Владимир Тимашев. МОЙ ДРУГ ВИКТОР КОНЕЦКИЙ

Трудно вернуться мыслями в 1945 год, к периоду окончания войны… Ребята моего года рождения в основном были добровольцами весеннего призыва 1944 года. Семнадцатилетние мальчишки мечтали защищать Родину. Я служил на Краснознаменном крейсере «Ворошилов».

Но война закончилась. Многие из нас решили поступать в военно-морские училища.

Со слезами я прощался с сослуживцами… Командир нашего «Ворошилова» — капитан 1 ранга Жуков — разрешил доставить меня на берег на шлюпке с гребцами. Из Севастополя я ехал в Ленинград.

Командиром шлюпки был назначен младший лейтенант В. П. Белобородов. После окончания училища я служил под командованием Белобородова на эскадренном миноносце «Бесстрашный», он был уже капитаном 3 ранга…

Мне с неполным семилетним образованием пришлось поступать в Ленинградское военно-морское подготовительное училище.

В училище меня ожидал сюрприз. В числе экзаменационных предметов значилась химия, которой я не изучал, — преподаватель ушел на фронт, и этот предмет нам не преподавали.

Среди поступавших в училище был Виктор Конецкий. Его я и попросил сдать за меня химию. В обмен за полученную «четверку» я дал ему поносить свою морскую форму. А сам вынужден был сидеть в кадровой роте — его шмутки были мне маловаты…

Перед началом учебного года всех участников войны вызвал к себе в кабинет начальник училища капитан 1 ранга Николай Юльевич Авраамов. Мы с трепетом взирали на его боевые ордена.

Он поздравил нас с поступлением в училище и потребовал, чтобы мы свой опыт военной службы применили в воспитании курсантов, которые были младше нас на 2—3 года.

Так я стал командиром отделения 15 курсантов, в числе которых был и Виктор Конецкий.

Мои подчиненные тоже были обожжены войной, блокадой, голодом. Объединяло нас желание служить Родине.

К своим обязанностям я относился очень серьезно, даже проштудировал произведения Макаренко — он был для меня примером воспитателя.

Виктор был очень энергичный. Его интересовали гуманитарные предметы, остальное он изучал по мере необходимости. Все свободное время он проводил в библиотеке, участвовал в литературном кружке, который возглавлял наш преподаватель литературы по прозвищу «Морж» (за свою основательность и седые усы).

Я не могу сказать, что Виктор был начитан больше других, но его литературные знания были глубже наших. И мы его за это уважали. Тогда мы зачитывались произведениями Новикова-Прибоя, Куприна, а «Капитальный ремонт» Л. Соболева был настольной книгой нашего братства.

Был Виктор большой выдумщик на всякие проказы, и потому хлопот с ним было много.

Курсантов в то время стригли наголо, и, конечно, мы старались к Новому году отрастить как можно больше волос, чтобы пощеголять перед девчонками. И вот как-то зимой Виктор обзавелся чирием на голове и ходил с повязкой.

Я его направил в санчасть, но потом выяснил, что свой карбункул он вылепил из пластилина и художественно раскрасил его масляными красками…

Моих знаний в воспитательной практике не хватало. Но я был требователен и пунктуален. И Виктор прозвал меня за это Рашпилем. К счастью, кличка эта за мной не прижилась.

Живость характеров моих подчиненных однажды чуть было не стоила им флотского будущего. Как-то после самоподготовки Виктор и его товарищи Мемберг и Каракозов устроили в классе возню и уронили бюст Сталина — он стоял у нас в красном углу. Нос вождя был отбит…

Сейчас молодым трудно представить, что по тем временам такая шалость означала тюрьму, в лучшем случае исключение из училища.

Все замерли, немая сцена.

Старшина класса Чижик и я решили за ночь восстановить бюст. К нашей радости, у художника училища нашли гипс и краску. И к утру бюст вождя народов был в лучшем виде.

Самое главное: эта история осталась между нами, дружба была на первом месте.

Не могу не вспомнить еще об одной идее Виктора, о «похоронах четверти». Ночью собирались курсанты, выбирали жертву из числа отличников, клали его на перевернутый стол, зажигали свечи вокруг ножек… Все присутствующие заворачивались в простыни, изображая привидения. И начиналось шествие по коридору с заунывным пением…

Кончалось это, конечно, плачевно. Нас прихватывал дежурный офицер, и мы до утра мыли парадную лестницу…

Большой радостью для нас была морская практика.

После первого курса нас направили на форт Серая Лошадь для прохождения практики по общевойсковой подготовке. Мы сдавали нормы ГТО-1, прыгали с вышки на веревке, обвязанной вокруг тощих талий, ползали по-пластунски, учились окапываться…

Проходили практику и на парусном судне «Учеба», лазали по вантам, ставили паруса и были страшно горды тем, что справляемся с трудными, но почетными обязанностями. До сих пор в голове сидит команда: «На фалах и паралах, гафель-гарделях, дерик-фалах, топсель-фалах и оттяжках паруса поднять!» Красивая команда, но, чтобы ее выполнять, требуются сноровка и сила воли.

Во время практик было и небезопасно — еще попадались мины и надо было ходить только протраленными фарватерами, которые продолжали тралить в то время. Как-то под Таллином попав в шторм, капитан решил сократить путь. Ему здорово за это влетело потом.

После второго курса Подготии — походы на 12-весельных баркасах и 6-весельных ялах. Нелегким морским трудом накачивали мышцы молодые ребята. Но жалоб и тогда не было.

В 1948 году было создано 1-е Балтийское военно-морское училище и мы были зачислены на первый курс. Бывшие подготы серьезно занялись учебой — пошли специальные предметы, и мы понимали, что к делу надо отнестись серьезно, это наш хлеб, наша будущая жизнь.

После первого курса морскую практику проходили на учебном корабле «Комсомолец» и минзаге «Урал». Стояли 4-часовые вахты. Рулевые, сигнальщики, машинисты… Установки старые, температуру мотылей паровой машины надо было мерить рукой, смазывать механизмы масленкой; в котельном отделении топки на угле, вентиляция естественная, совковая лопата, уголь, уборка шлака; на стоянке — загрузка угля… И все бегом, до седьмого пота. Черные были как трубочисты.

Интересной была и штурманская практика на этих кораблях: решение задач, прокладка и определение места корабля в море, вся наука кораблевождения. И опять не забывали машинное отделение и котельные, загружали уголь в Либаве…

В одном походе по Балтике попали в мощный шторм. Машины на «Комсомольце» были слабые, парусность большая, так что еле-еле выгребли против ветра. Командир принял решение встать на якорь в Ирбенском проливе, но якорь-цепь оборвалась и мы были вынуждены, к всеобщей радости курсантов, ошвартоваться к стенке. Мы смогли получить увольнение в город и посмотреть Ригу.

Артиллерийскую практику проходили на канонерской лодке «Красное знамя». Полный курсантский расчет по очереди: управляющий стрельбой, подносчик, заряжающий, наводчик горизонтальный, вертикальный… Орудия старые, без щита… Я уже и не помню, какого калибра, кажется, 100 мм…

Во всяком случае, все было впечатляюще для нас. Потом стрельба из 45-калибрового орудия — это уже полегче, но в ушах звенело…

После третьего курса мы были направлены на боевые корабли Северного флота. Это был праздник для нас. А как радостно нас встречало командование и экипажи кораблей! Мы были первыми курсантами на Севере! И имели возможность узнать все типы кораблей — на каждом из них мы провели по 10—20 суток. Мы могли и выбрать себе специальность, тип корабля, на котором мечтали бы плавать.

Виктор выбрал специальность штурмана, а я — минера эскадренного миноносца.

И по возвращении в училище мы разделились по факультетам для более глубокого изучения предмета.

Конечно, переживали, ведь 6 лет были вместе…

После окончания училища Виктор уехал служить на Северный флот, а я — на Черноморский.

Прошло много лет. С Виктором я по мере возможности поддерживал связь. Появились его первые книги, кинофильмы. Книгами его мы зачитывались, фильмы смотрели неоднократно.

В 1971 году я вернулся из Египта, где находился в качестве военного советника и принимал участие в боях на Красном море. В День Военно-морского флота я пригласил своих друзей на дачу в Усть-Нарву. Торжественно подняли Военно-морской флаг. Застолье было веселое, ведь знали и любили друг друга не один десяток лет. Рассказывали о своей службе, делах.

Когда прощались, Виктор попросил меня приехать к нему домой и рассказать без прикрас правду — и только правду — о моей командировке в Египет. Он сказал, что напишет рассказ об этом.

Сказано — сделано. Мы встретились и долго говорили. А месяца через два Виктор позвонил и сообщил, что политуправление в Москве не разрешило публиковать рассказ, поскольку материал представляет государственную тайну…

И только когда потеплела обстановка в стране, лет через 15, было разрешено опубликовать этот рассказ. Правда, называть мою фамилию не было разрешено.

Так появился рассказ Виктора Конецкого «Мемуары военного советника». В нем я назван Крыловым-Дударкиным…

В моем сознании не укладывается, что Виктора больше нет. Я его вспоминаю сидящим у окна за столом в 114-ом классе 1-й роты Ленинградского военно-морского подготовительного училища. Веселого, остроумного, прекрасного товарища и друга…