Аксентьев

Такая странная война...

(Исторический очерк)

Англо-русская война 1807-1812 годов была войной заложников глобальных амбиций неистового корсиканца зажатых тисками континентальной блокады. Не имея серьёзных оснований для военного противостояния, обе державы на огромном морском театре (от Адриатического до Баренцева морей) вели вялые боевые действия. За что эту войну историки часто называют странной и даже тишайшей. И хотя в ней не случилось масштабных морских баталий, она значима для Российского флота результатами жесткой проверки наших моряков на психологическую устойчивость, преданность присяге и флагу, умение быстро и адекватно реагировать  в экстремальных ситуациях.

Горький урок

После подписания Тильзитского мира 26 июня 1807 года отношения между Россией и Англией сделались до предела натянутыми. Наибольшей неприязни они достигли, после того как Адмиралтейские Лорды послали в Данию флот из 25 линейных кораблей, 40 фрегатов и 377 транспортов с 20-ти тысячным войском, с целью завладеть крепостью Кронберг и портом Копенгаген, чтобы перекрыть выход Российского флота в Северное море.

21 июля 1807 года по решению российского императора Александра I с кронштадтского рейда отправился в дальний поход отряд в составе 50-ти пушечного фрегата «Спешный» под командованием капитан-лейтенанта Никанора Ховрина и транспорта «Вельгемина» под командованием голландца на русской службе капитан-лейтенанта Ария Пильгарда. Кораблям предписывалось доставить на средиземноморскую эскадру вице-адмирала Д.Н. Сенявина денежное довольствие и имущество.

В Кронштадте трюмы фрегата, одного из лучших ходоков Балтийского флота, заполнили дубовыми бочонками с золотыми и серебряными монетами (140197 голландских червонцев и 601167 испанских пиастров). А тихоходный и плохо управляемый при свежих ветрах транспорт «Вельгемина», загрузили сукном для пошива обмундирования командам эскадры и шкиперским имуществом. По Высочайшему повелению на фрегат «Спешный» в качестве пассажиров прибыли обер-прокурор Святейшего Синода князь Александр Николаевич Голицын с больною супругою и домочадцами. Их надлежало переправить в Англию.

Перед отплытием командир фрегата получил строжайшую инструкцию: прилежно конвоируя транспорт, скорейшим образом доставить по назначению ценный груз. Столь странное сочетание быстроходного фрегата с валютой и тихоходного транспорта с «тряпьём» сразу же вызвали недоумение у бывалых моряков в Кронштадте.

Однако странности на этом не закончились. На протяжении всего перехода российские корабли жестко опекали англичане. Первый британский фрегат был замечен уже на выходе из Финского залива у мыса Дагерорт (западная оконечность острова Даго). Правда, держался он в отдалении и маневров к сближению с отрядом не совершал, но упорно «пас» наши суда до острова Готланд. Там передал свою вахту двум линейным кораблям, которые сопровождали отряд до острова Мен в датских водах. А на подходе к Зунду российских моряков поджидало уже несколько британских крейсеров.

Столь странный эскорт настораживал. И, надо сказать, опасения командира «Спешного» были не безосновательны. Как только наши суда отдали якоря в копенгагенском порту, на борт фрегата поднялся представитель английского адмиралтейства и в ультимативной форме потребовал от капитан-лейтенанта Ховрина сообщить цель своего вояжа и содержание груза, который тот везет. Командир «Спешного» ответил, что следует в Портсмут для доставки святейшего князя Голицына с семейством, а груза никакого не везет. Адмиралтейский посланник неприязненно улыбнулся и протянул Ховрину записку, в коей указывалось не только общее число перевозимой валюты, но даже, сколько каждой монеты находилось в опечатанных дубовых бочонках, и в каких трюмах размещались эти ценности...

После убытия непрошенного визитера, командир фрегата, отправил лейтенанта Нестерова к российскому послу в Копенгагене с приказанием доложить об инциденте, выяснить обстановку и получить инструкции к дальнейшим действиям. Нестеров вернулся с известием: Английская дипломатическая миссия срочно покидает Данию т.к. с часу на час ожидается нападение англичан на Копенгаген. Российский посол рекомендует судам немедленно сниматься с якорей и без остановки идти в Портсмут. По-видимому, уточнял посол, командующий английским флотом адмирал Гамбир, имеет приказание в случае начала войны с Россией, немедленно завладеть фрегатом. Наскоро заправившись провизией и водой, «Спешный» и «Вельгемина» покинули копенгагенский рейд...

Между тем здоровье больной княгини резко ухудшилось, и князь Голицын стал настойчиво просить командира фрегата, оставить тихоходный транспорт и поспешить в Англию. Не видя каких-либо препятствий для такого решения, Ховрин, 6 августа передал «Вельгемину» под защиту английских военных кораблей, конвоировавших большую группу купеческих судов в Англию, и назначил Пильгарду рандеву в Портсмуте. Сам же, вступив под полные паруса, помчался к английским берегам. На третий день после расставания судов, княгиня Голицына скончалась и Ховрин, вынужден был идти в ближайший английский порт Диль, куда и прибыл на восьмой день плавания. Князь Голицын с семейством и телом покойной супруги, отправился в Лоднон, а «Спешный» в тот же день снялся с якоря.

 В Портсмуте Ховрин произвел необходимый ремонт фрегата, сделал запасы воды и провизии на долгий переход и стал ждать транспорт. Однако время шло, а «Вельгемина» не появлялась. Обеспокоенный отсутствием транспорта, командир «Спешного» пытался выяснить его местонахождение, но безуспешно. Тогда он отправил в Кронштадт письмо Министру военных морских сил адмиралу П. В. Чичагову с просьбой дать указания, как ему действовать в сложившейся ситуации и одновременно снесся с российским посланником в Лондоне графом М.М. Алопеусом. Граф советовал, не дожидаясь транспорта следовать в Средиземное море к эскадре вице-адмирала Д.Н. Сенявина, а «Вельгемине» назначить рандеву в Гибралтаре или на Мальте.

Но капитан-лейтенант Ховрин медлил с отходом. Он боялся разминуться с Сенявиным, поскольку в английских газетах упорно циркулировали слухи о скором прибытии русской эскадры на портсмутский рейд.

