На флоте

«Истина есть начало всякой мудрости»

Милеску Спафарий

Приземистое помещение, куда привёл Платонова дежурный по полуэкипажу, напоминало заброшенный сарай, плотно заставленный ржавыми двухъярусными койками. Сквозь грязные окна, кое-где заколоченные фанерой, внутрь проникал мутный рассеянный свет.

- Иди в конец кубрика, там найдешь старшего по переходной роте, он тебе всё объяснит, - сказал прапорщик, легонько подтолкнул Андрея вперед и вышел, хлопнув разбитой дверью.

В дальнем углу, за столом (две тумбочки, покрытые листом фанеры) увлеченно резались в карты четверо матросов. Заметив нового человека, они прекратили игру и вопросительно уставивились на пришельца.

- Откуда? - прохрипел рыжий верзила в засаленной робе и разбитых «гадах».

- Из училища, - ответил Платонов.

- За что списали?

- За пьянку.

- Меня тоже и ещё за «самоходы», - осклабился рыжий. - А служил я комендором на крейсере «Ушаков». Слыхал, небось, про такую коробку? Андрей утвердительно кивнул.

Рыжий, удовлетворенный ответом, ткнул в щуплого пацана, сидевшего рядом:

- Это Валерка. Он воли захотел и подался из части, но патрули по наводке накрыли его у одной крали в Верхнесадовом. Дали ему десять суток. Еще пять добавил начальник гауптвахты. Так что, когда этот баболюбивый юноша вышел из-под ареста, его подводная лодка надолго нырнула в глубины Черного моря, и он теперь у нас субъект без определённых занятий. Ждёт «покупателя».

Рыжему явно нравилась роль старшего, и он развязно продолжал:

- Вот это Сашка. Он набил морду старшине дивизиона. И правильно сделал. Я знаю этого упыря еще по «учебке». Дерьмо собачье, а не человек. Что же касается Стасика, - он кивнул в сторону смазливого молодванина, - этот погорел по глупости – по-пьяни начал приставать к дочке одного сундука. А та заявила, что Стасик хотел её изнасиловать. Но мне думается: всё было наоборот. На такого красавца девки сами прут. Так ведь, Стасик? – утробно гыгыкнул верзила и снова обратился к Андрею:

- Так ты, значит, за пьянку? Наверное, тоже из-за бабы? - фамильярно похлопал он Платонова по плечу. Андрей вывернулся и побагровел.

– Ладно, не пузырись, офицерская кровь, - сказал рыжий. - Все вы, гардемарины, очень обидчивые. Вас почаще бляхой воспитывать надо, глядишь и спеси поубавится

- Только сунься, - твёрдо ответил Андрей.

- Молодец, - неожиданно улыбнулся рыжий, - смелых людей я уважаю. Выбирай любую койку. Бросай шмотки, никто их не сопрет, не бойся. Через час рубон. После обеда зайдем к баталеру, получишь матрац, подушку и одеяло. Простыней не дают. Это тебе не курсантские хоромы. Здесь все временные, пересыльные, в любой момент могут прийти за каждым из нас.

- Переживу! – буркнул Андрей.

- Вот и хорошо! – заключил верзила взял в руки гитару и с надрывом запел, самозабвенно отстукивая такт костяшками пальцев по деке:

Цыц вы шкеты под вагоны

Кондуктор сцапает раз-раз.

Мчимся мы по пыли черной,

А мчимся мы Москва-Донбасс...

Сигнал, гудок, стук колес

Полным ходом понёс паровоз,

А мы без дома, без гнезда

Шатия беспризорная…

Рыжий мотнул головой, чтоб поддержали.

Эх, судьба. Моя судьба

Бескозырка черная…

Дружно подхватила вся честная компания…

На третий день Андрея вызвали к дежурному по части.

- За тобой пришли, – кивнул офицер в сторону худого, сутулого главстаршины.

- Иди, собирай вещи, сдавай постель баталеру, а я займусь твоими бумагами, – коротко распорядился тот.

На Угольную добирались пешком. Шли молча. Сопровождающий ни о чём не спрашивал, Андрей не задавал вопросов. Ему было всё равно, куда и зачем его ведут. Миновали КПП, подошли к трапу большого спасателя. Главстаршина окликнул вахтенного на юте и велел доложить дежурному по кораблю, что матроса из полуэкипажа он доставил без замечаний.

По круто уходящему вверх трапу поднялись на палубу. Из рубки дежурного выплыл розовощекий, упитанный капитан-лейтенант. Критически оглядев Андрея, будто бы прикидывая, годится ли он для корабельной службы, капитан-лейтенант с ухмылкой произнес:

- Ну что, «бывший курсант», начинай настоящую морскую службу.

