувствовалось во всем: и в ухоженности памятников, и в чистоте скверов, и в доброжелательной готовности жителей показать свой город и рассказать о нём любознательному незнакомцу.

Стоял тихий июльский вечер. Один из тех редких благодатных вечеров, которые иногда дарит судьба, и которые потом долгие годы бережно хранит память. Андрей неспеша шел по притихшим улочкам, заполненным золотистой вечерней дымкой. Аккуратные одноэтажные домики с ярко раскрашенными деревянными оконными наличниками и распахнутыми крыльями таких же ярких узорчатых ставен озорно выглядывали из цветастого буйства садов. Они напоминали деревенских девок – модниц, хвастающих друг перед дружкой праздничными обновками.

На человека, родившегося и большую часть своей сознательной жизни прожившего в каменно-бетонных дебрях крупных городов, такие вот укутанные в зелень и тишину уголки производят сильное впечатление. Осознавая хрупкость и недолговечность окружающей тебя благодати, инстинктивно напрягаешь обоняние, слух и зрение, чтобы ухватить, запечатлеть, сохранить видимое и осязаемое. Помимо воли в душе возникает беспричинное волнение, по телу пробегает морозкая дрожь, вызывая нестерпимый приступ жалости к самому себе: «Годы летят, а ты, увязнув в повседневной суете, так толком ничего-то и не изведал, не исполнил, не пережил…». И даже люди, вроде бы напрочь лишенные сентиментальности, в такие минуты ощущают горький спазм в горле и торопливо смахивают невесть откуда взявшуюся слезинку.

Нет другого объяснения таким эмоциональным всплескам, кроме как внезапно пробудившейся в душе извечной тяги всего живого к гармонии света, земли, воды и неба. Задавленная, но не искорененная столетиями урбанизации, эта тяга подобно дерзкой травинке, однажды взламывает асфальтово-бетонные напластования обыденности и вырывается на простор, поражая воображение открывшейся вдруг красотой и одухотворенностью Природы…

Платонов не заметил, как оказался на развалинах древней крепостной стены. Каменная кладка там, где она хорошо сохранилась, вызывала восхищение качеством исполненной работы. За многие века развалины покрыл толстый слой земли и песка. Заросли дикого вяза щупальцами-корнями прочно скрепили этот слой с камнем. Внизу, у подножья стены, отчетливо прослеживался рубец оборонительного рва, за ним неширокий отлогий берег и воды Дуная.

Даже в полуразрушенном виде оборонительное сооружение вызывало уважение: такую преграду и сейчас-то с ходу не возьмешь, а уж что говорить о суворовских временах, когда она была в полной боевой готовности! О том, что «орешек» действительно был крепок, свидетельствуют людские потери: при штурме Измаила 21 декабря 1790 года только убитыми было 26 тысяч со стороны оборонявшихся турок и 4 тысячи со стороны штурмовавших крепость русских солдат. Это совсем не малая дань кровавому Марсу…

С почти двадцатиметровой высоты отчетливо просматривался румынский берег. До него было не более километра. Выжженная солнцем коричневая земля, несколько покосившихся сараюх, обнесенных жидкими плетнями, да движущееся облачко пыли от груженой арбы, которую тянули худосочные быки – весь нехитрый пейзаж. Дунай в этом месте был широк и ленив, как ожиревший кот. Его неспешные воды в лучах заходящего солнца блестели полированным эбонитом и казались неподвижными. Если бы великий маэстро увидел предмет своего обожания здесь и сейчас, вряд ли бы он вдохновился на бессмертный вальс о прекрасном голубом Дунае…

Говорят, что надеяться на случайную встречу со знакомым человеком в незнакомом городе - это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Правда, точная наука «Тория вероятностей» такую встречу не исключает. И она состоялась.

…По тенистой аллее сквера, разделительной полосой прорезавшего центральную улицу, улыбаясь и восторженно жестикулируя, шел Хо Ши Тхань.

Платонова всегда покоряла улыбка Тханя. Когда тот улыбался, то прищуривал глаза, и под крыльями прямых коротких бровей появлялись две узкие щелочки-амбразуры, из которых строчили искорки смеха. Тонкие губы, причудливо изгибаясь в полуулыбке, придавали его широкому, скуластому лицу лукаво-ироническое выражение добродушного восточного божка – всё ведающего и всё снисходительно прощающего.

Тхань был первым дипломником Андрея. Случилось так, что за месяц до защиты серьезно заболел преподаватель и Тхань остался без руководителя дипломного проекта. Тогда-то и свел их начальник кафедры капитан 1 ранга Пятница. Очень серьезный вьетнамец при первой встрече молча показал пояснительную записку и чертежи, молча выслушал замечания и рекомендации Платонова, молча записал сроки устранения замечаний и, сухо попрощавшись, ушел.

Посетовав начальнику кафедры на необщительность курсанта, Платонов попросил совета как ему в дальнейшем строить с ним работу.

– Не отчаивайтесь, Андрей Семёнович, – улыбнулся Пятница, – эта группа у нас особая – фронтовики.

Андрей удивился:

– Как фронтовики?

– В самом прямом смысле, – ответил начальник кафедры, – все они не по одному году воевали. Кто в регулярной армии, кто в партизанах. Нормального школьного образования не получили. Учились и воевали одновременно. А в училище их отбирали по боевым заслугам. У всех либо ранение, либо контузия и боевые ордена.

Так некогда отвлеченное понятие Вьетнамская война неожиданным образом приобрело для Платонова ощутимую реальность. Он вдруг отчетливо вспомнил всплеск массовой солидарности в СССР с далеким Вьетнамом, когда в августе 1964 года американцы, спровоцировав вооруженный конфликт в водах Тонкинского залива, отбросив понятия морали и международного права, начали свой бесславный блицкриг против мирного, трудолюбивого и несгибаемого духом народа.

Сила ломит силу. Не раз сила духа, сила родины и сила свободы оказывались тверже силы кулака, силы шантажа, силы вандализма. Но не хотели в это верить возомнившие себя глашатаями Мирового порядка заокеанские вояки. Четырнадцать миллионов тонн бомб и снарядов было сброшено американцами на Вьетнам. Это, считай, на каждого жителя по триста килограммов тротила. А напалм, а отравляющие газы, а зверства. Всё это пережили и испытали на себе ребята поколения Тханя, только вот победить их американские вояки не смогли.