Изрядно потрепанная штормами «Вельгемина» прибыла в Портсмут лишь 2 ноября. На устранение неполадок, загрузку продовольствия и воды ушло почти две недели. И когда оба корабля, наконец, были готовы к отплытию, поступило указание от графа М.М. Алопеуса: из Портсмута не выходить, поскольку эскадра вице-адмирала Д.Н. Сенявина блокирована англичанами в Лиссабонском порту.

Между тем, и пребывание в Портсмуте становилось не безопасным. Английский флот в боевой готовности маневрировал на Сент-Элинском и Спидгедском рейдах, а «Спешный» и «Вельгемину» окружили 74-х пушечные корабли «Leader» и «Brunswick» и 44-х пушечный фрегат «Husar». В этой обстановке уход из Портсмута был ещё возможен, но рискован. Капитан-лейтенант Ховрин решил не рисковать...

...Утром 20 ноября 1807 года Адмиралтейские Лорды телеграфом уведомили главного командира Портсмута адмирала Монтегю о начале войны с Россией и приказали ему немедленно наложить эмбарго на все находящиеся в порту российские суда. Тотчас же к нашим кораблям от английской эскадры отвалили двенадцать вооруженных баркасов. На шканцы (часть верхней палубы между грот и бизань мачтами, где обычно правил службу вахтенный офицер корабля –С.А.) «Спешного» поднялись два английских лейтенанта и вручили командиру фрегата письмо от адмирала Монтегю. Адмирал с холодной английской учтивостью сообщал: «Милостивый государь. Имею честь вас известить, что Лорды Адмиралтейства предписали мне взять и задержать все русские суда, в здешнем порту находящиеся, до дальнейшего распоряжения. Исполняя эту обязанность, я полагаю Милостивый Государь, что мне будет излишним предлагать, какие бы то ни было извинения, овладевая кораблем, находящимся под вашим начальством. Караул и надлежащие офицеры для введения его в гавань будет присланы.

 Имею честь быть, Милостивый Государь, Вашим послушнейшим и покорнейшим слугою.

Георгий Монтегю «Рояль Вильяж». Портмсутский рейд

20 ноября1807 года».

Прочитав послание, Ховрин собрал офицеров. Объяснил ситуацию и сказал, что у них два выбора: умереть со славою, но без всякой пользы или сдаться неприятелю, сохранив жизни. Что же касается его, то он готов пожертвовать собою ради спасения экипажей судов. Офицеры угрюмым молчанием поддержали решение командира.

Тотчас же по объявлении Ховриным решения о сдаче фрегата, английские парламентарии опечатали люки трюмов с валютой. Команды были арестованы. На плененных кораблях спустили российские и подняли английские военно-морские флаги.

После того как с фрегата свезли валюту и ценности, корабли отвели в док для разоружения. Командиров, офицеров и гардемарин по указанию Адмиралтейства отправили в провинциальный городок Эндовер «на пароль» (поселение под надзором полиции без права выезда за пределы указанного пункта – С.А.). Плененных матросов и солдат – на блокшив (плавучая тюрьма –С.А.).

Посланник в Лондоне граф М.М.Алопеус пытался хлопотать о выдаче валюты российскому государству, но в этом ему было решительно отказано. Единственно на что пошли англичане, в знак уважения к вице-адмиралу Д.Н.Сенявину вернули его личный серебряный сервиз.

...Судьбы плененных российских моряков (24 офицера, 11 гардемарин и 436 человек нижних чинов, в том числе 44 солдата 2-го драгунского полка) в дальнейшем сложились по-разному. Высочайшим повелением «Балтийского флота капитан-лейтенанты Ховрин и Пильгард, за неисполнение возложенных на них от начальства поручений» были «исключены из службы».

Не выдержав потрясения, Ховрин впал в тяжелейшую депрессию. Врачи, опасаясь за его жизнь, настаивали на срочной отправке офицера на излечение. Английское правительство разрешило переправить Ховрина в Россию и 9 сентября 1809 года на одном из английских транспортов перевозивших эскадру вице-адмирала Д.Н. Сенявина, он прибыл в Ригу, а оттуда в Кронштадтской госпиталь.

Капитан-лейтенант Пильгард в мае 1810 года подал на Высочайшее имя Прошение о помиловании. Вскоре пришел ответ: «Капитан-лейтенантов Ховрина и Пильгарда простить, и принять «в службу». 13 октября 1810 года в честь пятидесятилетнего царствования английского короля Георга III, всем русским офицерам была сделана амнистия.

Через полгода окончился и четырехлетний плен для нижних чинов. Однако не все из них возвратились на родину – часть умерло в английском плену, некоторые, отказавшись от присяги, остались навсегда на Британских островах. 30 мая 1811 года на госпитальном судне «Горгона» 368 русских моряков отплыли в Россию...

Не прост был путь домой и гардемарин. После месяца проживания в Эндовере их, по ходатайству графа М.М.Алопеуса, «по малолетству» освободили от плена и на почтовых каретах отвезли в Лондон. Там выдали документы на освобождение и отправили сначала в Гарич, а оттуда на английском пакетботе в Готенбург. Из Готенбурга мальчишек кружным путем через Стокгольм и Аландские остров доставили в Финляндию, откуда по очереди стали переправлять в Россию. Первая партия 18 февраля 1808 года благополучно достигла Санкт-Петербурга, а вторая в дороге была застигнута известием о начале войны между Россией и Швецией и российские гардемарины вновь оказалась в плену, но теперь уже шведском. Домой они возвратились, лишь год спустя...

Подвиг лейтенанта Невельского

Известие о пленении в Портсмуте фрегата «Спешный» и транспорта «Велигемина» вызвало бурю возмущений на Балтийском флоте. Зал морского собрания в Кронштадте взрывался от негодования собравшихся там офицеров. Не стесняясь в выражениях, моряки костили тех, кто неосмотрительно отправил в опасный рейс совершенно не равноценные по техническим возможностям корабли. Возмущались и поведением русского посланника в Лондоне, формально исполнившего свои обязанности. Большинство считали, что с получением известия о блокаде эскадры вице-адмирала Д.Н. Сенявина в Лиссабоне, М.М. Алопеус был обязан немедленно отправить суда из Портсмута во Францию, ставшую после Тильзита, союзницей России.