И скомандовал вахтенному на юте:

- Вызови старшину радиотехнической службы. Пусть забирает пополнение.

Определили Платонова механиком штурманской РЛС. Коллектив был небольшой, приняли новичка спокойно - никто не лез с расспросами, никто не пытался поучать. Годки признали его как равного и присвоили дружескую кличку «декабрист». С их легкой руки она и закрепилась за ним на корабле.

Спасатель стоял в ремонте. Матросы несли общекорабельные наряды. Первую неделю Андрея не трогали. Он изучал книжку «Боевой номер», Корабельный устав, инструкции и техническую документацию станции.

Вообще к радиоэлектронике Платонов был равнодушен. В училище воспринимал этот предмет, как «обязаловку». Но здесь, на корабле, предстояло эксплуатировать боевую материальную часть, поэтому, помимо желания, нужно было поднапрячься и вспомнить основы этой науки.

Постоянная занятость, новые впечатления постепенно задвинули на задний план и Юльку, и отчисление из училища. Теперь Андрей жил в другом мире. В мире простых повседневных забот, среди отзывчивых людей, не обременённых самокопанием и поиском чьей-то вины в собственных бедах.

Обвыкнув на корабле, он честно написал матери об отчислении из училища, просил её не воспринимать случившееся как трагедию, твердо обещал, служить так, чтобы вернуться снова в училище.

…Корабль готовился к ходовым испытаниям. На вечерней поверке начальник РТС поставил задачу старшему технику Виталию Коротких: - к концу недели штурманскую РЛС ввести в строй. После утреннего развода они нагрузились папками схем, техническими описаниями и засели в ходовой рубке. Неисправность оказалась заковыристой. Андрей сделал не один десяток перепаек в схеме, но станция отказывалась «дышать». Виталий злился. Наконец, не выдержав, пошел к командиру РТС и доложил, что часть блоков нужно сдавать в мастерскую на проверку.

На следующий день, забрав пару подозрительных блоков, Виталий убыл в город. Андрей поднялся в ходовую рубку, присел у распотрошенной станции, разложил схему. И тут его осенило, что, копаясь в её утробе, они совершенно забыли об антенне. Поднялся на мачту и сантиметр за сантиметром начал осматривать подводящий волноводный тракт. В том месте, где фидер должен входить в рубку, он оказался отстыкованным. Видимо рабочие его отсоединили, когда меняли кабельную трассу, а потом забыли вернуть в исходное положение. Андрей от души чертыхнулся, соединил разъем и когда Виталий вернулся из мастерской, сообщил ему о своей «находке». Вместе они еще раз осмотрели «волновод». Вставили блоки, которые, конечно же, оказались исправными, и «врубили» станцию.

Приглушенной желтизной засветился экран индикатора. Виталий запросил разрешения поработать на излучение. Получив «добро», включил тумблер. Тонкая серебристая нить развертки пришла в движение. Плавно обметая круг за кругом, она оставляла за собой фосфоресцирующие очертания изрезанной бухтами береговой лини. Станция работала нормально. Успешно пройдя ходовые испытания, спасатель ошвартовался на своём штатном месте – у Минной стенки. Начались напряженные дни подготовки к сдаче курсовых задач.

В увольнение Андрей ходил редко. Не хотелось встречаться со знакомыми, выслушивать их «соболезнования» или наблюдать, как некоторые делают вид, что второпях не заметили его. Ещё одним серьёзным мотивом, по которым Андрей избегал встреч со своими бывшими однокашниками, было чувство вины перед старшиной класса Степаном Волковым и партгрупоргом Геной Струмилиным. Оба они за попытку скрыть опоздание из увольнения в «дымину» пьяного Андрея, схлопотали по партийному «фитилю», а Степана ещё и сняли с должности старшины класса.

…А жизнь флота шла своим чередом. В те годы корабли не торчали по долгу у стенки. Они были созданы для моря и большую часть своей жизни проводили в морских походах, учениях, боевых дежурствах. На этот раз, дежурство выдалось особенно беспокойным. Часто приходилось сниматься с якоря и идти то на спасение «рыбака», у которого отказала машина, то заниматься спусками водолазов для обследования дна по заданию гидрографов, то обеспечивать закрытие района для проведения артиллерийских стрельб.