– А теперь,– снова заговорил начальник кафедры, – представь себя в чужой стране, без знания русского языка, без систематического среднего образования, и тебе за шесть лет нужно одолеть сложные технические науки и защитить диплом инженера. Это как? Ты же знаешь, они, пока шла война, ни в увольнения не ходили, ни на каникулы никуда не ездили. Учились, как дрались в бою, самоотверженно не жалея себя. Спали по три- четыре часа в сутки. Сколько ни советовали им, отдыхать по воскресеньям, они твердили одно: «Нас послали сюда учиться. Родине нужны военные инженеры–ракетчики, чтобы громить врага». И ведь многое одолели. Русским владеют вполне прилично, осилили технические науки на хорошем уровне, а Хо Ши Тхань идет на диплом с отличием. Талантливый парень. Ну а что касается его замкнутости, я бы не торопился с выводами. После Льва Григорьевича, опытного педагога, к тому же почти год читавшего у них курс ракетных двигателей, Тхань, естественно, какое-то время будет к тебе приглядываться. А вот сложатся у вас взаимоотношения или нет, во многом зависит и от тебя. Так что мотай на ус…

Отношения у них сложились. Андрей всего на четыре года был старше Тханя – почти ровесники. Оба любили своё ракетное дело. Оба знали цену труда.

Тхань блестяще защитил дипломный проект. Предложенное им техническое решение ускоренной заправки ракет в боевой обстановке комиссия нашла оригинальным и рекомендовала передать в НИИ для дальнейшей разработки и внедрения в частях Вьетнамских военно-морских сил.

Перед отъездом на Родину они допоздна засиделись у Андрея за праздничным столом. Тогда то и рассказал Тхань немного о себе.

Когда американцы разбомбили его родной город Хонгай, отец отправил семью к тетке в деревню, а сам ушел воевать. Через полгода он погиб, а деревню, в которой находились Тхань, его мать и сестра, американцы сожгли напалмом. Это случилось рано утром. Ещё все спали. Послышался стрекот вертолета, потом беспорядочная стрельба. Люди выскочили из хижин. Мать Тханя успела только крикнуть детям: «Бегите в лес». Её и тетку пристрелил из автомата верзила в камуфляже. Внезапно возникшая стена огня отрезала детей от солдата. Они побежали. Но тут раздался взрыв. Последнее, что запомнил Тхань, это как его приподняло и бросило во что-то мягкое. Оказалась свежая земля, выброшенная взрывом из воронки. Там их и нашли партизаны. Они лежали, обнявшись, но сестренка была мертва…

В пятнадцать лет Тхань остался один. Воевал в партизанском отряде. Мстил за погибших родителей и сестру. А ещё учился. Сам без учителей, по книжкам, случайно найденным в брошенных домах. На учебу в Союз, его послали после госпиталя, где он провалялся около трех месяцев со сквозным ранением в области шеи.

На память о себе Тхань подарил Платонову инкрустированную перламутром деревянную картину с изображением пагоды на маленьком островке, окруженном пальмами…

И вот почти через два года они снова встретились…

– Как ты здесь оказался? Что тут делаешь? Почему в цивильном виде (Тхань был в серо-голубых джинсах, кроссовках и легкой полосатой рубашке)? – сыпал вопросами изумленный Андрей.

– Слузу! – улыбался вьетнамец, явно довольный произведенным эффектом.

– Где?

– Да в Копаной Балке, куда ти своих курсантов привъёз. Вот был в отпуске, только что вернулся из Москвы

– А чем занимаешься?

– Там уцатса на курсах насы экипазы ракетных катеров. Матросы и старсины русский язык не знают. Я им перевозу то, сто рассказывает преподаватель по-русски.

– Ну и как?

– Нормально, никто не залуется.

– А как это ты попал в переводчики?

– О-о! Это дольгий история, – протянул Тхань, – и, как говорят в Союзе, «без бутильки не разобрать». Идем ко мне. Я зыву здесь, рядом, – он неопределенно махнул рукой, – там и поговорим.

– Пошли, – подхватил Андрей, – только через гастроном.

– Не-е! – покачал головой Тхань, – сегодня ты мой гость и гастроном не надо. У меня всё есть. Я из Москвы привез запас «Столичной», а то у вас тут с этим туго-туго, а подруга из Вильково привезла отличной Дунайской селедки и икры. Ну а черный хлеб, картошка и зелень это имеется без проблем. Вперед!

– А я думал, – подначил Андрей, – что ты меня снова как в Баку будешь потчевать рисовой водкой, ростками бамбука и собачьей свежатиной?

– Запомнил? – расхохотался Тхань. – Это я тода ресил побаловать тебя вьетнамской экзотикой. Только ростки были не бамбука, а псеницы. А от собачатины ты зря отказался. Отличная стука. Не надо было только говорить тебе об этом.

Так воспоминая прошлое, прибыли на квартиру Тханя.

В гостеприимной обстановке просидели за столом они далеко за полночь. Потом Тхань и Марина проводили его до гостиницы. Андрей уговорил их подняться к себе в номер. Там, конечно, по русскому обычаю застолье продолжили.

На следующий день Платонов проснулся поздно, с тяжелой головой и приятными воспоминаниями об отлично проведенном с друзьями вечере.

Потом они частенько после службы вместе коротали вечера. Встречались обычно в пивном баре на морском вокзале. За кружкой холодного пива неторопливо вели долгие задушевные разговоры. Вспоминали Баку, преподавателей, смешные и грустные истории. В этих беседах больше говорил Тхань. Чувствовалось, что соскучился он по училищу, да и многое требовало душевной разрядки. Платонов заинтересованно слушал, искренне сопереживая.

После окончания училища лейтенанта Хо Ши Тханя определили в дивизион ракетных катеров в Дананге. На береговой базе в казарме выделили угол. Там он и обосновался. Но прослужил в дивизионе всего три месяца. Пришла разнарядка в военно-морскую академию в Ленинград. Проучился там всего год, и вдруг без всяких объяснений его отозвали во Вьетнам. Вернулся в свою прежнюю часть. Обстановка на флоте, как выразился Тхань, была «душная» – командовали кругом бывшие фронтовики, как правило без специального, а иногда даже и без среднего школьного образования. На выпускников–бакинцев смотрели с неприязнью, как на бездельников, отсидевшихся в безопасности в СССР. «Мы всю войну под бомбами и напалмом Родину защищали, а вы протирали за партами штаны в своем Баку, а теперь пытаетесь ещё нас же и учить» – примерно так заявляли молодым специалистам – ракетчикам чиновники с боевым стажем, когда кто-либо пытался проявить инициативу или указать на ошибочность того или иного решения. Страна лежала ещё в руинах. Продукты и промтовары по карточкам. Безработица и разгул преступности. Родных никого. Между офицерами разобщенность и злая подозрительность. Тхань был в отчаянии, не зная, что предпринять. Как-то случайно услыхал, что формируют экипаж катерников для отправки на шестимесячные курсы в Союз и нужен переводчик. Помчался в Ханой, в кадры. Уговорил. И вот уже второй год работает в Измаиле. Скоро контракт заканчивается, но твердо решил добиваться его продления или разрешения закончить военно-морскую академию. За этим и мотался в Москву. Ребята из военного атташе обещали помочь.

– Измаиль и работа мне нравяться, – с жаром говорил Тхань, – во-первых, совершенствуешь язык, во-вторых, не забываешь специальность.

– А в-третьих, – ввернул Анрдей, – смуглянка Марина возит из Вилково отменную дунайскую селедку!