Офицеры сходились во мнении, что нерешительность командира «Спешного» и бездумное следование букве инструкции явились причиной сдачи врагу фрегата и потери ценного груза. Находясь в порту вероятного противника, и, зная о бомбардировках Копенгагена, он должен был, не заниматься изучением газет и перепиской с начальством, а сниматься с якоря и, не дожидаясь тихоходной «Вельгемины», идти на всех парусах к поставленной цели. И даже, оказавшись окруженным английскими кораблями на портсмутском рейде, Ховрину следовало использовать любую возможность к немедленному отплытию. И ставили в пример лейтенанта В.М. Головнина. Его шлюп «Диана» несмотря на охранительную грамоту, данную Адмиралтейскими Лордами, англичане пленили у мыса Доброй Надежды. Находясь в плотном кольце британских крейсеров, отважный Головнин в одну из штормовых ночей, перерубил якорные канаты и, не испугавшись разыгравшейся бури, поднял паруса и скрылся от неприятеля....

Действия же англичан по отношению к нашим кораблям офицеры называли не иначе как пиратскими и дали друг другу слово: «при встрече с неприятелем, несмотря на неравенство сил, стараться, не щадя себя, вредить врагу Отечества!».

...Первым, кому было суждено исполнить данное обещание, стал командир 14-ти пушечного катера «Опыт» лейтенант Гавриил Невельский.

Весной 1808 года на Балтийском флоте случилось ЧП. В Свеаборге на острове Варген взорвался магазин с 2500 пудами пороха. Убитых, раненых и пропавших без вести насчитывалось более ста человек. Погиб и начальник гарнизона генерал-майор от артиллерии Воронов, лично присутствовавший  в магазине при выдаче боезапаса на корабли. Взрывом повредило док, разметало казармы и несколько кораблей, стоявших у стенки. Положение усугубил вспыхнувший пожар, который удалось потушить лишь десять часов спустя.

Для расследования происшествия из Кронштадта в Свеаборг отправилась эскадра под командованием капитана 2 ранга графа Л. Гейдена в составе фрегатов «Аргус» и «Быстрый», корветов «Помона» и «Шарлота» и 14-ти пушечного катера «Опыт».

На выходе из Финского залива у горизонта были замечены неизвестные суда. Для их опознания командир эскадры отправил корвет «Шарлота» и катер «Опыт», а сам пошел в Свеаборг.

Вскоре стало ясно, что это шведская эскадра. От неё отделился фрегат и под белым парламентерским флагом стал быстро сближаться с русскими кораблями. Шведский офицер, поднявшийся на борт «Шарлоты» сообщил командиру корвета, что на его корабле находится освобожденный из плена русский посланник в Стокгольме граф Д. М. Алопеус и он просит коллегу доставить графа в Балтийский порт (Палдиски). Просьба была исполнена и корабли снова вышли в море. Командир «Шарлоты» сигналом приказал катеру «Опыт» следовать в Свеаборг с донесением на эскадру о случившемся инциденте, назначив рандеву у острова Нарген.

Выполнив приказание, лейтенант Невельский утром 11 июня отправился из Свеаборга в точку встречи. В районе условленного рандеву с катера заметили трехмачтовое судно по очертаниям напоминавшее «Шарлоту». Но плотная дымка у горизонта не позволяла сказать об этом с уверенностью. Когда же подошли ближе, то оказалось, что это военный фрегат без флага и вымпела. На опознавательный сигнал, поднятый на «Опыте» незнакомец не ответил. Почувствовав неладное, командир катера приказал приготовиться к бою. Фрегат пошел на сближение. Подойдя к катеру на пушечный выстрел, сделал холостой залп, означавший «Лечь в дрейф», и поднял английский флаг. Не получив ответа послал в катер ядро. С «Опыта» ответили выстрелом 12-ти фунтовой каронады и подняли Андреевский флаг. Завязался отчаянный бой не равных по силе противников.

Парусно-гребному катеру «Опыт» с четырнадцатью каронадами и 53-мя членами экипажа, из которых четверо несовершеннолетних (два гардемарина, лекарский ученик и артиллерийский унтер-офицер), противостоял быстроходный 50-ти пушечный английский фрегат «Salset» под командою капитан-лейтенанта лорда Батуса с отборным экипажем в 400 человек.

...Ветер и без того слабый и переменчивый окончательно стих. После четырех часового боя катер имел изорванные ядрами паруса, серьезные повреждения в корпусе и такелаже. Из 14-ти каронад в строю осталось меньше половины. Командир катера приказал прекратить огонь и выкинуть весла. На веслах при полном штиле «Опыт» развил ход до 4-х узлов и стал, не досягаем для ядер английского фрегата.

Когда до спасительных наргенских мелей оставалось совсем чуть-чуть, прямо по курсу появилась тяжелая грозовая туча. Налетел шквал. Простеленные паруса разорвало в клочья, а катер накренило так, что весла с подветренного борта глубоко зарылись в воду. Часть из них сломалась, а остальные пришлось срочно рубить, чтобы сохранить остойчивость и ход.

Шквалом воспользовался английский фрегат. Он в считанные мгновения подлетел к катеру на ружейный выстрел и стал из всех орудий в упор расстреливать «Опыт». Несколько человек были убиты, многие ранены. Командиру катера лейтенанту Невельскому раздробило нижнюю челюсть, но он продолжал руководить со шканцев обороной.

...Англичане завладели полузатопленным катером лишь, после того как на нем не осталось ни одного боеспособного орудия, а мачты и такелаж превратились в груду обломков. Один из участников этого боя бывший на катере гардемарином о горьких минутах захвата катера англичанами впоследствии писал: «Мы сознавали, что исполнили свой долг, а между тем по лицам нашим, закопченным дымом пороха, катились слезы глубокой грусти!»

Отчаянную храбрость русских моряков признали даже англичане. Овладев катером, командир фрегата лорд Батус объявил, что не считает себя в праве взять в качестве боевого трофея саблю у такого храброго офицера как командир «Опыта». Он распорядился передать всех раненых на излечение в госпиталь, а команду освободить от плена. После пятидневного пребывания на борту неприятельского фрегата, экипаж «Опыта» был доставлен в Либаву.

