ЛЕНИНГРАДЦАМ – СЛАВА!

Мы знали все: дороги отступлений, 
Забитые машинами шоссе, 
Всю боль и горечь первых поражений, 
Все наши беды и печали все.

И нам с овчинку показалось небо 
Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму, 
И тот, кто с нами в это время не был, –
Не стоит и рассказывать тому.

За днями дни. Забыть бы, бога ради, 
Солдатских трупов мёрзлые холмы, 
Забыть, как голодали в Ленинграде 
И скольких там не досчитались мы.

Нет, не забыть – и забывать не надо 
Ни злобы, ни печали, ничего... 
Одно мы знали там, у Ленинграда, 
Что никогда не отдадим его... 

 
Но в час, когда советские знамёна 
Победа светлым осенит крылом, 
Мы, как солдаты, знаем поименно, 
Кому за нашим пировать столом.

Александр Гитович. 1943 год

Блокадная открытка. У Новой Голландии.

Горит дом на канале Круштейна (Адмиралтейском).

…Я помню год. Горят под облаками 
Пожары продолжительней костров. 
Закована в тяжёлый лёд блокады
Эскадра ленинградских островов.

Вот, разбивая лёд форштевнем острым,
Победами морскими знаменит,
Васильевский огнём грохочет остров
И трубами неистово дымит.

Вот, в общий хор вплетая голос низкий,
Своей неистребимостью сильны,
Бьют Каменного острова зенитки,
Бьют пушки Петроградской стороны.

Пусть хлеба нет, пусть коченеют руки, –
Их экипажам неизвестен страх.
И кренятся кварталы, словно рубки,
И на взрывных качаются волнах.

Ни днем ни ночью не смолкают залпы,
Пороховой плывёт, не тая, дым.
Сражаются линкоры. Путь на запад
Кронштадт, как флагман, указует им.

И держит курс сквозь лето и сквозь осень,
Через пространства ледяных полей,
«Голландия», российский миноносец
В кильватере линейных кораблей.

Высокими бортами пламенея,
Идёт она, волне подставив лаг,
И облако пробитое над нею
В закате разгорается, как флаг.

Александр Городницкий. Из поэмы

«Новая Голландия»

«…В феврале я узнал, что суда, на которые получу назначение, зимуют в Ленинграде у набережной Лейтенанта Шмидта, и пошел взглянуть на них.

После оттепели подмораживало, медленно падали с густо-серого неба белые снежинки, на перекрестках виднелись длинные следы тормозивших машин – был гололед.

Я вышел к Неве, дождался, когда милиционер отойдет подальше, спустился на лед и пошел напрямик через реку к низким силуэтам зимующих судов. На реке было тихо, городские шумы отстали, и только шуршала между низких торосов поземка.

Так она шуршала двадцать два года назад, когда я тринадцатилетним пацаном тем же путем спустился на лед и побрел к проруби с чайником в руках. Вокруг проруби образовался от пролитой замерзшей воды довольно высокий бруствер. Я лег на него грудью, дном чайника пробил тонкий ледок и долго топил чайник в черной невской воде. Она быстро бежала в круглом окошке проруби. Мороз был куда сильнее, чем теперь, ветер пронизывал, а поземка хлестала по лицу. Я наполнил чайник, вытащил его и поставил сзади себя. И потом еще дольше возился со вторым чайником, пока зачерпнул воды. И тогда оказалось, что первый накрепко примерз своим мокрым дном ко льду. Я снял рукавицы, положил их на лед, поставил на них второй чайник и обеими руками стал дергать первый. 

На набережной Лейтенанта Шмидта заухала зенитка. Это была свирепая зенитка. От нее у нас вылетело стекло из окна даже без бомбежки. 

Я бил чайник валенками, дергал за ручку и скулил, как бездомная маленькая собака. Я был один посреди белого невского пространства. И мороз обжигал даже глаза и зубы. И я не мог вернуться домой без воды и чайника.

Черт его знает, сколько это продолжалось. Потом появился на тропинке здоровенный матрос. Он без слов понял, в чем дело, ухватил примерзший чайник за ручку и дернул изо всех своих морских сил. И тут же показал мне подковы на подошвах своих сапог – ручка чайника вырвалась, и матрос сделал почти полное заднее сальто. Матрос страшно рассердился на мой чайник, вскочил и пнул его каблуком.

– Спасибо, дядя, – сказал я, потому что всегда был воспитанным мальчиком.

Он ушел, не сказав “пожалуйста”, а я прижал израненный чайник одной рукой к груди, а в другую взял второй. Из первого при каждом шаге плескалась вода и сразу замерзала в моей руке. От боли и безнадежности я плакал, поднимаясь по обледенелым ступенькам набережной… 

И вот спустя двадцать два года я остановился приблизительно в том месте, где была когда-то прорубь, и закурил. “Интересно, жив ли тот матрос, – подумал я. – А может, он не только жив, но мы и сплавали с ним вместе не один рейс… Разве всегда узнаешь тех, с кем раньше уже пересекалась твоя судьба?”»

Виктор Конецкий. «Солёный лёд». 1965 год

27 января 2019 года исполняется 75 лет со Дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Воинам – защитникам Ленинграда, жителям и труженикам блокадного города – СЛАВА! Светлая и вечная память Ленинградцам, погибшим и умершим, не дожившим до Великой Победы. СЛАВА всем ленинградцам-петербуржцам, оставшимся верными нашему великому Городу Воинской Славы и посвятившим ему свой труд, призвание и талант!

«…Наша память об ушедших может быть громадной, невообразимой, 
высокой, и тогда они остаются жить с нами». 
Виктор Конецкий. «ЭХО»