– А сто. Рази пльохо?– расхохотался Тхань…

…Сначала был глухой хлопок, а вслед за ним из-за высоких крон серебристых тополей медленно выплыло оранжево-бурое облако. Завыли сирены пожарных машин. От лазарета сорвалась «скорая». Ошалело зазвенел телефон. Командир, прервав совещание, схватил трубку. Выслушав доклад, глухо спросил:

-Пострадавшие есть? – После паузы, – Сколько? Так, так – кивал он головой, – короче, без лирики. Врачи на месте? Понял!

В сердцах, бросив на рычаги трубку, объявил притихшим офицерам:

– Взорвался бак с окислителем на учебной ракете. Из курсантов никто не пострадал. Переводчик, старший лейтенант Хо Ши Тхань в тяжелом состоянии отправлен в госпиталь. Всё. Разойтись по своим местам – и, включив селектор, бросил: – Машину к подъезду. Немедленно!..

Очевидцы рассказывали так: Шли плановые занятия на учебной ракете. Ее получили из арсенала пару месяцев назад. Вид у ракеты был немного потрепанный, но в целом никаких видимых повреждений при приемке не обнаружили. Обычная, списанная по истечению всех ресурсов ракета. По документам значилось, что на ней проведены все необходимые работы по нейтрализации остатков топливных компонентов, промывке и осушке баков. Каких-либо ограничений на проведение работ с ее системами в документах не обговаривалось. После поступления в часть она хранилась в закрытом ангаре, как и положено, под чехлом.

На площадку заправки окислителем её доставили накануне вечером. Раскрепили на колодках, заземлили, приготовили к проведению занятий. Вместо реального компонента предполагалось использовать воду. Для этого был подготовлен автозаправщик.

 В тот день по плану были ознакомительные занятия в четырех группах. Работали на площадке без специальных химкомплектов, так как с утра было жарко – около тридцати двух градусов. Две группы отработали без замечаний. Третья группа отзанималась первый час. Возле ракеты находились преподаватель, четыре вьетнамских матроса и переводчик старший лейтенант Хо Ши Тхань. Стоял штиль. От безветрия жара казалась невыносимой. Преподаватель, закончив объяснения, подал команду: «Сделать перерыв!», подхватил папку с документами и скрылся в домике, который служил лаборантской и складом имущества одновременно. Тхань задержался с курсантами, объясняя им устройство стыковочного байонетного замка на заправочном шланге. В момент, когда произошла разгерметизация, он находился у ракеты, возле заправочной горловины. Брызги и пары окислителя, бурым облаком вырвавшиеся из бака, накрыли его. Через мгновение Тхань выскочил из смертоносного облака и, увидав перепуганных матросов, кинулся к ним и как котят начал швырять в открытый пожарный бассейн с водой. Это их и уберегло от химических ожогов и отравления. Сам же не успел прыгнуть в спасительную влагу – потерял сознание…

Как говорили потом врачи, вьетнамский старший лейтенант остался жив благодаря мгновенной реакции, хладнокровию и крепкому организму.

Тхань шел на поправку. Медики заверяли, что угрозы для жизни больше нет, но нужно время для полного излечения, с последующей реабилитацией в санатории. Лицо Тханя почти не пострадало, а вот на руках следы ожогов остались навсегда.

Некоторое время спустя офицерскому составу училища на совещании зачитали секретную директиву об инциденте с ракетой. В выводах комиссии указывалось, что разгерметизация и выброс компонента произошли из-за химической коррозии шва топливного бака и избыточного давления паров окислителя, скопившихся в нем от длительного нахождения ракеты на открытом воздухе под прямыми солнечными лучами при температуре свыше тридцати градусов. В числе других причин указывались: трехкратное превышение ресурса; грубое нарушение технологии нейтрализации баков при передаче ракеты из арсенала; а также не соблюдение мер безопасности при проведении практических занятий с курсантами на технической позиции учебного центра. Все причастные к этому ЧП получили соответствующие фитили.

Переводчика учебного центра, старшего лейтенанта Демократической Республики Вьетнам Хо Ши Тханя за проявленное мужество и четкие, грамотные действия во время аварии Главнокомандующий ВМФ СССР наградил именными часами…

4

Комендант железнодорожного вокзала был истинный одессит. Не взглянув на проездные документы и не дав вымолвить Платонову ни слова, он нахраписто понес:

– Почему не уведомили телеграммой заранее, как положено за пять суток до отъезда?

Платонов невозмутимо протянул копию.

Майор, мельком взглянув на неё, бросился к столу и начал лихорадочно ворошить бумаги. Не найдя телеграммы, чертыхнулся и куда-то позвонил:

– Светлячок, лапочка. Подойдет капитан, оформи ему по брони до Минеральных Вод двенадцать плацкартных.

– Но нам нужны билеты до Баку и не плацкартные, а купейные. Я везу иностранцев – запротестовал Андрей.

Майор отмахнулся от него как от назойливой мухи, давая понять, что разговор окончен, и демонстративно уткнулся в бумаги. Однако, видя, что настырный капитан не уходит, буркнул:

– Всё, на тебе квиток иди в 22-ю кассу и оформляй билеты.

– Мне нужны билеты до Баку, – потребовал Андрей. – Вы не хуже меня знаете, что иностранным курсантам положен проезд в купейных вагонах скорых поездов.

Лицо майора передернула гримаса недовольства.

– Таких билетов у меня нет, – отрезал он.

– Должны быть. – Стоял на своем Платонов.– Мы послали вам из Измаила телеграмму за десять дней.

– Ты, что капитан, – взорвался майор, – святой? Лето. Разгар курортного сезона! Через нас за сутки всяких иностранцев проходит не меряно. Почище твоих курсантов и ничего. Все как миленькие едут в общих вагонах. А тут, видишь ли, цацы!

– Хорошо, – сдерживая себя, сказал Платонов, – я тогда спрошу у начальника военных перевозок: цацы мы или кто.

– Ты меня начальником военных перевозок не пугай. Я пуганный.

Майор снова куда-то позвонил:

– Таня, – сними с брони двенадцать купейных билетов в скором до Баку. Как ничего нет? А что есть? Хорошо, давай до КавМинвод.

– Вот иди в кассу, – просунул в окошко он бумажку.  – В Минводы я дам телеграмму, чтобы вас без задержки отправили до Баку.

Платонов понял, что дальше сопротивляться не имеет смысла и надо соглашаться на эти условия….

В Минеральные Воды прибыли ночью с опозданием на два часа. В полумраке перрон и привокзальная площадь напоминали лежбище котиков. Безликая людская масса, заполнившая все скамейки, клумбы и газоны лениво копошилась, храпела, бренчала гитарами, устало переругивалась.

Найдя в конце перрона клочок незанятого пространства, Платонов оставил свое иноплеменное воинство, а сам двинул на поиски коменданта.