...По результатам изучения обстоятельств случившегося боя, последовало Высочайшее повеление: «Лейтенанта Невельского, никогда ни на каком корабле не определять под команду, а назначать самого командиром лучших судов, сообразно званию. Плен его, ни ему, ни кому из бывших под его командою на тендере «Опыт» во время действия, не считать препятствием ни к ордену Св. Георгия, ни к пенсиону. За потерю вещей офицерам выдать годовой оклад жалования, а гардемаринам по 100 рублей ассигнациями. Команде убавить несколько лет службы и определить её в загородные дворцы, на придворные суда».

После излечения Гавриил Иванович Невельский командовал многими боевыми кораблями. В январе 1828 года, имея 38 лет выслуги, в чине капитана 1 ранга ушел по болезни в отставку. Последние годы жил в своей усадьбе Жураново Кологривского уезда, где и скончался в 1841 году.

В знак признания боевых заслуг ветерана, Монаршею милостию старшая дочь Невельского Екатерина была принята Императорскою пенсионеркою в Санкт-Петербургский Патриотический Институт – перворазрядное учебное заведение закрытого типа под патронатом царствующих особ...

Лиссабонский заложник

Измученная жестокими атлантическими штормами эскадра вице-адмирала Д.Н. Сенявина (9 линейных кораблей и 1 фрегат) была вынуждена 28 октября 1807 года прервать плавание к родным берегам и укрыться в порту нейтральной Португалии.

 Отдавая якоря истерзанных штормом кораблей на Лиссабонском рейде, отважный флотоводец и не подозревал, через какие испытания предстоит пройти ему и его доблестным экипажам, прежде чем они вступят на родную землю.

Уже через две недели по прибытии в Лиссабон адмирал Д. Н. Сенявин получил два важных сообщения. Первое: не смотря на отчаянные попытки французского генерала Жюню, помешать принцу-регенту, королевской семье и правительству покинуть столицу, португальская эскадра (8 кораблей и 2 фрегата) ушла из Лиссабона в Бразилию. Второе: со дня на день ожидается захват французами Лиссабона, и появление английской эскадры (15 линейных кораблей, из которых три 100-пушечных, а остальные 70-пушечные и 10 фрегатов).

О недвусмысленности своих намерений англичане просигналили русскому адмиралу своеобразным способом – не пропустив в Лиссабон, отставший от эскадры шлюп «Шпицберген». Они направили его в испанский порт Виго, где он и простоял до окончания войны, а затем был продан с аукциона за 10000 испанских талеров.

И вот 1 декабря 1807 года французы вошли в Лиссабон. По приказу генерала Жюню в городе и в порту подняли французские флаги. Почти одновременно у эстуария реки Тахо появилась и английская эскадра.

 Положение русской эскадры усугубилось полученным 11 декабря 1807 года извещением: Россия в союзе с Францией объявила войну Англии. А затем из Петербурга пришла инструкция от Морского Министра П.В. Чичагова. «... в случае, когда эскадра, под начальством вашим состоящая, подвергнется нападениюангличан, Е.И.В.(Его Императорское Величество) надеется, что неприятель будет отражен и честь Российского флага защитится. Если ж Ваше Превосходительство будет атакован гораздо превосходящими силами и сопротивление окажется совершенно не возможными, в таком случаеГосударь Императорпредоставляет благоразумию вашему решиться, если не   останется уже никаких других средств, снять людей, корабли сжечь или затопить, так чтобы они не могли бысделатьсядобычею неприятеля». В конце послания Чичагов высказывал надежду, что эскадру с помощью французов всё же удастся сохранить. В таком случае, все свои действия и поступки Сенявин должен совершать не иначе как в соответствии с указаниями Французского Императора Наполеона I, через русского посла в Париже генерал-лейтенанта графа Толстого...

...И так Государь Император устами своего Морского Министра предлагал адмиралу самому выпутываться из паутины политических хитросплетений. Оставив ему право выбора: либо, уничтожив корабли, сдаться в плен, либо, сохранив эскадру, безоговорочного подчиниться французам.

Последнее требование приобрело действие закона в царском указе, который Сенявину вручили 1 марта 1808 года: «Признавая полезным для благоуспешности общего дела и для нанесения вящего вреда неприятелю предоставить находящиеся вне России морские силы наши распоряжению его величества императора французов, я повелеваю вам согласно сему учредить все действия и движения вверенной начальству вашему эскадры, чиня неукоснительно точнейшие исполнения по всем предписаниям, какие от его величества императора Наполеона посылаемы вам будут».

Теперь Сенявин был обязан безоговорочно выполнять волю французского императора через его наместника в Лиссабоне генерал-губернатора генерала Жюню. Тот в категорической форме потребовал от адмирала высадить с кораблей десант и активно включиться в военные действия против англичан.

 Дмитрий Николаевич деликатно, но твердо отказал наполеоновскому генералу, аргументируя тем, что десант, который он может высадить, малочислен (не более тысячи человек) и существенно повлиять на исход сражения не сможет. К тому же, – подчеркивал адмирал, – вместе с англичанами против французов воюют и португальцы, и он будет вынужден сражаться с войсками нейтральной страны, на что у него нет полномочий от своего Государя Императора. 

Это был вызов. Сенявин понимал, что идет на прямое неповиновение и что за это может жестоко поплатиться. Но по-другому в данной ситуации истинный патриот и верный сын Отечества поступить не мог. После трех лет ожесточенной борьбы с французами в Архипелаге, он разбирался в военно-политической коньюктуре тех дней не хуже, а может быть даже и лучше любого паркетного дипломата. Приученный к анализу и выверенным решениям, вице-адмирал Д.Н. Сенявин ясно видел иллюзорность нынешнего союза с Францией и неизбежность в скором времени масштабной войны с Наполеоном. Он также знал о пренебрежительном отношении Александра к флоту, которое поддерживали в нем высшие морские чиновники далекие от интересов России. Лучшей иллюстрацией его правоты, служила бездарная сдача французам завоеванных кровью русских солдат, матросов и офицеров Боко-ди-Каттаро, Курцало, Корфу.

