«Было время, когда я ездил с женою и без неё в писательские дома творчества и всякий раз, как бы нечаянно, попадал в худшую комнату, на худшее, проходное место в столовой, – рассказывал Виктор Астафьев. – Всё вроде бы делалось нечаянно, но так, чтобы я себя чувствовал неполноценным, второстепенным человеком, тогда как плешивый одесский мыслитель, боксер, любимец женщин, друг всех талантливых мужчин, в любом доме, но в особенности в модном, был нештатным распорядителем, законодателем морали, громко, непрекословно внушал всем, что сочиненное им, снятое в кино, поставленное на театре – он подчеркнуто это выделял: „на театре“, а не в театре! – создания ума недюжинного, таланта исключительного, и, если перепивал или входил в раж, хвастливо называл себя гением.

Когда в очередной раз меня поселили в комнате номер тринадцать, в конце тёмного сырого коридора, против нужника, возле которого маялись дни и ночи от запоров питии времен Каменского, Бурлюка, Маяковского, имеющие неизгладимый след в литературе, но выжитые из дому в казённое заведение неблагодарными детьми, Витя Конецкий, моряк, литератор, человек столь же ехидный, сколь и умный, заметил, что каждому русскому писателю надо пожить против творческого сортира, чтобы он точно знал своё место в литературе…» («Ловля пескарей в Грузии», 1984).

Астафьев с Конецким и познакомились в Доме творчества – в Ялте в 1963-м году. Виктор Астафьев был уже известным автором, но главные его книги – «Кража» (1966), «Последний поклон» (1968), «Царь-рыба» (1976), «Пастух и пастушка» (1971) – ещё не были написаны.

Виктор Конецкий тогда – автор десятка рассказов и двух повестей, более известный как киносценарист «Полосатого рейса» и «Пути к причалу». Впереди была жизнь, самое важное – война – была пережита, но для обоих останется «навсегда в подсознании».

Астафьев и Конецкий – разные художники, люди разных судеб. Один – горожанин, мечтал стать живописцем. Другой признавался: если «с писательством по чуду бы и разошлись… стал бы, наверное, крестьянином». Один лучше всего себя чувствовал в море, среди соплавателей, а другой – в тайге, где никто не донимает. Общей была любовь к Отечеству и русской литературе.

«Искусство тогда искусство, когда оно вызывает в человеке ощущение пусть мимолётного, но счастья, – писал Виктор Конецкий. – …А мы устроены так, что самое пронзительное счастье возникает тогда, когда мы ощущаем любовь к России».

В далёком 1963-м году, даря Конецкому свою книгу «След человека», Виктор Петрович написал о том же: «Вите Конецкому, в память о встрече эту книжку о нашей земле – доброй и жестокой, и всё-таки самой прекрасной, потому что нет её роднее».

Виктор Астафьев одним из первых поддержал Конецкого на литературном поприще. Так, отвечая на вопросы анкеты газеты «Литературная Россия» (1964), он назвал В. Конецкого в одном ряду с  Ю.Казаковым, В.Шукшиным, Г.Семёновым и другими, чьи рассказы – достижения советской новеллистики, «её продвижение на ещё одну ступеньку вверх»…

Виктор Викторович всегда помнил, как откликнулся Виктор Петрович Астафьев на его одиночество – после смерти матери Л.Д. Конецкой. «Вите Конецкому – милому человеку, славному моряку и писателю с пожеланиями обрести хоть какую-то уверенность в жизни и спокойствие в быту, так нужной в нашей каторжной, но всё же нужной работе» – такую надпись сделал Астафьев на книге «Излучина» (1972), присланной в канун дня рождения Конецкого.

Астафьев «писал, как писалось, думалось, дышалось – и резко, и лирично, и „раздумчиво“», он «никогда не был ни в русле, ни на стрежне социалистического реализма в его жёсткой, зашоренной трактовке. Никогда не мучился над проблемой положительного героя, роли партии, „темой рабочего класса“ и прочей идеологической дребеденью».

Всю жизнь Виктор Астафьев писал о своей Родине, своём береге, родных могилах, боясь, что окажутся они «на дне глубоком».