…Конечно, одесский майор ни какой телеграммы на бронь не посылал. Он спихнул со своей станции Платонова с его курсантами и, тут же о нём забыл. И теперь уже другой майор, только кавказский втолковывал Андрею, что билетов на Баку нет и никто не знает, когда они будут.

– Жди, – наставлял он Платонова, – вдруг кто-нибудь сдаст билеты или не заберет бронь.

–Значит, бронь все-таки у вас есть? – с вызовом спросил Андрей.

– Есть, но не про вашу честь! – рявкнул тот.

Начавшуюся было перепалку неожиданно прервал старший национальной группы Ильмар Рахмани. Он стоял в дверях, всё слышал, и вот решил повлиять на майора по-своему:

– Если вы не представите нам билеты, – сказал, волнуясь Рахмани, – я позвоню в своё алжирское посольство и сообщу, что нам препятствуют с выездом в Баку.

Комендант явно занервничал. Ещё секунду назад он был неприступным, а тут вруг растерялся и глаза его забегали. Конфликт, а тем более с иностранцем, ему был явно ни к чему.

– Ладно, – сказал он, – утром, в 8.30 будет поезд. Я сейчас узнаю, есть ли там места.

Снял трубку и потребовал:

– Двенадцать мест на утренний. Да, Москва – Баку.

Выслушав ответ, совсем распсиховался:

– Черт знает что! Никакого порядка. Обещают только пять мест и то в общем вагоне! А вы тут за горло берете. Посольствами пугаете!..

Комендант нервно побарабанил пальцами по телефону. И вдруг его осенило:

– Сейчас еще один вариант попробуем...

Он снова схватил трубку, набрал номер и прокричал:

– Потапов, дорогой нужно срочно отправить в Баку двенадцать иностранцев. Выручай. Ты же знаешь, просто так я тебя беспокоить не стану.

После короткой паузы. Комендант, что-то записал торопливо на полях газеты, кивнул:

– Спасибо голубчик, в долгу не останусь.

И протянул клочок бумаги Платонову:

– Вот номер рейса и номер кассы. Если хотите быстро добраться до дома, то, не мешкая, рвите в аэропорт. До вылета пятьдесят минут. Ехать отсюда минут двадцать. Решайте. Больше ничем помочь не могу.

– Летим, просиял Рахмани.

– Имей в виду, – охладил его Платонов,– летим за свой счет. Проездные документы у нас на поезд и в кассе аэрофлота их никто сейчас пересчитывать не будет.

– Летим! – повернувшись к выходу, махнул рукой Рахмани.

Посадка в самолет уже закончилась. Дежурный по вокзалу был вне себя. В кассе, даже не пересчитав деньги, сунули Платонову двенадцать неоформленных билетов:

– В самолете разберетесь с местами. Бегом в автобус у центрального подъезда! – крикнула кассирша.

Едва группа вошла в салон, за ними тут же захлопнули входную дверь, и трап отъехал от самолета…

…Было два часа ночи. Платонов отвел курсантов в зал ожидания «Интуриста», а сам направился искать телефон, чтобы сообщить в училище о своем прибытии. Но такового в округе не оказалось. Пришлось обращаться за помощью к дежурному администратору аэрофлотской гостиницы.

Дежурный по училищу, выслушав доклад, осчастливил:

 – Транспорта нет. Ждать до утра. Прибудет начальник училища – даст команду заму по тылу, и тогда за вами приедут. А лучше всего – дождитесь первого автобуса и добирайтесь на Зых городским транспортом.

Платонов даже психанул:

– Как я все это объясню курсантам? Мы за свои деньги прилетели из Минвод, а тут двадцать минут езды до училища и нет транспорта!?

На что дежурный невозмутимо ответил:

– А кто вас заставлял лететь за свои деньги? – и повесил трубку.

Внутри у Платонова все клокотало. Он швырнул трубку на рычаги аппарата и выскочил из гостиницы.

Навстречу ему бежал Рахмани. Увидев расстроенного командира, посочувствовал:

–Что, опять трудно!?

Платонов расстроено махнул рукой

– Приказано утром добираться в училище городским транспортом.

– А не надо нам ждать утро. Мы уже нашли автобус.

– Что за автобус?

– Левый! Тут местный привез какую-то тетку с мешками. Вот мы его и перехватили.

– И сколько же он с вас заломил?

– Нисколько. Сказал, что всё равно пустой едет в Говсаны.

Это объяснение насторожило Платонова. Чтобы ночью водитель за просто так повез, да ещё иностранцев?

– По-моему он либо что-то темнит, либо вы что-то не так поняли…

Но тут раздался нетерпеливый гудок, и Рахмани с Андреем побежали к автобусу. Курсанты уже разместились в салоне, и едва они заскочили на подножку, водитель дал газ…

В Говсанах автобус затормозил возле мрачного дувала. Водитель выскочил из кабины и громко забарабанил в неприметную калитку.

За забором послышались шаркающие шаги, скрипнул отпираемый замок, и в проеме показалась сонная голова старика:

– Ты Аббас?

– Я, – ответил водитель, – Давай быстро, мне некогда.

Калитка захлопнулась. Старик пошаркал в дом. Потом калитка снова приоткрылась, водитель схватил у старика небольшой баул и вернулся в кабину. Засунул его под сидение и тронул автобус.

Но поехали они совсем не в ту сторону, куда следовало.

– Э-эй, хозяин, – похлопал водителя по плечу Андрей, – Ты куда едешь?

– Нэ волнуйся, – успокоил тот, – заберем бабушку с корзинами на базар.

Минут через пятнадцать у обочины показался силуэт старухи с корзинами. Погрузив её, двинули дальше. В темноте безлунной ночи было трудно ориентироваться, да и ехали они какими-то переулками. Наконец, автобус выскочил на трассу. По неясным силуэтам нефтяных качалок справа, Андрей понял, что Зых далеко в стороне.

Водитель обернулся. На его небритой физиономии, пришлепнутой большой шерстяной кепкой, играла дьявольская улыбка разбойника.

– Слушай ты нэ будешь возражать, если я забэру ещё плэмянницу с мужем? Им позарез надо на вокзал

– А где они?– спросил Платонов

– Там, – неопределенно махнул куда-то в ночь азербайджанец.

Андрей прикинул, что, скорее всего они находятся где-то в районе Баладжар, а это совсем далеко от училища. На дворе ночь. Трасса пустынна. Курсанты дремлют. Выбора нет.

– Валяй! – махнул рукой Платонов. – Только быстро.

После племянницы с мужем, пришлось подбирать по дороге и «друзей» водилы, которые возвращались из гостей. Потом сели просто попутчики. И когда автобус неожиданно оказался на привокзальной площади, он напоминал Ноев ковчег.

Все «родственники» и друзья, шумно прощаясь с водителем, совали ему деньги, которые он, не считая, ловко рассовывал по карманам…

Когда, наконец, все вышли, азербайджанец вспомнил, что на Баилове уже час как ждет его брат.