... Сенявин выжидал. Тактично отбиваясь от назойливых домогательств генерала Жюню, он внимательно следил за враждующими сторонами. И эта тактика оправдалась.

9 августа у местечка Вемиэйро французы, потеряв более четырех тысяч солдат, были вынуждены заключить перемирие с англичанами. Генерал Жюню со своим войском на английских транспортах был вывезен во французские порты.

Так, одним действующим лицом на лиссабонской сцене стало меньше. Но от этого Сенявину не полегчало. Лиссабон заняли англичане. Эскадра Сенявина изрядно потрепанная штормами и не успевшая из-за вспыхнувших военных действий восстановить свои корабли, не представляла для них особой военной угрозы. Но адмирал Коттон зная твердый характер русского адмирала, понимал, что просто так тот не сдастся. В случае нападения, он месте со своей эскадрой возьмет в морскую пучину и своих обидчиков.

В эти тревожные дни русские и английские моряки напряженно следили за каждым движением друг друга, готовые в любую минуту наложить фитили на запалы, изготовленных к бою орудий. А оба командующих, учитывая все составляющие происходящих событий, напряженно искали выхода из сложившейся патовой ситуации, осторожно зондируя почву...

В качестве пробного шара, Сенявин заявил адмиралу Коттону, что после ухода французских оккупантов, Лиссабон вновь стал столицей нейтральной Португалии. С этой страной Россия не ведет военных действий, а раз так, то он имеет полное право на свободный выход с лиссабонского рейда. Да и английское правительство официально объявило всему миру, что посылает свою эскадру в Тахо не для борьбы с Русской эскадрой, а для освобождения Португалии от наполеоновской оккупации. 

На это заявление английский адмирал приказал вывесить на фортах британские флаги.

Тогда Дмитрий Николаевич предложил адмиралу Коттону начать переговоры об интернировании русской эскадры Англией.

Адмирал Коттон, после некоторых раздумий, принял это предложение и, получив согласие Адмиралтейских Лордов, 4 сентября 1808 года подписал вместе с Сенявиным соответствующий трактат, в котором четко оговаривалось:

– все военные корабли эскадры Российского императора, находящиеся на лиссабонском рейде, передаются Англии на сохранение и возвращаются России через шесть месяцев после подписания мира между этими государствами;

– вице-адмирал Сенявин с офицерами, матросами и другими морскими служащими, состоящими под его командою, будут возвращены в Россию без каких либо условий, в том числе и относительно дальнейшей воинской службы, на английских «военных кораблях или на приличных судах, на иждивении Его Великобританского Величества».

На следующий день по настоянию Дмитрия Николаевича, в подписанном трактате появились ещё два пункта:

– «Флаг Его Императорского Величества на моем (Сенявина) корабле и на других русских кораблях не снимается, покуда адмирал не сойдет со своего корабля, или покуда их капитаны не учинят того же самого»;

– «По заключении мира корабли и фрегат возвращены будут Его Величеству Императору Всероссийскому, в таком состоянии, в каком они ныне отданы. Из 9 кораблей «Ярослав» и «Рафаил» (из-за ветхости и неспособности перенести тяжелый атлантический переход – С.А.) останутся здесь на реке Тахо, а их экипажи размещены будут на других семи кораблях, следующих в Англию».

Таким образом, благодаря дипломатическому искусству и высочайшему морскому авторитету Дмитрия Николаевича Сенявина, тревожная неопределенность для российских моряков закончилась. Не последнюю роль в этом сыграла и дальновидность английского правительства, которое, в отличие от Александра I, считало более разумным, вывести из боевого ядра эскадру Сенявина и сохранить её на будущее как своего вероятного союзника. Кроме того, и Адмиралтейские Лорды и Коттон ясно понимали, что нападение на русскую эскадру дорого обойдется, прежде всего, самим англичанам.

...31 августа 1808 года корабли вице-адмирала Сенявина покинули Лиссабон. На семи линейных кораблях и фрегате «Кильдюин» в дальнее плавание отправилось 4280 офицеров, матросов и других чинов. В их числе и 50 гардемарин, для которых лиссабонская эпопея на всю жизнь осталась знаковым событием.

В устье реки Тахо к кораблям Сенявина присоединилась английская эскадра. По предложению адмирала Коттона, Дмитрий Николаевич как старший в чине, принял командование соединенным флотом. На наших кораблях гордо развевались Андреевские флаги. 26 сентября 1808 года корабли эскадр бросили якоря на рейде английского Портсмута...

Однако на этом тяготы и испытания русских моряков не закончились. Вице-адмиралу Сенявину понадобился ещё год, чтобы одержать победу в затяжной бумажной войне с Адмиралтейскими Лордами.

Сначала английское правительство, обвинив адмирала Коттона в превышении отпущенных ему полномочий при подписании лиссабонского трактата, попыталось дезавуировать основные положения договора и свести дело к пленению русской эскадры. Но, встретив жесткий отпор со стороны командующего российской эскадрой, ушло в глухую оборону, избрав тактику проволочек и затягивания в принятии решений: То лорды никак не могли определить, каким образом производить инвентаризацию сдаваемых на хранения судов, то, ссылаясь на войну России со Швецией, предлагали Сенявину отправить эскадру кружным путем через Архангельск. Получив и здесь отповедь от несговорчивого адмирала, объявили, что у них нет пока достаточного количества транспортов. Потом наступила зима, и замерз Финский залив. С открытием навигации 1809 года транспорта вроде бы нашлись, и даже началась на них погрузка имущества эскадры, как последовало приказание адмиралтейства, погрузку остановить, а транспорта срочно отправить для нужд английского флота. Завязалась новая переписка...

Наконец, семь русских кораблей и один фрегат со всей материальной частью были сданы в английский арсенал в Портсмуте и 3 августа 1809 года Сенявину вручили квитанции о принятии их на хранение. Экипажи были перевезены на 21 английское судно. Для вице-адмирала Д.Н. Сенявина и его штаба Адмиралтейские Лорды отрядили фрегат «Champion». Утром 5 августа 1809 года корабли с российскими моряками покинули Портсмут.