Десять суток болтались в море. До смены оставалось совсем ничего, и в кубрике по вечерам всё чаще заходили разговоры о предстоящем отдыхе, увольнении на берег, о знакомых и подругах, которые с нетерпением ждут. Была середина марта. Весна в том году выдалась ранней. Ярко светило солнце. На берегу уже вовсю цвел миндаль. Деревья, усыпанные розовато-белыми цветами, казались заколдованными невестами, в смущении застывшими перед золотистым солнечным алтарем. И вот в это великолепие природы стремительно ворвался циклон. В шестнадцать часов радист принял штормовое предупреждение – ожидается резкое усиление ветра до 25-30 м/с и увеличение волнения моря до 4-5 баллов. Объявили учебную боевую тревогу, все закрепили «по штормовому».

В ноль часов Платонов заступил на вахту. На ходовом мостике были и командир и штурман. Спасатель шел экономическим ходом, плавно кланяясь на тягучей зыби. Мерно жужжали приборы. На индикаторе кругового обзора проявлялись очертания невидимых крымских берегов. Было новолуние. Далёкие звезды казались бисером, рассыпанным на выцветшем бархате. Ходовые огни создавали в рубке мягкую успокаивающую подсветку. Командир корабля капитан 3 ранга Балин сидел в своем кресле и что-то тихонечко мурлыкал. Штурман колдовал над картой. Вдруг звезды исчезли, а небо затянула белёсая мгла. Над самой водой медленно поплыли беременные градом тучи. Море замерло в каком-то тревожном оцепенении. Но вот, быстро усиливаясь, завыл в вантах ветер. Совсем близко заметались молнии, с треском вспарывая тучи. Оглушительный грохот сотряс корабль. В стекла ходовой рубки осатанело забарабанил град. Волна ударила в правую скулу и потоки мутной воды, извиваясь и шипя, понеслись по шкафуту. От едва различимого горизонта отделился серый вал. Он стремительно приближался к кораблю.

- Ну, «декабрист», держись крепче, чтобы не расквасить себе носа, - крикнул Балин и развернул корабль носом к волне.

Теперь спасатель то глубоко зарывался форштевнем в клокочущую прорву воды, то, подобно Левиафану, с тяжелым вздохом всплывал, волоча на покатой металлической спине тонны морской влаги. Вырванная у моря вода с грохотом неслась вдоль бортов на ют, с силой вдавливая корму корабля в неподатливую стихию.

Каждый раз, когда палуба уходила из-под ног, у Андрея все замирало внутри и противный, сладковато-горький комок подкатывал к горлу. Когда же нос корабля взлетал вверх, какая-то дикая сила вдавливала тело в шершавую сталь палубы. Голова наливалась свинцом, уши закладывало, в висках бешено стучало. От этих адских качелей тело стало ватным, лицо и руки покрылись липким потом, в глазах поплыло, начало тошнить...

Старый морской волк Петр Максимович Балин встал с командирского кресла и, покачиваясь в такт кораблю, подошел к Платонову. Крепко взял его за плечи:

- Держись, «декабрист»! Всё идет нормально. Если здорово мутит, то потрави, не стесняйся.

Андрей отрицательно замотал головой.

- Ну, тогда на вот сухарь. Пожуй. Станет легче. А еще хорошо помогают солёные огурцы. Будешь?

- Буду! – кивнул Андрей.

- Сейчас организуем. Петрович, – крикнул он штурману, – распорядись насчет «перекуса» и лекарства для «декабриста».

Соленые огурцы действительно принесли облегчение. Пропала тошнота, захотелось есть. Качка теперь уже не казалась изматывающей, а тело приспособилось к знакопеременным перегрузкам. Андрей быстро возвращался в нормальное состояние. И когда Балин протянул ему тарелку с холодными котлетами и черным хлебом, то не отказался от угощения.

- Молодец! – похвалил Балин, - из тебя получится настоящий моряк!

…В конце мая бригада надводных кораблей выполняла ракетные стрельбы, и спасатель направили на закрытие района.

День выдался серый, промозглый. Порывистый ветер гнал с норда злые, короткие волны. Они, словно дворовые шавки, набрасывались на корабль и, разбиваясь о борт, поднимали фонтаны брызг.

В назначенный час эсминец произвел пуск крылатой ракеты. Прямое попадание зафиксировали все средства наблюдения. На спасателе от души радовались успеху коллег и ждали сигнала сниматься с якоря, чтобы следовать в базу.

По корабельной трансляции прошла команда: «Отбой боевой тревоги! От мест отойти!», а следом за ней и желанная: «Команде обедать!». Только управились с обедом – снова сыграли боевую тревогу. Чертыхнувшись, Андрей побежал на свой пост – в ходовую рубку. Там узнал, что поступило приказание помочь буксирам доставить корабль–мишень в базу.