– Ему нужно на работу на кислородный завод, – пояснил он, – это ж рядом с училищем.

Пришлось соглашаться и на этот крюк.

Минут через десять автобус остановился около трехэтажного здания в военном городке флотилии. Водитель вытащил из-под сидения баул и скрылся с ним в ближайшем подъезде. Вернулся быстро, довольный.

– Брат уже уехал, – осклабился он. – Теперь прямо на Зых.

В Черном городе, примерно на половине пути до училища, водитель внезапно затормозил.

– Э, командыр, выйдем на минуту, поговорить надо

На улице, прикрыв дверцу и, воровато оглядевшись по сторонам, хотя кругом была непроглядная тьма и безлюдье, азербайджанец, тихо прохрипел:

– Давай по дэсять долларов с брата!

– Что-о-о? – протянул Андрей, – Какие ещё доллары? Ты, что спятил? Ты же обещал курсантам довезти бесплатно!

Водитель расхохотался.

– Вай-вай, какой глупый человэк! Кто же ночью возыт бэсплатно, да ещё на Зых?

– Но у нас нет таких денег, – развел руками Платонов.

– А зачем тогда садился в автобус? – нахмурился водила. Потом махнул рукой:

– Ладно, рады тэбя дарагой! – так и быть, – довэзу. Но с одним условием: пусть твои курсанты дадут мнэ двэ пары джинсов, тры футболки и двэ пары кроссовок.

– Да ты что! Грабить собрался сволочь? – заорал Андрей.

– Иш ты, какой горачий, – покачал головой джигит. – Нэ хочишь платить – иды со своими курсантами пэшком.

Он открыл дверь и прокричал:

– Выходы! Далшэ не поедэм. Автобус сломался!

Ситуация складывалась аховая. Кругом ни души. Начало пятого. Курсанты, узнав в чем дело, стали возмущаться. Кто-то предложил отдать азербайджанцу шмотки, которые тот требовал, но Платонов категорически запретил. Приказал всем сидеть в автобусе, и не вступать ни в какие переговоры с водителем.

А тот демонстративно копался в моторе, не обращая внимания на них…

Минут через двадцать послышался стрекот мотоцикла. Платонов вышел на середину трассы, размахивая руками. Ослепив светом фар, мотоцикл резко затормозил. За рулем был милиционер. Платонов рассказал, что произошло. Милиционер с важным видом выслушал. Сказал «подожди!» и направился к водителю автобуса. Сначала они говорили тихо. О чем – понять было невозможно, поскольку говорили на своем языке. Потом, все распаляясь, перешли на крик, отчаянно жестикулируя и тыча руками то в сторону Платонова, то друг в друга, то в сторону курсантов в автобусе. Потом водитель юркнул в кабину, выскочил и нервно сунул что-то милиционеру. После этого тот ещё более важный, чем прежде, вернулся к Платонову:

– Ты понымаешь, дарагой, он нэ может ехат. У нэго сломася насос.

– Какой насос? – возмутился Андрей.

– Нэ знаю! Только он ехат нэ молжет.

– Он же жулик и вымогатель. Он требует доллары или курсантскую одежду.

– Нэ знаю! Этого он нэ говарыл.

Поняв бессмысленность дальнейшего препирательства, Андрей сказал:

– Хорошо, черт с ним, с этим жуликом, но помоги нам добраться до училища.

Милиционер молчал.

– Ты учти – я везу иностранцев. Могут быть большие неприятности. Тебе это надо?

– Нэ надо, буркнул страж порядка. – Через двадцать минут здэс будэт проезжать автобус с рабочими на Серебровские промыслы. Я тэбя с ними отправлю.

...Едва курсанты погрузились в пропахший нефтью и крепким табаком автофургон нефтяников, как водила погрозил в их сторону кулаком, захлопнул капот своего автобуса, вскочил в кабину и дал по газам. Взревел и милицейский мотоцикл. Участники ночного инцидента, набирая скорость, разъехались в разные стороны, каждый по-своему переживая случившееся.

5

Вскоре после Нового года отправили Платонова в Москву для согласования размещения сомалийских курсантов во время зимних каникул в общежитии столичного вуза. Попутчик по купе одногодок Андрея, радушный и предупредительный аспирант института биологии Академии Наук Азербайджана Алик Кулиев, ехал в столицу на научный семинар, который должен был проходить на ВДНХ.

Чем больше Платонов вживался в быт, традиции и устои бакинцев, тем больше они нравились ему. Подкупало их жизнелюбие, открытость, готовность прийти на помощь в любую минуту. Они легко взрывались эмоциями но, быстро успокаивались, переходя на миролюбивый тон. И даже восточная склонность к плутовству была у них какой-то по-детски простоватой. Андрей часто с улыбкой вспоминал ночной инцидент с автобусом. Так откровенно попасться на примитивную уловку прожженного шоферюги мог только славянин.

Алик Кулиев, узнав, что Андрей ещё не решил с местом своего базирования в столице безапелляционно заявил:

– Чего там решать. Давай вместе поселимся. В гостинице, рядом с ВДНХ, на участников семинара забронированы места Мой коллега не смог поехать, и ты за него вполне сойдешь.

Так Андрей оказался в районе двух достопримечательностей столицы: Выставки Достижений Народного Хозяйства и величественного монумента «Покорителям космоса», в цоколе которого размещался мемориальный музей космонавтики.

Платонов любил музеи. Их торжественная тишина, гулкость залов, специфический «музейный» запах, каждый раз создавали в его душе особый настрой, будоражили воображение, давали простор фантазии и домысливанию ситуаций, в которых некогда бывали и действовали представленные на обозрение экспонаты. Но раздражали бесконечные шаркающие группы праздных обывателей с чирикающими экскурсоводами. Они мешали сосредоточиться, осмыслить и почувствовать дух времени и замыслы творцов раритетов. Поэтому он старался посещать музеи в ненастные дни, в начале недели, в утренние часы – когда меньше всего посетителей.

Был вторник. На улице мело. Мороз по-российски крепкий и колючий, леденил щеки, покалывал уши. В музее не было ни души, и Андрей не спеша, перемещался от стенда к стенду, внимательно разглядывая экспонаты. Вот знаменитая девятка – первая советская ракета с жидкостным двигателем совершившая успешный испытательный полет в августе 1933 года. Её фотографии он часто встречал в литературе по истории космонавтики, а вот «живьём» увидел впервые.

Подумалось: – Какая же она маленькая, и простенькая на вид. Сегодня в авиамодельных кружках девятиклассники делают намного совершеннее... А ведь, сколько труда и изобретательности в неё вложено, сколько сомнений, споров и амбиций было перемолото, чтобы вот эта дурнушка полетела…

– Ну, что вы скажете об этом изделии молодой человек? – услышал Андрей чей-то голос за спиной.