В Риге, куда 9 сентября 1809 года прибыла сенявинская эскадра, командующему тотчас же объявили, что император Александр I крайне возмущен его поступком и потому адмирал Сенявин не будет принят при Дворе...

Столь неожиданную опалу Дмитрия Николаевича можно объяснить, во-первых, общей недоброжелательностью высшего морского руководства к Сенявину. В то время как он делом и словом утверждал в жизнь заветы Петра Великого – на всех морях крепил славу Российского Военно-Морского флага, высшие морские чиновники, далекие от интересов государства, открыто внушали императору Александру I ненужность и не своевременность иметь в России сильный военный флот. Во-вторых, царь был раздражен самостоятельностью и неуступчивостью своего подчиненного в принятии важных решений в Лиссабоне, из-за чего ему не раз приходилось выслушивать недовольство французского императора Наполеона

Огромный авторитет Сенявина как выдающегося моряка, не позволил Александру I открыто расправиться со строптивым адмиралом. Поэтому мерой наказания явилось назначение Дмитрия Николаевича на второстепенный для такой личности пост – главного командира Ревельского порта.

Решение царя было воспринято русскими моряками с глубоким сожалением. Все открыто говорили, что «унизив прославленного адмирала, царь в его лице унизил весь Российский флот»...

 ...На золотом поясе большой серебряной вазы, которую по возвращении в Россию вместе с памятным адресом, преподнесли своему командиру моряки эскадры, была вырезана надпись:«Поднесена Его Превосходительству г-ну Вице-Адмиралу и кавалеру Дмиртiю Николаевичу Сенявину россиiскими офицерами на эскадре, под главным его начальством находившимся, во изъявленiи своего къ нему усердiя, любви и благодарности. 1809 год».

...Выдающийся флотоводец, почетный член Петербургской Академии Наук, Адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин, на склоне своих дней любил повторять: «Адрес и ваза были единственной утехой в мои опальные дни»...

Что же касается оставленных в Портсмуте судов, то после окончания войны с Англией, на родину в 1813 году возвратились лишь два 74-х пушечных корабля: «Сильный» и «Мошный». Остальные пять кораблей и фрегат, по ветхости были разобраны в Портсмуте. За них английское правительство заплатило России как за новые...

Бесславный вояж

Положение Швеции после заключения Тильзитского мира стало крайне затруднительным. Она оказалась между франко-российским союзом и блокированной Англией. В этой ситуации политика нейтралитета стала бесперспективной, и нужно было решать, чью принять сторону. Густав IV, ненавидевший Бонапарта, больше склонялся к союзу с Англией. Ведь более половины экспорта шведского леса и металла приходилось на её долю Своеобразным «моментом истины» для него стала сентябрьская (1807 года) бомбардировка англичанами Копенгагена. Узнав об этом, Густав IV решил, что сама судьба влечет Швецию в сторону владычицы морей.

В это же время император Наполеон, чтобы отвлечь внимание Александра от турецкого вопроса, мягко, но настойчиво предлагал в виде компенсации за потери в средиземноморье отнять у Швеции Финляндию и тем самым обезопасить от шведов российскую Балтику. Александр I колебался. Конец колебаниям положил арест в Стокгольме в марте 1808 года русского посланника графа Д.М.Алопеуса. 9 марта 1808 года русские войска перешли границу, а неделю спустя Россия официально объявила войну Швеции.

Балтийскому Флоту была поставлена задача: "...стараться истребить шведские морские силы или овладеть ими, прежде соединения их с англичанами; очистить финляндские шхеры от неприятельских судов и содействовать сухопутным войскам недопущением высадки неприятельского десанта". С этой целью 14 июля 1808 года из Кронштадта вышла эскадра в 39 вымпелов (9 кораблей, 11 фрегатов, 4 корвета и 15 вспомогательных судов) под начальством адмирала Петра Ханыкова.

Двумя неделями позже адмирал Ханыков получил предписание: войти в сношение с главнокомандующим русским войсками в Финляндии графом Бугсгевденом и условиться с ним о дальнейших действиях. Граф настаивал отправить эскадру в Ботнический залив для поиска и перехвата шведских транспортных судов, а затем совместно с гребной эскадрою атаковать шведов у Юнгферзунда. Ханыков долго не соглашался. Наконец, 9 августа эскадра все же направилась в Юнгферзунд для разведки. Но время было упущено – английские корабли успели соединиться со шведским флотом и 13 августа 1808 года сигнальщики 130-ти пушечного флагманского линейного корабля «Благодать» обнаружили погоню. Шведская эскадра (7 кораблей, 6 фрегатов, 2 брига и 1 катер), усиленная двумя быстроходными английскими линейными кораблями «Centaur» и «Implacable» полным ходом шла на российскую эскадру.

Ханыков решил боя не принимать. Эскадре было приказано нести все возможные паруса и, лавируя к востоку, полными ходами идти в Балтийский порт. Ночью тяжелый на ходу корабль «Всеволод» отстал от эскадры и более чем на пять миль свалился под ветер. С рассветом, когда эскадра Ханыкова была уже на подходе к Балтийскому порту, англичане, увидев оставленный без поддержки русский корабль, нагнали его и атаковали. Несмотря на явное превосходство англичан, командир корабля капитан 2 ранга Даниил Руднев, принял неравный бой.

Услышав выстрелы, Ханыков приказал: «Трем концевым кораблям «Орлу», «Гавриилу» и «Архистратигу Михаилу» идти на помощь «Всеволоду». Но ни один из командиров не исполнил дважды повторенного приказа. Тогда адмирал на своем флагмане в сопровождении «Северной Звезды» и «Благодати» сам пошел на помощь «Всеволоду». Англичане, завидев маневр русского адмирала, оставили свою жертву и поспешно удалились.

Потерявший ход «Всеволод» по приказанию Ханыкова был взят на буксир 36-ти пушечным фрегатом «Полукс». Когда до Балтийского порта оставалось менее 6 миль, буксировочный конец оборвался и «Всеволод» тут же свалило под ветер. Фрегат «Полукс», оставив Руднева, ушел к эскадре. После нескольких безуспешных попыток самостоятельно обогнуть мыс Малый Роге, открывавший кораблю вход в Балтийский порт, Д.В. Руднев был вынужден встать под берегом на якорь.

