Георгий Данелия. ПУТЬ К ПРИЧАЛУ

После выхода моего первого фильма «Сережа» (1960 г.) я попал в разряд «молодых, подающих надежды режиссеров», от меня ждали новых достижений. Да мне и самому хотелось, чтобы новый фильм послали на фестиваль, чтобы хвалила пресса, чтобы снова был успех у зрителей… Но я-то знал, что «Сережа» получился случайно.

И тут встрял внутренний голос: «Данелия, будешь думать о результатах — никогда ничего путного не снимешь. Снимай как умеешь. Но только то, что тебе самому по душе».

И я решил снимать фильм по сценарию Виктора Конецкого «Путь к причалу», который мне дали в Первом объединении.

Виктор Викторович Конецкий жил в Ленинграде, и объединение вызвало его в Москву для подписания договора. Мы созвонились и договорились, что он вечером придет ко мне домой — знакомиться.

Конецкий невзлюбил меня сразу: я встретил его босой и с перевернутыми штанами. Был приготовлен обед, на кухне был накрыт стол… Но я обещал маме натереть пол и не рассчитал время.

А Виктор Викторович решил, что это пренебрежение зазнавшегося столичного киношника к неизвестному (тогда) автору.

В другом исполнении эту песню я услышал, когда мы вернулись из плавания и пошли в гости к писателю Юрию Нагибину. Там усатый худой парень взял гитару и запел: «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет…» Я тронул парня за плечо и вежливо сказал:

— Я вас очень прошу, пожалуйста, спойте что-нибудь другое. От этой песни меня тошнит.

Так я познакомился с Булатом Шалвовичем Окуджавой.

Через месяц после выхода фильма «Путь к причалу» на экраны в моей квартире раздался звонок: Конецкий просил, чтобы я срочно приехал в Ленинград. Он встретил меня и прямо с вокзала повез в сберкассу. Снял с книжки деньги и протянул мне толстую пачку:

— Потиражные за сценарий. Здесь твоя доля — две тысячи триста сорок. Пятьдесят процентов.

Из всех сценариев, по которым я поставил фильмы, к этому я имел меньше всего отношения.

— Я сценарий не писал и денег не возьму, — сказал я и вышел из сберкассы. Конецкий — за мной.

— Но ты много придумал. Бери.

— Мне за это зарплату платили. А чужие деньги мне не нужны.

— И мне не нужны! — рассердился Конецкий.

Мы шли по мостику через Мойку. Он положил деньги на перила мостика и пошел! И я пошел. А деньги лежали на перилах. Две тысячи триста сорок! Машину можно купить, «Победу»!

Фанаберии у нас хватило шагов на семь. Потом мы развернулись и, как по команде, рванули назад.

Деньги эти мне очень пригодились, потому что следующий фильм я начал снимать только через год, а между фильмами режиссерам зарплату не платили.

В тот день Конецкий уже в пятый раз устраивал банкет по случаю получения им письма от президента Франции Шарля де Голля. Книга Конецкого («Завтрашние заботы») была переведена на многие языки, он был выдвинут на Гонкуровскую премию, и сам генерал де Голль прислал Конецкому письмо, в котором благодарил и хвалил его. (Конецкий до этого послал генералу, к которому относился с большим почтением, свою книжку на французском.)

Когда мы после банкета угодили в милицию (выпив, Конецкий начинал бороться за справедливость), письмо де Голля нам очень пригодилось. Конецкий положил это письмо и свой писательский билет на стойку перед дежурным, а я, прижав платок к разбитому носу, объяснил, что ЭТО: показал пальцем на герб Франции, президентскую печать и подпись, и КТО это — представил Конецкого как «гордость советской литературы». Дежурный посмотрел на удостоверение, на письмо, на «гордость советской литературы», худого мужичка в пиджаке с оторванным лацканом и с фингалом под глазом, вздохнул и устало сказал:

— Ладно, свободен, писатель.

Слово «писатель» он выговорил как нечто неприличное.

После перестройки Конецкого стали издавать редко, и они с женой жили на одну пенсию. Я получал деньги за фильмы и хотел ему помочь. Но он категорически отказывался.

— Взаймы, — уговаривал я.

— А из чего я отдам? Если действительно будет очень надо, я сам тебе скажу. На то мы и друзья.