Обернулся. Перед ним стоял, улыбаясь, пожилой человек невысокого роста. Короткая стрижка «бобрик» молодила его лицо. Серый, тщательно отутюженный костюм придавал мужчине академическую строгость. На левом лацкане поблескивала звездочка Героя Советского Союза.

– Современные ракеты смотрятся солиднее, – смущенно ответил Платонов.

– Ваша правда, – кивнул собеседник. – Но если бы вы знали, как гордились своим первенцем Михаил Клавдиевич Тихонравов и его сотрудники и сколько им пришлось с ней повозиться, чтобы она полетела! Один только сгущенный бензин, чего стоил.

– Какой, сгущенный бензин? – удивился Андрей.

– А вот такой, – ответил собеседник.– В этой ракете впервые в мире было применено не обычное жидкое углеводородное горючее, а доведенный до консистенции вазелина бензин. Эта идея пришла Николаю Ивановичу Ефремову – заместителю Тихонравова. Использование сгущенного горючего было заманчивым прежде всего потому, что существенно упрощалась система подачи его в камеру сгорания двигателя. А это, сами понимаете, и выигрыш в весе и увеличение полезной нагрузки, которую ракета может поднять. Словом идея супер. И такой бензин изготовили в Баку.

– Как? Где? Кто? – удивился Андрей.

Собеседник понял, что ему попался любознательный слушатель.

– Вижу, вас заинтриговала эта история? – спросил мужчина со звездой Героя. – К сожалению, подробностей этого дела я не знаю, но кое-что могу рассказать.

Они проговорили часа два. Приветливый собеседник оказался директором мемориального музея. Он всю жизнь отдал авиации и по сей день, был в неё влюблен, как пылкий юноша. Узнав, что Платонов тяготеет к ракетной технике, особенно к реактивным двигателям, одобрил это пристрастие:

–У вас молодой человек, неподдельный интерес к истории отечественной ракетной техники. Это замечательно. Надо знать свою историю. Помнить людей стоявших у истоков каждого ремесла, каждого дела. История – это фундамент общества. И чем прочнее фундамент, тем надежнее здание, возведенное на нем. Страна, в которой народ не знает и не уважает своей истории, обречена на прозябание и деградацию…

Помолчав, добавил:

– А по сгущенному бензину вам может многое рассказать сам Николай Иванович Ефремов. Кстати он и проводил первый пуск девятки семнадцатого августа 1933 года. Тихонравов был в это время в отпуске. Правда, Ефремов в последнее время часто побаливает. Годы берут своё. Но эпопею с бензином вспоминать любит. Вот вам его адрес и телефон. Позвоните или напишите ему, я думаю, это для него будет приятно и он охотно ответит на все ваши вопросы. И ещё, – директор посмотрел на Платонова испытывающее:

– В сентябре у вас в Баку будет проходить четырнадцатый Международный астронавтический конгресс. Ожидается прибытие на него ведущих ученых в области космонавтики практически со всего света, будут и конструкторы ракет и космонавты. Ожидаем прибытие и американских астронавтов. Во всяком случае, Томас Стаффорд дал согласие.

Стаффорд? – удивился Платонов. – Это тот самый, который летал вокруг Луны?

– Тот самый, – кивнул собеседник. – На конгрессе будет и секция истории исследования космического пространства. Так, что если есть желание поучаствовать, оставляйте свои координаты, и я попробую включить вас в список участников. Всю остальную информацию получите по почте.

Вот такой приятный подарок стылым январским днем сделала Андрею капризная дама Удача.

Он давно уже подметил, что существует некая необъяснимая связь между кажущимися случайными событиями и предопределенностью судьбы, когда, казалось бы, разрозненные факты, мимолетные встречи или совсем незначимые разговоры по прошествии времени соединяются в неразрывную цепь событий и приводят к неожиданным, но вполне закономерным результатам.

Платонов написал Ефремову.

Уважаемый Николай Иванович!

К вам обращается преподаватель высшего военного училища из г. Баку. Я преподаю газовую динамику и теорию ракетных двигателей. Интересуюсь историей развития ракетной техники и, в частности, историей Бакинского ГИРД (Группа Изучения Реактивного Движения. Такие группы в 20-х годах прошлого столетия были созданы сначала в Москве и Ленинграде, а позже во многих крупных городах Советского Союза). По материалам и отчетам знаю, что вы были в своё время заместителем начальника 2-й бригады МосГИРД и непострдственным разработчиком ракеты 09, которая в августе 1933 года впервые поднялась в московское небо.

Как стало мне известно, двигатель 09 работал на сгущенном бензине, а этот бензин был изготовлен в Баку.

Не будите ли вы, столь любезны, хотя бы кратко ответить на следующие вопросы:

1. Как в ГИРД пришли к идее использовать в ракетном двигателе сгущенное горючее?

2. Как и кем была установлена связь с бакинцами? Кто из бакинцев имел контакты с представителями ГИРД по бензину?

3. Где в Баку и какой организацией был изготовлен сгущенный бензин?

4. Каковы последующие контакты ГИРД с Баку?

5. Имеются данные, что в июле 1925 года Цандер должен был выступать с лекциями по ракетной технике в ряде городов Союза, в том числе и в Баку. Состоялись ли эти чтения?

Буду вам очень благодарен за помощь. Извините за многочисленные вопросы.

Обстоятельный ответ пришел быстро. Ефремов писал:

«Охотно отвечаю на вашу просьбу. Начну прямо с ответов.

Вопрос. Как в ГИРД пришли к идее использования в РД в качестве одного из компонентов сгущенный бензин?

Эта идея возникла у меня при следующих обстоятельствах. В июне-июле 1932 года мне довелось побывать под Гаграми в доме отдыха «Авиетка». Оттуда, по заданию ЦС Осоавиахима (Центральный совет общества содействия обороне, авиации и химическому строительству СССР), убыл в Тбилиси и в Баку, чтобы прочесть цикл лекций по реактивной тематике. В Тбилисском Осоаваихиме организовать выступления не удалось. Было лето, и собрать слушателей не смогли. В Бакинском же Осоавиахиме работа не прерывалась, и на моих лекциях было много слушателей.

Ещё по дороге, в поезде прочел в журнале типа «Работница» маленькую заметку о том, что в Германии, ( или в Чехословакии – точно не помню) изготовили твердый спирт для хозяек. Эта информация и натолкнула на мысль, что такое горючее может упростить подачу топлива в ракетах с малой тягой. Реальность такой идеи подкрепилась ещё и тем, что до этого мне уже приходилось иметь дело с пороховыми ракетами, да и за несколько месяцев до этого мы с В.А. Федуловым создали в ЦАГИ(центральный аэро-гидродинамимческий институт) для автожирщиков (автожир – летательный аппарат, подъемная сила которого создается несущим винтом — ротором, вращающимся свободно, под действием набегающего воздуха. Автожир представляет собой промежуточный тип между самолетом и вертолетом. Изобретен Х. Сиервой в 1919 году) стендовый пороховой реактивный двигатель, с которым там и провели опытные работы. Как видите, опыт в этом отношении уже был.