Узнав о бедственном положении «Всеволода» адмирал послал с эскадры шлюпки для его буксировки под прикрытием вооруженных барказов. Но возле брошенной жертвы вновь объявились англичане. Спустившись под ветер «Centaur», разогнал шлюпки и барказы картечью и атаковал «Всеволода». Решив защищаться до последней крайности, Руднев посадил корабль на мель. «Centaur», тоже приткнулся к мели. Завязался отчаянный рукопашный бой. Несколько попыток англичан взять корабль на абордаж были отбиты. Тогда «Implacable» зайдя «Всеволоду» с кормы, начал в упор растеривать обреченный корабль.

После часового боя, когда на «Всеволоде» погиб почти весь экипаж (из 700 человек в живых осталось 93 человека), англичане захватили заваленный трупами, обломками рангоута и такелажа корабль. Оставшиеся в живых матросы и офицеры, не желая сдаваться в плен, бросались в воду, пытаясь в плавь добраться до берега. Захватив корабль, англичане разграбили его и после неудачной попытки снять с мели, подожгли. К утру 15 августа, корабль от взрыва остатков боезапаса в крюйс камерах влетел на воздух...

По возвращении в Кронштадт адмирал Ханыков и трое командиров кораблей, не исполнивших приказ, были арестованы.

Суд над адмиралом вершила Адмиралтейств-коллегия. Он был признан виновным «в недостаточно бдительном наблюдении за шведскими судами в Юнгфрузунде, в допущении английским кораблям при соединиться к шведской эскадре, в непринятии сражения, поспешном уходе в Балтийский порт, и в неподании помощи кораблю В с е в о л о д». За «оплошности, слабости в командовании,медленности и нерешительности», Адмиралтейств-коллегия постановила: «написать адмирала Ханыкова на месяц в матросы».

Суд над командирами кораблей производила Особая комиссия. После изучения всех обстоятельств командир корабля «Орел» был оправдан. Командиры «Гавриила», «Архистратига Михаила» и штурман «Орла» «за лживое объявление о сигнале», были приговорены к «лишенiю живота». Однако монаршей конфирмацией Александра I приговор суда быль смягчен, и смертная казнь заменена оставлением от службы.

На приговор коллегии, о разжаловании адмирала в матросы, Высочайшей конфирмации не последовало. Государь повелел «во уважение прежней его службы», предать забвению решение Адмиралтейств-коллегии, а через год (1809) уволил адмирала П.И. Ханыкова «без почестей».Тяжело переживая отставку, адмирал в декабре 1813 году скончался от апоплексического удара...

Разбой на Мурмане

События на Мурмане развивались по классическому сценарию английских таперов.

В марте 1809 года для защиты английских китобоев в район Гренландии по приказанию Адмиралтейских Лордов отправились фрегаты «Ney Aden» и «Leemerbel» Не обнаружив там неприятеля, фрегаты разошлись на поиски французов. На третьи сутки с борта «Ney Aden» заметили французский фрегат и бросились за ним в погоню. Догнать беглеца удалось лишь у мыса Нордкап. Там они и сошлись в артиллерийской дуэли, но внезапно павший на море туман, позволил французу скрыться с места сражения.

Упустив добычу, капитан Фредерик Котрель повел свой сорокапушечный «Ney Aden» на Мурман в поисках легкой поживы.

 На подходе к Кольской губе, он зашел в становище и уговорил нескольких поморов показать дорогу на Кильдин, пообещав за это каждому новую матросскую форму, хлеба и вина, сколько кто пожелает. 5 мая 1809 года фрегат стал на якорь в бухте Монастырской в юго-восточной части острова Кильдин. В это время  там находились два судна купца Степана Попова груженные мукою и продовольствием. Англичане их захватили. Всё содержимое выгрузили на фрегат, а суда сожгли. Перепуганный Попов на легкой лодке поспешил в Колу уведомить о случившимся Кольского городничего.

 Тем временем команда английского фрегата учинила в кильдинском погосте грабеж. Пьяные моряки тащили на корабль всё: церковную утварь, съестные припасы, рыболовные снасти, соль и даже бочки для рыбы. Обчистив погост, убив несколько поморов, пираты сожгли избы, сараи и часовню.

После кильдинского погрома Котрель отправил в Екатерининскую гавань пять ботов с 75-тю солдатами и тремя офицерами во главе с лейтенантом Андреем Вельсом. Там добычей англичан стали десять промысловых и транспортных судов, 7862 пуда ржаной муки, 6526 пудов рыбы, 5318 пудов соли, а также различное имущество.

Затем Вельс отправился в Колу. Высадившись на берег, англичане схватили инвалидов-солдат, обезоружили их и заперли вместе с чиновниками и городничим в здании суда. Отобранные ружья и пушки побросали в залив, а сами пустились грабить брошенные жилища и государственные учреждения. Раскурочив питейное заведение устроили шумную попойку. Пьяные матросы с пением гимна шатались по улицам, палили из ружей, расстреливали собак. Покуражившись два дня, налетчики погрузили награбленное добро на суда и ушли в Екатерининскую гавань.

Пока лейтенант Вельс бесчинствовал в Коле и Екатерининской гавани, матросы с фрегата «Ney Aden» на захваченных шняках и ботах разъезжали вдоль побережья (вплоть до Териберки), грабили, разрушали и жгли поморские стойбища.

...24 мая 1809 года на Кольском взморье разыгрался шторм. У острова Змеиного близ Сайда-губы с якоря сорвало баржу груженую хлебом. Находящихся на ней трех англичан ждала неминуемая гибель. Спасли их кольские поморы. Проходя мимо Змеиного на шняке, они услышали отчаянные голоса, а затем увидели людей, размахивающих белым полотнищем. Рискуя оказаться разбитыми о камни, поморы сняли бедолаг с полузатопленной баржи и доставили в Колу. На общем сходе жители, перенесшие страх и разграбление своих домов пьяным английским воинством, решили считать в смерть перепуганных моряков не пленниками, а спасенными во время буйства стихии и с первой же оказией отправили на остров Кильдин в «ведомство англичан».