Последний раз Астафьев и Конецкий встречались в 1986-м году – сначала на VIII съезде писателей СССР (24–28 июня 1986) в Москве, затем – у Астафьевых в родной писателю Овсянке близ Красноярска в октябре, куда Виктор Конецкий прибыл после последнего рейса в Арктику, простившись с морями навсегда. Смутно Виктору Викторовичу помнились кресты созвездий над красавцем Енисеем, бабушкины песни, что распевал Астафьев. Но часто вспоминал он, как уставшая Мария Семёновна Корякина-Астафьева чистила для гостей сибирскую картошку, как поразился в Овсянке тишине – даже коровы не мычали…

В 1990-е годы Астафьев бывал в Петербурге, но Конецкого не навестил. Видно, передали: сердит на тебя Виктор Викторович… Астафьев заявил (кажется, на одной из встреч Горбачёва с интеллигенцией), что надо было сдать Ленинград, не допустить блокады города.

«Виктор Петрович совсем с ума сошёл. Брякнул тут по телевидению, что нечего было защищать Ленинград, эту „груду камней“. Человеческая жизнь ему, видите ли, дороже. Меня бы спросил. Если бы немцы тогда вошли в город, я, пацан 12-ти лет, кусался бы и рвал их зубами. Так и Родину можно отдать – человека пожалеть. Только уж какой это будет человек?» – делился Конецкий с В. Курбатовым.

Иметь свой взгляд на войну Виктор Астафьев право имел абсолютное – он Солдат Великой Отечественной, искалеченный, но не убитый, не потерявший ни разума, ни совести, ни ответственности перед ушедшими, и что «самое страшное – привычка к смерти», понял на поле боя.

А ведь он мог легко заполучить бронь, и на фронт не идти. Игарский детдомовец и сирота Витька Астафьев перед войной окончил лишь шесть классов (в Игарке тогда же неосознанно почувствовал в себе и призвание писателя), а затем – железнодорожную школу фабрично-заводского обучения № 1 на станции Енисей близ Красноярска.

Железнодорожник Астафьев ушёл на фронт добровольцем в 1942-м году. Военную подготовку получил в учебном автомобильном подразделении в Новосибирске. Весной 1943-го года его направили в действующую армию. Он был шофёром, связистом в гаубичной артиллерии, после тяжёлого ранения в конце вой­ны служил во внутренних войсках на Западной Украине. Был награжден орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией».

По признанию Астафьева, война стала причиной того, что он всерьёз взялся за перо: хотел рассказать свою правду о войне и заткнуть рты лгунам и болтунам.

Поздние повести и романы Виктора Астафьева – «Печальный детектив» (1986), «Людочка» (1987), «Прокляты и убиты» (1995), «Весёлый солдат» (1998) – пронизаны неутихающей в нём болью за судьбу России и человека, потерю духовной крепости в людях.

А ведь он и раньше вопрошал: «Боже, Боже! Что есть жизнь? И что с нами произошло? Куда мы делись? В какие пределы улетучились, не вознеслись, не уехали, не уплыли, а именно улетучились? Куда делась наша добрая душа? Где она запропастилась-то? Где?» («Последний поклон»).

…После похорон мужа Мария Семёновна в одном из ящиков письменного стола нашла заготовленную эпитафию:

«От Виктора Петровича Астафьева.

Жене, детям, внукам – Прочесть после моей смерти.

Эпитафия

Я пришел в мир добрый, родной и любил его безмерно.

Ухожу из мира чужого, злобного, порочного.

Мне нечего сказать вам на прощанье.

Виктор Астафьев»

В.В. Конецкий откликнулся на смерть Виктора Петровича (Новая газета. – 2001. – 3-5 дек.):

«…В этот же день, 29 ноября, 19 лет назад умер Юрий Казаков. Случайность?

Астафьева я ставлю рядом с Казаковым по пронзительности и честности прозы, а это для меня – главное.

Уверен, что Виктор Петрович не возражал бы против этого сопоставления, ибо знал цену всему истинному...

Выжил Астафьев для того, чтобы рассказать правду о войне. Нелёгкую эту задачу он выполнил. И пусть помолчат глупцы…

А правду о любой войне и сегодня общество знать не хочет. И поэтому по-прежнему гибнут молодые люди на земле, где картошка не родится…»

Виктор Астафьев: «Родина – это то, без чего жить нельзя».

Фото: Морской литературно-художественный