С мыслью о твердом горючем для ракеты и приехал в Баку в июле 1932 года. Читая лекции перед широкой Осоавиахимовской аудиторией, обращался к ним с предложением создать бензин в такой консистенции для ракет. При этом ссылался на заметку в журнале.

На мою просьбу откликнулся Осоавиахимовский активист и изобретатель Ф.М. Гурвич. Он заявил, что попытается изготовить такой бензин. Мы договорились с председателем Бакинского Осоавиохима об оказании тов. Ф.М. Гурвичу помощи в этой работе. Оставив свой московский адрес, уехал, а по прибытии в ГИРД сообщил обо всем С.П. Королеву.

Примерно через четыре месяца получил письмо от Ф.М. Гурвича, в котором он сообщал, что изготовил бензин, но не твердый, а сгущенный, как тавот, и приглашал в Баку, чтобы на месте проверить пригодность его для наших целей. С.П. Королев направил меня вторично в Баку уже специально по вопросу о твердом бензине. После проверки характеристик твердого (сгущенного) бензина признал его пригодным для ракет и заказал партию в сто килограммов. С собой увез около десяти килограмм. В Москве мы провели огневые испытания этого бензина, уже в качестве горючего для ракет. Это был декабрь 1932 года. На основе этих испытаний было принято решение о разработке ракеты 09, а её ведущим инженером стал я. При проектировании мною проведены все расчеты по РД (ракетному двигателю) и самой ракете, а затем мне довелось и вести экспериментальную отработку двигателя и ракеты, а также произвести её запуск 17-го августа 1933 года. Эта ракета стала первой в СССР.

Одновременно с проектированием ракеты 09 в нашей бригаде, Фридрих Артурович Цандер начал разработку ракеты ГИРД-X у себя в первой бригаде. В первом варианте он предусматривал использование металлического горючего, в качестве добавки к жидкому горючему. Это его давняя идея, в которой он ставил целью использование отработанных ступеней ракеты как горючее. Ракета ГИРД-Xподнялась в воздух 25 ноября 1933 года и стала второй советской ракетой, но её двигатель работал на жидком топливе. Использовать же примеси металлического горючего не удалось.

Отвечая на следующие три вопроса, могу сказать, что связь с бакинцами по вопросам о твердом бензине проводилась через меня и Ф.М. Гурвича, а затем подключились снабженцы и мои дела с бакинцами прервались.

Пятый ваш вопрос Имеются данные, что в июле 1925 года Ф.А. Цандер должен был выступать с лекциями в ряде городов и в том числе в Баку. Состоялись ли эти чтения?

Ни мне, ни моим товарищам об этом ничего не известно, хотя с Фридрихом Артуровичем много общался и работал с ним с 1930 года. Об этой работе можете прочесть в его дневнике, хранящимся в Архиве Академии Наук СССР. Фридрих Артурович никогда не упоминал о своей поездке в Баку. Лекции же в июле, не только в 1925 году, но и в июле 1932 года читал в Баку я. Тогда- то и началась работа по созданию твердого бензина.

Ответив на ваши вопросы, выражаю надежду, что и вы поделились со мной версиями по затронутой теме. Дело в том, что теперь многими распространяются вымыслы, и кто только не претендует на идею о применении твердого бензина.

Года два назад мне звонил бакинец Ага Алиевич Алиев. Оказалось, что он приезжал в Москву специально по вопросу о твердом бензине, с кем-то встречался, а ко мне обратился, уже уезжая, по телефону. Как я понял он готовил кандидатскую и обещал выслать свою публикацию на этот счет, но прошло немало времени, а от него ничего не поступало.

Чтобы внести ясность в этот вопрос, мы с Г.И. Ивановым, который работал в третьей бригаде помощником Ю.А. Победоносцева (Победоносцев Юрий Александрович (1907-73). Конструктор в области ракетной техники. За большой вклад в создание реактивных снарядов для «Катюши», в 1941 году удостоен Саталинской премии) и участвовал в испытаниях бензина подали официальный документ по этому вопросу в Архив Академии Наук СССР, где изложили всё примерно также, как и пишу вам.

Подпись Н. Ефремов.

После этого письма Андрей получил допуск в Центральный государственный архив Азербайджанской ССР. Правда, занимался он архивными раскопками недолго. Рутинная служебная текучка не позволяла ему надолго отлучаться от училищных забот, да и, честно говоря, быстро надоело Андрею рыться в старых бумагах. Его тянуло больше к «живому» железу. Поэтому он как-то незаметно отошел от поиска истины со сгущенным бензином, полностью переключившись на эксперименты в области ракетных двигателей.

И все же одно неоспоримое приобретение в архивных поисках он для себя сделал – он стал трепетно относиться к науке историографии, которая требует огромного терпения и системности в работе. Вот уж где действительно, как писал Владимир Маяковский «в грамм добыча, в год труды…»

Прошли годы. Не стало Николая Ивановича Ефремова. Не стало пионеров энтузиастов ракетного дела. Тех, кто своими трудами, прозорливостью и могучей интуицией создавал кладезь научных разработок и заделов, кто на многие десятилетия вперед обеспечил неоспоримый мировой авторитет советской ракетно-космической науки.

Не осталась втуне и идея сгущенного горючего. Было создано самостоятельное научное направление – гибридные ракетные двигатели. А вот вопрос об авторстве бакинского сгущенного бензина так и не прояснился до конца – «ленивы мы и не любопытны»…

6

В конце сентября Андрей получил официальное приглашение принять участие в четырнадцатом астронавтическом конгрессе. Он доложил об этом начальнику кафедры. Тот удивился, попросил представить все полученные документы и объяснить, каким образом он попал в список участников.

На следующий день Андрей положил на стол начальника кафедры фирменный бланк приглашения, программу и список участников, подробно рассказал о январской встрече в мемориальном музее космонавтики и о предложении, полученном от начальника музея принять участие в этом конгрессе. Ренат Константинович все внимательно выслушал, ещё внимательнее всё прочитал и надолго задумался. Ситуация для него была не обычная. В таких случаях он, не желая рисковать, советовался с вышестоящим начальством.

– Н-да! – после долгой паузы произнес Пятница, – в неловкое положение вы меня, однако, поставили.

– Что ж тут неловкого? – удивился Платонов. – Все доклады открытые, насколько я знаю, в заседаниях будут участвовать студенты старших курсов Бакинских вузов. Конгресс проводится впервые в Советском Союзе и именно в Баку. Иметь такую возможность и не принять участия- это же смешно!

– Это вам смешно, – жестко отреагировал начальник кафедры, – а вот мне совсем не до веселья. Вы посмотрите на состав участников: американцы, французы, западные немцы. Почти вся планета! Участие в таких мероприятиях заранее согласовывается с вышестоящим командованием. На это должно быть специальное разрешение соответствующих органов. Вы что, не знаете порядка? Ставите меня в известность, когда ничего изменить нельзя.