29 мая у Кольской губы появились два российских торговых судна шедшие из Тронхейма в Екатерининскую гавань. Сильный встречный ветер вынудил кормчих укрыться в кильдинском становище. Там они стали очередной жертвой англичан. По приказанию капитана Кортеля шесть человек силою увезли на фрегат. Погрузив награбленное добро на восемь судов, капитан Кортель отправил караван под командою лейтенанта Фейрера в Шотландию...

Едва отправили караван, как задули противные ветры и фрегат «Ney Aden» вынужден был отстаиваться в кильдинской гавани. Чтобы убить время, Фредерик Котрель решил поохотиться. Взяв с собой двух матросов, на боте переправился на матерый берег у речки Зарубиха. Там в тундре подстрелил оленя, но, видя, что втроем охотничий трофей до бота не донести, приказал матросу Матису Елласу сторожить добычу, а сам убыл на корабль.

Более полусуток ждал возвращения своих земляков матрос Еллас, не отходя от добычи, а когда отправился на берег, то увидел, что фрегат под полными парусами уже далеко в море. Его обнаружили кильдинские поморы и доставили к Кольскому городничему. Тот, допросив Елласа, переправил архангельскому военному губернатору Фондезину. Тому самому вице-адмиралу Мартыну Фондезину, на которого гневалась матушка Екатерина за бездарное руководство эскадрой и потерю военного транспорта «Кильдюин» во время шведской войны. Оказывается, отстранив нерадивого адмирала от командования эскадрой, она 15 марта 1798 года назначила его командиром Архангельского порта (после 1807года военный губернатор).

Мартын Петрович с плененным матросом долго не вожжался, наскоро допросил и 24 июня 1809 года отписал донесение морскому министру адмиралу П. В. Чичагову: «Оспросив сего англинскаго матроза Еллеса о случае его оставления на берегах Кольских и о фрегате, на коем он находился, я показанием имею честь к вашему высокопревосходительству у сего представить и притом не полишним щитаю препроводить самаго его. Еллеса. при посылке с лонесениями куриера не благоугодно ли будет вашему высокопревосходительству лично от него узнать и полюбопытствовать об обстоятельствах бытия у Кольских берегов помянутаго англинскаго фрегата.Адмирал Фондезин 2-й»Вместе с бумагой на берега Балтийского моря под конвоем отослал и англичанина...

Чичагов разбираться с матросом тоже не стал. На донесении М.П. Фондезина рукой канцеляриста начертано: «11 июля 1809.Матрос сей отправлен к Спиридоеу (военный губернатор Ревельского порта – С.А.) в Ревель при предписании 2 июля».

О том, что же происходило с фрегатом после ухода с Кильдина, мы знаем из рассказов бывших пленников «Ney Aden». Возвратившись с охоты на фрегат, Фредерик Котрель приказал срочно ставить паруса и идти к Терскому берегу. Однако в ночь на 30 мая, на траверзе Семи островов, капитан неожиданно изменил свое решение и приказал идти к норвежским берегам к крепости Вардехус. Вызвав плененных русских поморов, он потребовал, чтобы кто-то из них взял на себя роль лоцмана. Но все в один голос отказались, сославшись, что не знают «лоцманского искусства». Тогда Котрель повел свой фрегат в Ост-Финмаркен. У местечка Макур он стал на якорь, спустил на воду бот и отправил на нем к берегу всех плененных русских поморов. По рассказам освобожденных из плена поморов, Котрель спешил к Шпицбергену. Там будто бы должен находиться сбежавший от него французский фрегат.

...Российские же моряки из Макура на шняке добрались до крепости Вардехус и 2 июня явились к местному коменданту капитану Броку. Тот всех отправил на датском судне в Архангельск.

Пиратский вояж английского фрегата на Мурман нанес большой материальный ущерб не шибко богатому краю. Земский исправник Петр Юнонин, выезжавший на Мурманский берег по приказанию Фондезина, в рапорте от 28 июня писал: «Англичанами в Кильдине промышленничьи избы или станы, а также анбары с солью и прочим, равно и часовня, сожжены; в Териберке все постройки истреблены «без остатку»...

Итоги

Окончательная точка в этой странной войне была поставлена 16 июля 1812 года в шведском городе Эребро. Там Россия и Англия подписали мирный договор и заключили союз, по которому обязались защищать друг друга.

Объявленная дружба оказалась зыбкой. Строго говоря, называть состояние ни войны, ни мира, которое установилось между двумя странами, дружбой нельзя. Как справедливо отмечал в «Письмах морского офицера» участник этой бестолковой войны Захар Панафидин «англичане очень странно поступали со всеми своими союзниками: везде видна была цель собственной выгоды,— но, к счастью, нигде им это не удалось. Они говорили нам, что мы друзья, что они явятся там и там, но вышло, что они являлись туда, где их были выгоды, но происшествия доказали, что все дела оканчивались дурно, где только был эгоизм»...

России война 1807–1812 годов кроме унижения, разрухи, потери завоеваний в Средиземном и Адриатическом морях ничего не принесла.  За эти годы платежеспособность рубля упала почти вчетверо, а за килограмм хлопка перекупщики драли с российских мануфактурщиков почти столько же, что и за килограмм золота...

Но особо тяжелый урон был нанесен средиземноморской российской эскадре. Из 44-х боевых вымпелов в свои порты вернулось меньше десятка судов. Только в Тулоне, Триесте, Венеции и на Корфу французам, без всяких условий, было передано18 боевых кораблей (в том числе два 84-х пушечных) и все трофейные орудия береговых батарей, взятые в Далмации и Архипелаге. Принимая столь щедрый дар, союзники особо не церемонились и обходились с русскими моряками как с вассалами: корабельные орудия шли как металлолом, порох как обычная селитра, а корабельное имущество за 1/24 номинальной стоимости.

Но никакие подарки, уступки и заискивание Александра I перед Наполеоном, дело не спасали. Недовольство первого консула «лукавым византийцем» росло, отношения между странами ухудшались, и всё отчетливее просматривались контуры грядущей войны...

Опубликован в ж. «СЕВЕР» №5-6 2007 с 224-239

При перепечатке ссылка на журнал обязательна.