Когда подошли к мишени – списанному тральщику, то стало ясно, что корабль обречен, спасти его невозможно.

Балин дал в машину команду «Стоп!». Андрей с биноклем вышел на крыло ходового мостика. В бинокль было отчетливо видно, как море добивает свою жертву. В левом борту, у самой ватерлинии, зияла огромная пробоина. Крен на нос на глазах увеличивался. Через пробоину в адском хаосе в носовую часть устремились сотни тонн воды, круша все на своем пути. Корабль затрясся. Грохот перекрыл шум моря. Облегченная корма взлетела вверх, обнажив гребные винты и перо руля. Застыв на мгновение, многотонная громадина, издав протяжный вздох, юркнула в морскую пучину. Волны торопливо разгладили образовавшийся вспененный водяной холм и закружились над местом погребения в дьявольском хороводе…

В рубке воцарилась тишина. Балин барабанил пальцами по подлокотнику кресла; штурман уткнулся в карту, нанося координаты могилы затонувшего корабля. Платонов был потрясен увиденным.

Молчание нарушил командир:

– Тяжелое это дело – хоронить корабль, даже пустой и никому не нужный…

Достал сигарету. Ожесточенно чиркнул спичкой. Возник яркий оранжевый язычок пламени. По нервному трепетанию огонька, чувствовалось, что рука командира дрожит. А ведь он с юнги на кораблях. Прошел всю войну. Это был сильный человек. Но миг, когда на его глазах под Новороссийском подорвался на вражеской мине такой же вот тральщик, и унес с собой в морскую пучину весь экипаж во главе с его командиром, Славкой Рудаковым, школьным другом и сослуживцем, он, Пётр Балин, запомнил до мелочей…

В повседневных делах незаметно летело время. Однажды, после долгой разлуки с берегом, Андрей, не спеша, шел по проспекту. С любопытством разглядывал яркие афиши, похорошевших с приходом лета девчонок, вслушивался в приглушенный шум улицы, радовался великолепию цветущих каштанов. Из благодушного состояния его вывел короткий звук автомобильного клаксона. Впереди, метрах в пяти, резко затормозила чёрная «Волга». Открылась дверца, и его окрикнули по фамилии. В следующий момент он увидел, как из машины ему машет начальник политотдела училища. Подбежал, представился.

- Садись в машину, Платонов, - коротко бросил начпо.

Андрей повиновался.

- Не спешишь?

- Нет, - настороженно ответил Андрей.

Как секретарь комсомольский организации роты, он часто встречался с начальником политотдела. Курсанты уважали его, верили ему и, не стесняясь, шли со своими бедами и проблемами.

При отчислении Андрея из училища начпо вызвал его к себе в кабинет. Разговор был коротким. Без всяких предисловий он сказал:

- Ты здорово всех нас подвел, Платонов. Я не хочу вникать, что у вас там с Юлей, разберетесь сами. Но искать решение проблемы в бутылке – это слюнтяйство, недостойное настоящего мужчины. Решение начальника училища считаю правильным. Тебе действительно следует похлебать флотских щей. При рассмотрении твоего персонального дела на партийной комиссии были предложения исключить тебя из партии, но ограничились «строгим выговором». Я верю, что ты всё воспримешь правильно, сделаешь выводы и своей службой на флоте исправишь ошибку. Матери домой напиши все честно и откровенно. Ей ты преподнес, конечно, очень горькую пилюлю. Имей ввиду – буду пристально следить за твоей службой и уж точно обещаю, что поблажек на флоте тебе не будет.

И вот теперь в машине, начпо выдержав паузу, доверительно спросил:

- Ну, что, моряк, соскучился по училищу?

- Если честно – да, - признался Андрей.

Начальнику политотдела это явно понравилось.

- Я как-то на сборах, - продолжил он, - разговаривал с твоим командиром и его замом. Отзываются о тебе хорошо. Начальник училища, по своей линии, тоже интересовался, как ты служишь, и тоже услышал хорошие отзывы. Так что, вполне вероятно твоё скорое возвращение в училище, если, конечно, ты не возражаешь, - лукаво улыбнулся начпо.

– Не возражаю, - выпалил Андрей.

- Но, – начпо пристально посмотрел на Платонова, – лишь после испытательного срока на новом наборе. Справишься, будешь курсантом, нет, пойдешь дослуживать на флот. Такое условие поставил начальник училища. Так, что думай и решай.

– Я готов, – ответил Андрей.

- Ну, вот и договорились, - протянул руку начпо, и машина остановилась.

- Успеха тебе, Платонов, и до скорой встречи в училище…

Назад в раздел