На полированной лысой голове Пятницы проступила испарина.

– Вы, что и оргвзнос уже заплатили?

Андрей утвердительно кивнул.

– Это уже совсем плохо. Значит, во всех бумагах конгресса вы значитесь официальным участником. И вот эти списки, – он кивнул на красочно оформленный проспект, – уже ушли почти во все страны мира!

– Ну и что в этом страшного?! – пожал плечами Платонов. – В состав советской делегации входят ученые с мировым именем из организаций куда более закрытых, чем училище и ничего.

– Не забывайте, Андрей Семенович, – кто вы. Ваш интерес к истории ракетной техники заслуживает похвалы. Но как офицер вы должны твердо знать, что по уставу на всякое действие, выходящее за рамки служебных обязанностей, вам необходимо сначала получить разрешение у командования, и только уж потом всё остальное. Тем более, когда дело касается незапланированных контактов с иностранцами.

– Я всё это прекрасно знаю, – сказал Платонов. – Но, во-первых, я не буду выступать ни с докладом, ни с сообщением, и вообще не буду принимать участие в дискуссиях и круглых столах. Поэтому, о каких контактах может идти речь? Во- вторых, я не буду участвовать ни в экскурсиях, хотя это очень интересно, ни на заключительном банкете участников. Пришел. Послушал и ушел. Вот все мои контакты.

– Ошибаетесь, дорогой коллега, – мягко возразил начальник кафедры, – и всё упрощаете. Вы не будете «светиться», но за вами будут наблюдать. Да и вообще мало ли какие могут возникнуть ситуации! - многозначительно произнес Пятница и подвел итог неприятному разговору, так: – Я доложу руководству. Пусть оно принимает решение. Если спросят моё мнение, то я вас поддержу. Конечно, такой конгресс бывает нечасто и если есть возможность, то поучаствовать в нем стоит, но, – Пятница многозначительно поднял палец, – в рамках уставов и соответствующих инструкций. Вы же со своей стороны, до принятия решения никаких действий не проявляете. Поняли меня?!

– Так точно!

От Пятницы Андрей вышел подавленный и злой. Он и не предполагал, что, казалось бы, всем понятное, совершенно уникальное по своей значимости событие, может вызвать такой шквал подозрительности и ничем не оправданного страха. Что это? Патологическая боязнь всего, что выходит за рамки обывательского мировосприятия? Результат многолетнего вколачивания в сознание размытого, а потому особенно опасного образа врага? А может быть всё гораздо проще – не хочется начальству обременять себя лишними переживаниями – а вдруг, мол, да и что-нибудь произойдет?

Известие о полученном Платоновым приглашении на астронавтический конгресс наделало переполоху. Коллеги по кафедре отнеслись к нему по-разному. Старая гвардия в лице двух капитанов первого ранга, дотягивающих предпенсионную лямку и потому давно ничем не интересующихся, воспротивилась:

– Молодой да ранний! Он, значит, будет по конгрессам шастать, а мы за него вести занятия? Хорошо устроился! Да и конгресс не по нашей специальности.

Кафедральное болото в лице двух капитанов второго ранга поколыхалось и затихло. Главное, чтоб их не нагрузили платоновским занятиями, а в остальном все прочие дела «по барабану». Своих проблем выше крыши. Один гараж строит, другой с женой делит имущество. И только «свежий» выпускник академии капитан 3 ранга Игорь Тулинов горячо поддержал Андрея:

– Это же уникальный случай и ты, Платонов, стой на своем, а занятия твои я проведу, не волнуйся.

Через пару дней Андрея вызвал начфак. В присутствии замполита он с нудной скрупулезностью начал выяснять, как это он, Платонов, заварил всю эту кашу и без ведома командования оказался среди участников международного форума, из которых семьдесят процентов иностранцы?

– Весь состав НАТО! – многозначительно произнес замполит, внимательно разглядывая список участников.

– Что вы там забыли Платонов? – возмущался начфак.– Вы кто, ученый, конструктор, космонавт? – И уже обращаясь к политработнику:– Глянь Елизар Кузьмич, какие темы тут прописаны: «Проблемы космического права», «Проблемы космического транспорта», Симпозиум по международной лаборатории на Марсе!

Сдвинув на лоб очки, начфак вперился в Платонова:

 – Вы что собрались на Марс лететь?

Андрей молчал, разглядывая огромный портрет Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, висевший на стене за спиной начфака.

– Что вы там высматриваете? – одернул его замполит.

– Да вот смотрю, – разочарованно протянул Платонов, – одной Золотой звезды у Леонида Ильича недостает. Уж месяц как ему её вручили, а на портрете четвертой звезды нет.

– Вы не зубоскальте, Платонов, а отвечайте по существу вопросов начальника факультета, – оборвал его замполит, - Со звездой генсека без вас разберутся.

Платонов пожал плечами.

– Итак, майор Платонов, – разряжая обстановку, заявил

начфак. – В понедельник на утреннем докладе в Москву начальник училища проконсультируется с начальником военно-морских учебных заведений. Дадут Вам «добро» – будете участвовать в конгрессе, нет – значит,  нет! Понятно?

– Так точно! – ответил Андрей, уже понимая, что все потеряно.

– Но, учтите,– опять вклинился замполит, – даже если вам и разрешат участвовать, то никаких контактов с иностранцами быть не должно и обязательный ежевечерний доклад начальнику кафедры обо всем, что вы там услышали!

… Во вторник Пятница зачитал Платонову текст телефонограммы, полученной из ВМУЗ: «Открытие в Баку 14-го Международного астронавтического конгресса – важное общественно-политическое событие для республики Азербайджан, которое нельзя не приветствовать. Участие представителей ВМФ в нем было бы весьма желательно, но запоздалая информация о предстоящем форуме не позволяет делегировать на конгресс представителей ВМУЗ. Что же касается индивидуального участия в конгрессе преподавателя третьей кафедры майора Платонова А.С., то, учитывая его большую учебную загруженность в период работы конгресса, руководство ВМУЗ рекомендует майору Платонову А.С. воздержаться в этот раз от участия, чтобы не создавать напряженности в учебном процессе кафедры».

Платонов понуро выслушал приговор и подвел итог:

«…Отговорила роща золотая

Березовым шершавым языком…»

– Что вы сказали? – встрепенулся Пятница

– Так, ничего. Есенин, – грустно улыбнулся Андрей, – Разрешите идти?…



Назад в раздел



Новости

Все новости

15.03.2024 новое

СЕРГЕЮ КОЛБАСЬЕВУ ПОСВЯЩАЕТСЯ

11.03.2024 новое

ПАМЯТИ ЛЕЙТЕНАНТА Д.А.ФРОЛОВА

03.03.2024 новое

«ПИШИТЕ, ДАЖЕ ЕСЛИ ИЗ ВАС НЕ ПОЛУЧИТСЯ ПИСАТЕЛЬ…»


Архив новостей 2002-2012
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru